Шрифт:
В моей профессии нетрудно найти работу и сравнительно легко начать самостоятельное дело. Я сам участвовал в становлении нового предприятия, которое начиналось с нуля. Хорошее сырье и творческий подход к его обработке. Я против снобизма и считаю, что главное — чтобы еда была вкусной, а не только красивой на вид. Я пробую что-то новое, делаю ошибки и радуюсь, когда получается. Но работа трудная. Тяжелый физический труд и психические нагрузки. Люди быстро на ней сгорают. Я решил соблюдать осторожность. Встаю около двенадцати и отправляюсь на работу, читаю газету, пью кофе. Затем заказываю товар, сижу на телефоне, рассылаю факсы во все края. Нанимаю других поваров и навожу порядок. Потом, часиков в четырнадцать, начинается работа на кухне. Меню я составляю еще накануне, так что остается распределить задания на кухне, но многое я делаю и сам. Я всегда принимаю меры на случай, если вечером у меня окажется полный зал посетителей,
Эта профессия оказалась труднее, чем я думал, и я стараюсь отключаться после работы, сбрасываю напряжение до нуля. Если начнешь раздражаться, пиши пропало! Но я собираюсь вообще избавиться от кухни. Думаю, лучше уж буду разрабатывать меню и доводить до кондиции блюда, подготовленные другими. Иначе недалеко до инфаркта и инвалидности. Здорово бывает, когда посетители довольны. Потому я и не бросаю свое занятие. Я не воображаю себя художником, но считаю свою работу творческой. Восемьдесят процентов моих друзей занимаются каким-нибудь художественным творчеством. Уж не знаю почему. Я доволен своей жизнью, и, как мне кажется, то же самое можно сказать о многих моих знакомых. Большинство, конечно, чересчур много работают. Как и я. Но, по-моему, нам это нравится. Люди любят делать что-то своими руками.
Так оно и есть, это сущая правда.
Такие вот они, мои ребята. Наверняка в них есть что-то еще, и в деле обнаружатся какие-то другие стороны. Но так уж бывает всегда. Нельзя воздать должное человеку, бегло обрисовав его в самых общих чертах в рамках краткой биографии. Однако некоторые отправные точки намечены. От них, так сказать, уже можно плясать.
Первое, что мне бросается в глаза, ребята не похожи на людей, профессионально подготовленных для участия в экспедиции, цель которой — возвеличить Норвегию. И в каком-то смысле мне это даже нравится. Никто не сможет сказать мне потом, что я выполнил свою задачу благодаря тому, что у меня был хорошо подготовленный экипаж. Я выбрал обыкновенных, здоровых и славных ребят. Так что все должно получиться.
Создание команды.
Я поработал над литературой о том, как создается команда. Действительно, так не бывает — собрал компанию и в путь! Тут все не так просто. Сперва надо сделать команду сплоченной. Нельзя забывать, что мы — семь непохожих личностей, с различным прошлым и жизненным опытом. Мы не можем, да и не обязаны мыслить одинаково. Но мы должны лучше познакомиться друг с другом, чтобы научиться уважать взгляды своих товарищей. В основе должно лежать хорошее взаимопонимание. Если это есть, то не страшно, когда в чем-то обнаружатся разногласия. Я как руководитель обязан сплотить участников экспедиции в единую команду. Выработать командный дух. Мы легко можем попасть в напряженную ситуацию опасности и стресса. В экстремальной обстановке все зависит от того, насколько мы доверяем друг другу, от выработанного заранее правильного тона общения. Иногда полезно вовремя посмеяться. Самый распространенный способ сплотить команду, по-видимому, поход в горы. У руководителей экспедиций написаны об этом целые книги. Их можно найти в библиотеке. Собираешь ребят и ведешь их в горы. В долгие походы. Там вы рыбачите, пьете воду из ручьев, таскаете на спине тяжелые рюкзаки и спите в палатке. Тут все рядом, и сразу видно, если кто-то не переносит человеческой тесноты, тяжелых физических нагрузок или психологического давления.
Правда, в Тихом океане вроде бы не так уж и часты гористые местности. Судя по «Нэшнл джиографик», там сплошь кораллы и пальмы. Поэтому у меня такое ощущение, что таскаться с ребятами по горам — это отчасти мартышкин труд. К тому же стоит зима и в горах жуткий мороз. Крутые обрывы и бездонные пропасти. Наверное, должны быть и другие способы создать команду.
Мы начинаем помягче, с центрального бассейна Тронхейма. Плавание для нас важно. И ныряние. Я иду с задней мыслью, что заодно смогу убедиться, действительно ли все умеют так хорошо плавать, как говорят. У всех у них якобы есть значок по плаванию, но у меня все-таки имеются кое-какие сомнения. Я звал их в бассейн с утра пораньше, но они мое предложение не одобрили, и пришлось встречаться в обеденное время. И вот мы все собрались, вооруженные плавками, полотенцами, шампунем и всеми прочими обязательными купальными причиндалами.
Кто был раньше не знаком друг с другом, знакомятся, пожимают руки. Это торжественный
Пока мы переодеваемся, я, в своей роли руководителя, рассказываю ребятам, как почетен значок за плавание, учрежденный Норвежским обществом пловцов в 1935 году. Это маленький значок, который носят на пиджаке. Он прикалывается как булавка. Его выдают, если ты проплывешь двести метров. Это обязательное требование. Время не ограничивается. Если на двести метров тебе потребуется неделя, ты все равно получишь значок.
В школе у нас было много разговоров об этом значке. Сперва тренировались несколько месяцев. Это вам не у родной мамочки. Всех гнали в воду, как миленьких. Норвежские власти пожелали, чтобы все норвежские дети во что бы то ни стало научились плавать. Как же иначе! Нация, умеющая хорошо плавать, очевидно, должна и в остальных областях быть умелой. Так, наверное, они решили. Любой ценой, но мы все непременно должны были научиться плавать. Тех, кто боялся воды, обыкновенно это были девчонки, все равно заталкивали в воду, и тренер поддерживал их на плаву при помощи специальной удочки с карабином. Учитель неторопливо шел вдоль бортика, думая о своем, а девчонка на удочке помирала от страха.
Затем, спустя несколько месяцев, которые мы провели, трясясь чуть не каждый день в автобусе, регулярно курсировавшем между школой и бассейном, настал великий день, когда надо было сдать экзамен на этот самый значок. Мы проплыли положенные двести метров, заработав поощрительный кивок своего тренера — могучего здоровяка, слыхом не слыхавшего ни о какой там педагогике, но, судя по всему, имевшего медали за спортивные заслуги, полученные, видимо, на соревнованиях местного масштаба, хотя, может быть, и на первенстве страны. К тем, кто не научился плаванию (такому-то простому делу!), он не испытывал ничего, кроме презрения. Значок выдавали не бесплатно. За него надо было еще заплатить. Двадцать пять крон или около того. Не так уж и дорого он стоил.
Мои ребята выдержали испытание блестяще. Они запросто могли бы проплыть и вдвое больше, но я не стал этого требовать, чтобы не показаться в их глазах с первой минуты слишком жестким руководителем, безжалостным железным воином, который требует от рядовых того же, чего и от себя. Потом мы порезвились у трамплина. И Мартин разговорился с какой-то девушкой в резиновой шапочке. Она изучает немецкий и, по ее словам, заядлая любительница физкультуры. Мартин дал мне понять, что девушка такого типа ему еще никогда не встречалась. Он уже точно знает, какое место она должна занять в его периодической таблице. Под одним из самых нижних атомных, или — как это называется у Мартина — девичьих, номеров. Основательная. Не склонна вступать в реакцию, завязывая отношения.
В парной мы оказываемся одни, и я, решив, что сейчас очень подходящий момент, провожу первое пленарное собрание. Я поднимаюсь и, встав перед ребятами, как офицер перед строем, начинаю речь, время от времени небрежным движением плеская холодной водой на каменку. Я говорю, что, судя по всем признакам, мы составили сплоченную группу, которая представляет собой интересный и практически применимый срез различных познаний и умений. «Вы должны понимать, — объясняю я, — что я мог бы выбрать кого угодно, — тут я держу выразительную паузу, — но я выбрал вас». И я снова держу паузу, дав последним словам чуточку повисеть в воздухе, постепенно растворяясь в клубах пара. Затем я рассказываю, как меня осенила теория миграции, когда я на коньках пересекал озеро Лианванн, слушая гудение подталкивающего меня в спину ветра и звенящее пение скользящих по льду полозьев. Я останавливаюсь на том, как, словно чудом, уладился финансовый вопрос. Я излагаю им, как по писаному, всю историю пункт за пунктом. Рассказывая, я поочередно мерю взглядом присутствующих, чтобы понять, какое впечатление на них производят мои слова. Мой рассказ их воодушевил. По крайней мере, судя по выражению лиц. Я строю свое обращение так, чтобы каждый в отдельности почувствовал себя выделенным из всех, почувствовал, что я обращаюсь лично к нему. Для этого требуется особое искусство. Я об этом читал. Я перевожу взгляд с Ингве на Мартина, Эвена, Руара и Эгиля. А в следующий миг охватываю взглядом всех вместе, всю группу в целом. Нужно, чтобы они почувствовали, что мы представляем дружную и спаянную команду. С одной общей целью.