У вендетты длинные руки
Шрифт:
В половине двенадцатого мы с Серафимой подъехали к городской больнице и поставили машину под окнами лаборатории. Я показала ей, как включать записывающее устройство, после чего вышла из машины.
– Серафима, помни, как только услышишь условный сигнал – мои слова: «Здравствуйте, Тамара!» – сразу включай.
– Хорошо, я все запомнила. Давай, удачи тебе! Буду за тебя кулаки держать.
Я направилась к дверям больницы. Я была в гриме – черный парик с длинными волосами, карие линзы, избыток косметики, все это
У дверей кабинета дожидались приема всего два человека. Я села чуть поодаль. Мне предстояло переждать всех больных, пришедших сдавать кровь. Я войду в кабинет под номером «сорок девятая – последняя».
К счастью, сидеть так мне пришлось не очень долго: лаборатория заканчивала прием. Когда последний человек вышел от Тамары с закатанным рукавом и прижатой к плечу кистью руки, я встала и одернула куртку. Больных больше нет, настала очередь здоровых. Я шагнула к двери кабинета:
– Здравствуйте, Тамара!
Я была уверена, что Серафима в этот момент включила записывающее устройство в прослушке. Девушка что-то писала в журнале. Она подняла на меня удивленные глаза:
– Мы знакомы?
– Конечно!
– Но я вас, извините, не помню…
– Зато я вас знаю. Мне о вас рассказывал… Виноградов Валерий.
Есть! У Тамары округлились глаза, она метнула испуганный взгляд на дверь, потом на меня и тихо спросила, заикаясь:
– К-какой В-виноградов?
Бледность медленно заливала ее лицо.
– Такой Виноградов – молодой человек, у которого якобы обнаружили рак крови. И это вы сфабриковали ему анализы, по которым врач Тихомирова поставила ложный диагноз.
– Что вы такое несете?! Сейчас же покиньте лабораторию!
– Ну-ну, не так громко! И не так гневно, Тамара. У меня есть доказательства. Достаньте-ка из вашего стола журнал всех больных, посещающих ваш кабинет.
– Ничего я не буду доставать! Покиньте помещение, я сказала, иначе…
– Иначе – что? Побежите жаловаться? Кому? Я ведь молчать не стану, у меня есть доказательства, как я уже вам сказала. Вряд ли вас погладят по головке за фальсификацию анализов! Человек-то, узнав о своем страшном диагнозе, повесился! Так что вы – соучастница серьезного преступления. Интересно, сколько вам заплатила Алена Дьяченко?
На Тамару было страшно смотреть. Она, казалось, была на грани обморока. Ее лицо покрыла мертвенная бледность, она часто дышала, ей явно было нехорошо.
– Может, вам нашатырчику нюхнуть? – предложила я.
Она отрицательно мотнула головой, но продолжала молчать, тараща на меня испуганные глаза.
– Так сколько вам заплатила ваша подруга? Это ведь по ее просьбе вы пошли на преступление. Они с мужем таким образом устраняли своих родственничков – претендентов на дедушкино наследство. А вы им активно помогали! А знаете, сколько дают за соучастие в убийстве?
– Что вы от меня хотите? – почти шепотом спросила Тамара, снова покосившись на дверь. Наконец она встала, закрыла ее
– Вы удивитесь, но я хочу денег. Не ожидали? А вы как думали? Не только вам нужны материальные блага. Вы должны были понимать, что рано или поздно все раскроется, и вам придется отвечать. Или заплатить. Итак, я хочу денег. Много, много денег…
– Сколько?
– Миллион.
– ?!
– Не пугайтесь. Я не такая уж алчная. Рублей.
Она молчала. Потом все-таки решила, что это занятие бесполезное, и тихо спросила:
– А иначе… что?
– Иначе я вас сдам. Вместе с листком, который отсутствует в вашем журнале.
Она все-таки открыла ящик стола, достала журнал записи больных, полистала его и подняла на меня глаза.
– Да, да, мне пришлось похитить его, ничего не поделаешь! На что только не пойдешь ради денег!.. Ну, вы-то меня понимаете…
Я издевалась над ней как самая последняя стерва. Но мне было ее совсем не жаль. Она заслужила такое отношение. Передо мной стояло лицо Валерия, которое я видела на снимке. Портреты двух братьев. И еще я видела перед собой лицо их матери, почти помешавшейся от горя.
– У меня нет денег, – сказала Тамара тихо.
– Это ваши проблемы.
– Вы в самом деле хотите миллион? А меньше… никак нельзя?
– Меньше – это сколько?
– Сто тысяч…
– Вы шутите, девушка?! Какие сто тысяч?! Я сказала – миллион. Иначе – сядете! И надолго. И учтите: я не одна! Если со мной, не дай бог, что-то случится…
Я посмотрела на Тамару так выразительно, что она нервно закивала:
– Да, да, я поняла… Но мне потребуется время. Я не могу быстро собрать такую сумму…
– Но у вас же наверняка есть родственники, друзья, которые, конечно, не бросят вас в такую минуту. Они просто обязаны помочь вам! В конце концов, у всех у нас могут случиться подобные ситуации… Люди должны помогать друг другу! – Я встала. – Итак, я загляну к вам на днях. Вы даже соскучиться не успеете. Может быть, зайду даже завтра. Так что поторопитесь, Тамара. И поверьте: ничего личного! Просто мне нужны деньги…
Я вышла из лаборатории и направилась к выходу. Я шла мимо людей, сидевших в очереди к специалистам, мимо дверей кабинетов. Наверное, у меня тоже дрожали руки – сказывалось нервное напряжение. Фактически я ведь тоже совершила преступление. Вымогательство – серьезная статья.
В вестибюле я на мгновение задержалась у расписания приема врачей и шагнула к двери.
Серафима сидела в машине. Когда я опустилась на свое водительское сиденье и перевела наконец дух, она тоже вздохнула с облегчением:
– Полина, ну, ты даешь! Я за тебя так волновалась! Ты говорила с ней так спокойно, уверенно, даже с какой-то издевкой… А она испугалась, по голосу было понятно. Но так ей и надо!
– Ты все записала?
– Разумеется. Слышимость была хорошая, правда, иногда она говорила очень тихо, но все равно при желании ее слова можно разобрать.