У времени в плену. Колос мечты

Лесня Санда

— Съешь, твоя милость, краюху хлеба. Чего на нее гневаться. Хлеб — тело господне! — говорил он.

Но Лупу клал в рот крошку, а хлеб возвращал. Ратник покупал на свои малые деньги то кусочек копченого мяса, то соленую брынзу и все отдавал воеводе, а сам довольствовался хлебом и водой.

— А ты чего не ешь? — спрашивал Лупу.

— Мы к такой пище не привычные. Рады, когда хлеба хватает, а о копчености никто и не думает. Это еда боярская.

— Как зовут тебя, парень? — спросил однажды воевода.

— Штефан, твоя милость, Штефан.

— Из каких

же ты мест?

— Из Рэден, лесных мест. На берегу речки Кулы, если твоя милость знает.

Воевода замолчал. Горечь жгла его сердце. Добравшись до дворца, он заперся в малой гостиной и пребывал там несколько дней подряд. Жажда мести овладела им. День и ночь метался по комнате, как тигр в клетке. Когда ненависть стала понемногу утихать, он вышел в малый престольный зал и приказал позвать Иона.

Молодой господарь явился, опираясь на руку госпожи Тудоски.

— Счастлив, что вижу тебя в добром здравии, твоя милость батюшка! — поклонился Ион.

Лупу тяжело вздохнул.

— Лучше бы тебе вовсе не видеть меня, сын... И на этот раз счастье не сопутствовало нам. Погнавшись за вторым престолом, остался и без первого. Враг мой смеется и радуется погибели моей...

— Не печаль свое сердце, отец, твой престол ждет тебя, — сказал Ион, и в голосе его звучало сострадание. — Созову бояр и объявлю свою волю.

— Я вдоволь испил из чаши позора и неудач, — скрипнул зубами Лупу, — но пусть Матей не думает, что прижал меня к земле! Как бы не пришло время, когда закую его в кандалы. Не будет мне покоя ни днем, ни ночью, пока не увижу его согнанным с престола!

— Не печаль свое сердце, твоя милость!.. — прикоснулась к его плечу Тудоска. — Соблюдай посты, молись святым, дабы прояснили мысли твои и утолили страдания духа твоего.

— Все свершу, но только, когда увижу его во прахе. До того, пускай все знают, — и те, кто на нашей земле, и те, кто правит в Порте, — не будет мне покоя.

Тудоска утерла свое залитое слезами лицо.

— К погибели ожесточение твоей милости. Ужели ты не видишь, раздоры ваши только разоряют страну? Народ голодает и села пустеют, а нехристи ликуют.

— Не долго радоваться будут. Теперь пускай султан посылает янычар и спахий, чтоб прогнали иуду.

— Всех Матей дарами завалит и терзания твои бесполезными останутся.

— Словами Варлаама говоришь, госпожа! — нахмурился господарь. — Враги окружают меня со всех сторон, а твоя милость советует мне накрыться епитрахилью?

Госпожа Тудоска отступила в ужасе. В глазах супруга пылал мрачный огонь, сродни безумию. Ни ее молитвы, ни советы не могут погасить его. Совсем разбитая, она покинула престольный зал.

После обеда воевода Ион собрал большой диван.

— Поелику чувствую себя немощным и хворым, — сказал он без всякого вступления, — и нет у меня сил княжить над нашей землей, возвращаю престол отцу моему, его милости воеводе Василе Лупу.

И вновь прочитал митрополит молитву и помазал на княжение воеводу.

А бояре стояли, покорно опустив глаза, со смиренным выражением на лицах, но про себя насмехались над этой сменой господарей. До их ушей

дошло, что господарь Лупу от страха перед Матеем бежал в одном исподнем. И с притворно печальными лицами шептали друг другу: «Хоть бегство и позорно, бегать все же полезно».

16

«Из-за гвоздя единого всей подкове конец».

Турецкая пословица

Начальник янычар, спасшийся в ту ужасную ночь с немногими своими людьми, смиренно стоял перед великим визирем и докладывал, какую бойню устроили войску Василе Лупу.

— Много пропало и наших янычар, но все больше гяуров молдаван и татар. Из пятнадцати тысяч на поле осталось — восемь тысяч. Многих Матей схватил живыми и казнил.

— Старый пес! — взревел великий визирь. — Как он посмел поднять меч на султанских янычар!

— Стояла глубокая ночь. И не видно было кто свой, а кто чужой.

Пылая гневом, визирь отправился в сераль к султану и доложил о невиданной наглости непокорного валашского гяура. Не долго думая, Мурад велел послать приказ силистринскому паше идти в Валахию и схватить Матея.

— В цепях привести его к нам на суд!

Таков был приказ султана. Визирь, однако, получив от Лупу деньги и дары, послал в Силистру, якобы от имени Мурада, приказание паше самолично отправиться в Мунтению вместе с сыном молдавского бея и возвести его на престол. А непокорного воеводу Матея схватить и связанным доставить в Стамбул.

Как только паша получил грамоту визиря, он снарядил гонца в Яссы с поручением передать молдавскому воеводе, чтобы тот без промедления отправил сына в Силистру, откуда сам паша отвезет его в Валахию и возведет на престол.

— Ну, на этот раз не выкрутиться, мерзавцу! — радостно потирал руки воевода Лупу, беседуя со своим великим логофетом. — Не посмеет он поднять оружие на пашу. А если и станет противиться, престол так или иначе утратит. Не потерпит султан подобного неповиновения. Приготовить все необходимое для дороги! — приказал он. — И чтоб свита сопровождала воеводу Иона и все, что потребуется для его восшествия, чтоб было.

Деревья роняли листву, собирались в стаи перелетные птицы, люди убирали урожай. Дни растворялись в ранних сумерках, ночи становились все темнее и таинственнее. Стонали в пустынных полях сиротливые ветры, шелестели унылые дожди. Наступила осень...

Воевода Лупу сидел в своем позолоченном кресле и задумчиво смотрел, как по окну, словно слезы стекают струйки дождя. Перед ним на стуле с высокой спинкой расположился постельничий Енаке Катаржиу и взволнованно мял в вспотевших ладонях свою меховую шапку. Он должен был сопровождать воеводу Иона в Силистру и оттуда ехать в Валахию, чтобы подготовить все необходимое для возведения на престол нового господаря. Много забот, вызванных слабостью и болезненностью юноши, навалилось на плечи постельника... Но что делать? В таких случаях говорить с воеводой бесполезно.