У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
Известно было Александру и про те ящики, что время от времени отсылались в Царьград. Видимо, Батиште отправлял в них не паклю конопляную.
— Не желают господа бояре приказания твоей милости исполнять, — продолжал Батиште плачущим голосом. — Говорил им на последнем диване, что страна оскудела, что опустели села и сборщикам не с кого налоги взымать. Л они, христопродавцы, в голос кричат, что страну грабят. А кто их грабит?
Воевода задумчиво курил и слушал молча.
— Добром, твоя милость, ничего с этими жупынами [10]
— Хотя бы сегодня не слышать про такое! — гневно проговорил воевода.
— Вах, государь! Я б промолчал, ежели бы не знал, к чему приведет неуплата дани. Когда визирь призовет тебя держать ответ, сумеешь ли оправдаться одной только боярской непокорностью? Спросит тогда визирь: «Не ты ли был господарем над этими негодяями?»
10
Господин, хозяин (молд.).
— Чего же ты хочешь? — застонал воевода. — Схватить и отрубить им головы?
— Подать должна быть отправлена, даже если дошло бы и до этого. Иначе, худо будет.
— Ну, ладно, прикажу, скажем, кое-кого из бояр схватить и наказать за неповиновение. А ежели остальные поднимут бунт?
— Они и без этого бунтовать станут. Не знаю, обратил ли ты внимание, государь, что ноне в церкви находились все те бояре, что недругами твоими являются. Даже постельничий Костин, что у тебя в опале, и другие, попрятавшиеся по своим имениям, — все там были. Стою я и рассуждаю, чего это они слетелись, будто вороны на падаль? Уж не замышляют ли сбросить твою милость с престола? И как бы не свершилось сие злодейство нынешней ночью.
Воевода вздрогнул.
— Не были они там ради пасхальной службы. Что-то затевают... И ворник Лупу... — продолжал Батиште.
— Знаю, враги они мне — и ворник, и остальные...
— Знать-то знаешь, а не мешаешь им паутину плести. Они же зря времени не теряют и всяческими ухищрениями тщатся лишить тебя господарской власти. Чует мое сердце, что все это добром не увенчается, ежели ты спешно конец бунту не положишь.
— Не желаю пролития крови!
— Твоя милость не желает, а те жупыны как раз это и сделают. И — нынешней ночью.
— Невозможно, — такой праздник, кир Батиште! Разве не христиане они? — испуганно проговорил господарь.
— Христиане-то они, христиане, а ножи за голенищем держат. Не верь этим псам. Попадись им в лапы, они тебя не пощадят. Пока еще не подняли меч, бей их, государь! Теперь самое время! Все они собрались в городе и схватить их нетрудно. Пошли стражей взять их и привести ко двору. Прикажи позвать палача, и пока в городе опомнятся, враги твои уже будут лежать во прахе. Все добро казненных в свою пользу причислишь, потому как не без господарской милости было оно накоплено. Подумай, государь! — Батиште приблизил к нему свое пергаментно-желтое лицо с сизыми пятнами на щеках. — Только одним имуществом ворника Лупу можешь с лихвой и с данью рассчитаться, и от стамбульских заимодавцев избавиться. Хорошее войско держать сможешь, чтоб оно при необходимости защитило тебя, завоюешь благосклонность самых больших стамбульских вельмож и станешь беззаботно править долгие годы. Вместо тех, кого предашь смерти, возвысь бояр из худородных, и благодарны они будут тебе за это.
Батиште скосил глаза на слугу, который где-то в углу, не спеша, собирал вещи господаря, явно прислушиваясь к тому, что говорилось в комнате.
— Иди, иди, Констанди! — сказал ему Батиште. — Не полагается, чтобы уши слуг слышали господские разговоры!
Слуга побагровел от обиды. И на этот раз старый осел не упустил случая напомнить ему, что он всего лишь слуга. Он поклонился и сделал вид,
— Послушайся моего совета, государь! — горячо шептал Батиште. — Другого такого благоприятного случая может и не быть более. Ежели упустим его, не только престол твой пошатнется, но как бы жизни лишиться твоей милости не пришлось!
— Сделаем, как говоришь, только пускай минут праздники. Разве можно, чтобы в день воскресения господня пролилась христианская кровь? Меня все короли осудят, патриарх анафеме предаст!
— Об этом не печалься! Со временем все забудется. Ты лучше свою голову береги, твоя милость!
Батиште извлек из кармана свиток.
— Вот тут все записаны — те, кто к тебе с враждой. Не мешкай! Время не ждет! Надо решаться!
— О, господи! — вздохнул в изнеможении Александр.
— Зачитать запись? — не отступал советник.
Воевода прикрыл глаза.
— Ворник Лупу Коч, постельник Костин, гетман Савин, ворник Чехан...
Констанди Асени, дрожа всем телом, напрягал слух, дабы не упустить ни одного имени из того длинного списка обреченных на погибель бояр.
— ...Спафарий Уреке, конюшенный Фуртунэ, логофет Генгя...
Асени слушал и все еще надеялся, что воевода не подпишет этот длинный список боярских имен, не допустит, чтоб свершился такой черный грех. Но, к великому его удивлению, Александр подписал и приложил к тому списку господарскую печать.
Батиште схватил список и радостно воскликнул:
Теперь остается только послать за палачом и капитаном драбантов [11] , чтоб схватил их, миленьких, тепленькими.
11
Род пешего наемного войска (молд.).
— Может, лучше пригласим их ко дворцу на пир? Возьмем тихонечко, по-хорошему... — сказал воевода.
— Как твоя милость прикажет, так и будет, — подобострастно осклабился советник и тряхнул колокольчиком.
Асени выскочил из-за занавеса:
— Приказывай, государь! — склонился он перед воеводой.
— Беги домой к капитану драбантов и вели немедля явиться к нам!
— Слушаю, твоя милость! — промолвил он и, не переставая кланяться, удалился. Выскочив со двора, он постоял немного, сдерживая волнение, а потом пустился вниз по Русской улице. Однако, дойдя до конца ее, свернул не в гору, к дому капитана, а направился к Господской магале [12] . Проклятый крестный, по милости которого он вот уже два года живет позорной жизнью лакея, теперь у него в руках. Пальцем, старый хрыч, не шевельнул, чтобы и его сделать человеком с достатком, как этих своих тупоголовых двоюродных братьев, которые в Фанаре и в грузчики не годились бы, а тут в господах ходят, разодетые, надутые, а его просто не замечают. Уже целых два года таскает он господарские ночные горшки, вызывая смех не только у этих чванливых болванов, но даже у остальных слуг, прозвавших его «господином горшком». Какого позора, каких обид наглотался за это время, сколько горечи в нем накопилось! Не единожды был готов все бросить и вернуться домой! Но как вернуться? Теперь и там позора не оберешься. И туда, в Фанар, дошел слух, что сынок Кули Асени настолько глуп, что даже на чужбине в слугах ходит. И все по милости этого хрыча. Но вот пробил и его час. Теперь уж он сполна рассчитается и с иудой-крестным и с поганцами двоюродными братьями. Уж он им праздничек устроит!
12
Квартал в Яссах.