У вендетты длинные руки
Шрифт:
– Не отвлекайтесь, пожалуйста. Что вы еще видели?
– Ничего. Машина гудела-гудела, а потом мужик какой-то шланг свернул да и поехал себе…
– Больше никого рядом не было?
– Как не было? Женщина какая-то из машины вышла, в фуфайке.
– И что она делала?
– Она – ничего. Это мужик шланг держал, а она ничего, постояла рядом, потом в машину села.
– А вы что-нибудь видели? – повернулся вдруг Ярцев ко мне.
Я пожала плечами, совсем закрыв лицо перчатками. Он отошел от меня к другим зевакам. Я тоже собралась уйти, как вдруг увидела невдалеке, у соседнего дома, знакомую фигуру. Женщина в синем
– Да… слушаю…
– Серафима? Это ты?!
– Что «я»?
– Ты сейчас где?
– У общежития. А что?
– А почему ты так запыхалась?
– Снег убираю, устала… Снег тяжелый, мокрый…
– Ну-ну! Ты слышала, что произошло с магазином твоего Аникеева-Дьяченко?
– Нет. А что?
Плохо она притворяется! Артистка из нее никудышная. Вот Алина умеет притворяться так, что и не раскусишь, и голос ее никогда не выдавал. Талант! А Сима фальшивила.
– Да так… Ничего особенного. Потом расскажу.
Я отключилась. Снег она убирает, как же! А голос такой, словно она стометровку бежала на скорость. Нет, Серафима, меня ты не проведешь! Так вот почему ты замялась, когда я тебя спросила про новое жилье… Никакую квартиру она снимать и не собиралась, похоже, эти деньги потратила совсем на другое… Хоть бы только адвоката действительно наняла!
В вестибюле больницы было многолюдно. Все суетились, сновали в разные стороны с таким озабоченным видом, словно пришли сюда по важным государственным делам, а не из-за своих болячек. Я подошла к гардеробу. Над одной из секций висела табличка: «Вешалка для врачей». Значит, мне к другой стойке. Здесь меня «не повесят».
Потом я выстояла очередь в регистратуру. Оказавшись у окошка, я обратилась к девушке в белом халате:
– Мне нужно сдать анализ крови.
– Вы по направлению?
– Нет, я сама по себе.
– Тогда будете сдавать платно. Оплатите за анализы в кассу – окошко направо, потом подойдете ко мне без очереди, с чеком.
И почему регистраторы такие неграмотные? Выражение «оплатите за анализы» покоробило меня, как скрежет железа по стеклу. Я помню, что подобное не раз слышала в общественном транспорте: «Товарищи пассажиры, оплатите за проезд!»
К лаборатории стояла очередь. Немного, человек пять. Я спросила, кто последний, и стала ждать. За мной тут же занял молодой симпатичный парень.
– Простите, – обратился он ко мне, – вы случайно не знаете, на ВИЧ кровь берут из пальца или из вены?
– По-моему, из вены, – ответила я.
– А общий анализ?
– А вот общий – из пальца.
Парень запрокинул голову и закрыл глаза. Мне показалось, что он как-то напрягся и побледнел. Неужели боится?
Мимо нас прошли двое мужчин, один – врач, другой, судя по всему, – больной.
– Доктор, – спрашивал больной, – а по каким признакам можно определить развитие склероза?
– Я вам это вчера уже рассказывал…
Подошла моя очередь, я заглянула в
– Фамилия, имя? – спросила она, не поднимая головы, что-то быстро записывая в свою тетрадь.
– Казакова Полина.
– Общий?
– Да.
Она взяла ватку, смочила ее спиртом и потерла ею мой безымянный палец. У меня неприятно похолодело в области солнечного сплетения. Резкий, болезненный укол металлической стрелочкой, и вот из кончика моего пальца выступила капля крови. Лаборантка взяла тонкую прозрачную трубочку, прислонила ее одним концом к этой капле, затем с силой сдавила мой бедный палец. Кровь поползла по тонкой трубочке вверх. Я наблюдала за ее манипуляциями и прикидывала, когда можно сделать то, ради чего я сюда, собственно говоря, и пришла.
Ольшанская взяла коричневую бумажку, свернутую конвертиком, развернула ее, достала оттуда стеклышко. Она размазала мою кровь по этому стеклышку и отложила его в сторону. Я запрокинула голову, как тот парень в коридоре, закрыла глаза и тихо застонала.
– Вам плохо?
– Голова кружится…
– Зачем же вы тогда на кровь смотрели? Сейчас я вам нашатырь дам понюхать.
Она отвернулась к столику, стоявшему сбоку, и взяла оттуда пузырек и вату. Я быстро сунула под крышку стола руку и прикрепила «жучок». Ольшанская повернулась ко мне, дала мне ватку и велела понюхать. Та пахла жутко противно, но пришлось нюхнуть несколько раз. Мне и правда стало получше.
– Как вы?
– М-м… Нормально.
– Я заканчиваю, потерпите еще полминуты…
Когда я вышла из кабинета с прижатой к пальцу ваткой и еще одной, противно пахнувшей, которую я держала у своего носа, парень, занявший за мной, посмотрел на меня с таким испугом, словно я вернулась живой со смертной казни. Вот ему сейчас точно понадобится нашатырь! Он еще и в кабинет не вошел, а у него уже цвет лица стал как у Шрэка.
Я оделась, вышла из больницы, села в свою машину, выбросила ватку в открытое окно и включила прослушку. Ничего интересного для меня я, конечно, не услышала. Ольшанская брала кровь у пациентов, из прослушки только и доносилось: «Фамилия, имя?.. Общий?.. Ваше направление…» Я чуть было не уснула.
Но вот прием был закончен, Ольшанская крикнула кому-то: «Наташ, у нас там все?» – «Все!» – ответили ей. – «Слава богу!» Я не очень любила сидеть у прослушки. Можно было провести так несколько дней, прежде чем услышать что-нибудь стоящее. Время тянулось ужасно медленно, проколотый палец противно ныл.
Зазвонил мобильник.
– Алло?
– Полина, это Надежда. Ты не представляешь, что я только что узнала!
У нее был такой голос, словно она узнала великую тайну индейцев майя.
– Что же?
– Ты сейчас где? К тебе можно подъехать? А то разговор долгий.
– Я сижу в машине возле городской больницы.
– А что ты там делаешь?
– Я же говорю: сижу!
– А-а… Понятно. Ну, так я сейчас подъеду!
Через полчаса Надежда прыгнула ко мне в машину, отдышалась и заговорила:
– Ой, сейчас такой концерт дома был! Илюшка никак не хотел меня отпускать, плакал… Не любит он с бабушкой оставаться. Та уж и погремушки ему дает, и по комнате с ним ходит, тетешкает его… Он – ни в какую! Плачет, тянет руки ко мне. Понимать стал.