У. Е. Откровенный роман…
Шрифт:
У Вани, по ее расписанию, наступал час массажа.
Это был такой новый и не предвиденный никем поворот, что я был вынужден доложить о нем начальству. Факс Банникову (я не хотел объясняться по телефону ни с ним, ни с Харуновым) выглядел просто:
Полина отказывается разводиться с Гленом. Они собираются переезжать в Небраску, где Глен нашел новую работу. Прошу дать мне еще неделю на дополнительные усилия. О результатах сообщу. Павел.
Докладную в другую инстанцию пришлось кодировать, она выглядела так:
Форс-мажорные
Пол.
Что чувствуют космонавты перед взлетом? И что будут чувствовать астронавты, покидая чужую планету – пусть даже самую прекрасную?
Я стоял у окна, смотрел на эти гребаные пальмы и цветущие кактусы, на зеленую траву и чистые мостовые Сэндвилла и думал: нет, в раю жить нельзя! Даже sugar-daddies не выдерживают здесь дольше недели – при всех их деньгах, яхтах и замечательных флоридских девочках особого карибско-бразильско-европейского розлива. Пусть здесь тепло и солнечно, пусть вместо наших нахальных серых воробьев и каркающих черных ворон здесь летают пеликаны, зеленые попугайчики и красногрудые кардиналы, пусть тут круглый год можно плавать в изумрудно-зеленом океане и загорать на золотых пляжах, но – «где-то далеко идут грибные дожди»…
Скажете, что это пошло, банально и mauvaiston, но я стоял у окна и чувствовал себя Тихоновым из «Семнадцати мгновений весны». И даже когда я ездил в «Home depot» за еще одной торпедой-контейнером сжатой пены «FFE»… или получал по электронной почте очередные инструкции от «Пети»… или подключал эту торпеду «FFE» к системе sprinklers-распылителей… или расписывался в приеме пакета экспресс-почты «DHL» (блин, до чего же американцы любят аббревиатуры!)… или прятал содержимое этого пакета за решетку кондиционера в своем бэйсменте… или стирал из памяти ноутбука все свои дневниковые записи и потуги на роман – в самом деле, ну кому нужна эта писанина?., или прислушивался по ночам к каждому шороху за окнами… или смотрел, как Полина и Глен пакуют свои чемоданы и картонные коробки с игрушками Ива, – этот мотив из фильма Юлиана Семенова и Татьяны Лиозновой, эта простенькая, как унылый подмосковный дождь, мелодия Микаэла Таривердиева все не отлипала от меня, а всплывала во мне, словно поплавок на рыбалке с Федей Синюхиным.
Да, там, дома нам снятся жаркие страны, теплые пляжи и языки океанских прибоев, по которым можно бегать босиком даже в марте, когда в Москве минус 20° и окна черствеют от инея. Но здесь…
Ладно, признаюсь еще в одной слабости.
Когда 3 марта, вечером, Глен притащил на своей «тойоте-терсел» небольшой прицеп «U-hold» для их чемоданов и ящиков, уже сложенных у парадной двери для утренней погрузки и вояжа в Небраску, я сказал:
– Глен, мне нужно с тобой поговорить.
– Конечно, – тут же ответил он с испугом. – Я готов.
– Мы должны говорить при Полине, позови ее.
Он послушно поднялся на второй этаж и спустился с Полиной.
– Сядьте. – Я показал им на пустой стол
Они сели за стол. За окном ветер кренил и трепал верхушки пальм, к Флориде приближался очередной ураган. Полина смотрела на меня как на врага, но я проигнорировал это, я сказал:
– Глен, ты помнишь Виктора? Ее жениха, с которым она сюда приехала?
– Да, конечно, – ответил он.
– Ты знаешь, что он бандит?
Глен пожал плечами:
– Да, Полина мне сказала. Но это уже не имеет значения…
– Имеет. Он может прилететь в любой момент и убить тебя.
– Я так не думаю…
– А ты подумай.
– Я думал. Если он не прилетел за ней в январе и феврале, то сейчас тем более…
– А если он прилетит?
– Я буду с ним драться.
– Ты? – удивился я.
Глен сунул руку под пиджак и извлек из-под мышки пистолет.
– Ого! – сказал я. Это было как раз то, чего я опасался даже больше, чем рыжего Банникова. – Можно посмотреть?
Глен, поколебавшись, отдал мне пушку – совсем неплохой немецкий «НК», «Hekler & Koch USP Compact» американского калибра.45АСР с несколько потемневшим серебряным верхом. Я вынул обойму, понюхал дуло. Глен и Полина напряженно следили за моими руками. Судя по запаху, из пистолета стреляли не так давно. Глен, конечно, купил его вовсе не ради Банникова, а для защиты от меня.
– Подержанный, – сказал я. – Где ты его взял?
– В Холландэйл. Там есть магазин и тир.
Я кивнул, я знал это место, там есть любое оружие от «маузеров» и «узи» до «Калашникова».
– Почем? – спросил я.
– Двести баксов, – ответил Глен.
– Что вы хотите от нас? – по-русски сказала Полина, не выдержав этой игры.
Я повернулся к ней и тоже перешел на русский:
– А что ты родная мать Вани, ты ему тоже сказала?
– Да! Сказала! А что?
Практически у меня не оставалось никаких козырей, но я еще потянул паузу, потом произнес:
– Н-да… Ну что ж… – и развел руками. – Вы свободны…
Глен потянулся за пистолетом, но я сунул обойму в карман.
– Нет, пушку ты получишь утром.
Глен посмотрел на меня, словно примериваясь, броситься на меня или нет, и я усмехнулся:
– Остынь. Я профессионал.
Он расслабился. А я повторил:
– Ты получишь свой пистолет. Утром. Спокойной ночи…
– Спокойной ночи, – ответил он.
– Сволочь! – по-русски сказала мне Полина. – Я тебя ненавижу…
– Good night, – ответил я ей по-английски и, не вставая со стула, смотрел, как они плечом к плечу стали подниматься по лестнице в свою спальню.
Вздохнув, я посмотрел в темное окно, иссекаемое дождем, и поплелся вниз, в свой бэйсмент. Телефон молчал третьи сутки, и автоответчик светился крохотным непрерывным огоньком. Я вылущил из обоймы пули и ссыпал их одну за другой в унитаз. Я не боялся, что он засорится, я знал, что пользоваться этим агрегатом мне уже не придется. После этого я положил пистолет в свой тайник за решетку кондиционера, выжал из бутылки «Hennessy» остатки коньяка себе на язык и на грудь, бросил бутылку рядом со своим диваном, погасил свет и лег спать не раздевшись.