Шрифт:
Я говорю им, что крепко верю в свою теорию, но тем не менее буду только рад, если кто-то тоже подбросит какую-нибудь идейку, собственный проект, который повысит значение экспедиции. Так что, мол, предлагайте хотя бы по мелочам, чем вы хотите заняться в Тихом океане. Например, собирать какие-нибудь образцы, проводить эксперименты в контролируемых условиях, ну, словом, в этом роде. Это может быть что-то из области естественных наук. Но можно и из гуманитарных. Можно также что-то искусствоведческое. Я стараюсь не исключать заранее никаких направлений. Я хочу, чтобы мои ребята чувствовали, что я встречаю их с распростертыми объятиями и хочу услышать самостоятельные мысли. Так сказать, ответственность как основа свободы. Я хотел бы, чтобы они по возможности изложили свои планы и проекты письменно, присовокупив несколько слов о себе, чтобы я мог, сопоставив разные проекты, иметь в голове полную картину того, что мы можем выполнить в ходе экспедиции.
— Вопросы? — обращаюсь я к слушателям как заправский оратор, закончив свое обращение.
Ребята
Слово берет Эгиль.
— Слушай! А эта твоя теория миграции, не слишком ли она шаткая? Такое впечатление, что ты взял ее с потолка. Случайные ассоциации во время катания на коньках. Под эмпиризмом ведь, похоже, понимается что-то совсем другое, не так ли?
Хороший вопрос!
Я молчу и мнусь. Плескаю водой на печку. Помещение так заволокло паром, что сидящего на верхней полке Эгиля совсем не видно. Я еще не совсем понял, как лучше сформулировать ответ. На помощь мне приходит Эвен.
— О'кей! — говорит Эвен. — Пускай она шаткая, но все равно хорошая. Эрленд сам понимает, что риск велик, зато тем эффектнее будет выигрыш, если теория подтвердится. Нельзя же совершенно исключать такую возможность, что какой-нибудь продвинутый доисторический народ перебрался в Полинезию на коньках. Вот мы и выясним, так оно было или не так. В обоих случаях мы расширим кругозор человеческих познаний. Итак, я задаю риторический вопрос: что мы теряем?
Хороший ответ!
Мартин спрашивает, имеет ли кто-нибудь хоть какие-то познания в археологии. В конце концов, мы же должны искать что-то закопанное под землей. Может быть, на морском дне, может быть, на суше. Надо же иметь какое-то представление об археологии. Я парирую вопросом: «Неужели это так уж трудно?» Не боги горшки обжигали! Всего-то и надо, что копать землю. Ну, может быть, с осторожностью, чтобы не поломать культурные памятники прежде, чем они будут извлечены на свет. Мартин отвечает, что надо уважать знания других специалистов. Археология ведь тоже особая научная дисциплина. Есть профессора археологии. Я отвечаю, что, естественно, надо уважать. Будем копать уважительно. И довольно об этом.
— А как насчет безопасности? — спрашивает Ингве. — Не будет ли это опасно? Может быть, нам надо взять с собой врача?
— Еще не хватало! — говорю я. — С врачами вообще не оберешься хлопот. Как-то получается, что они занимают страшно много места. И говорят громко. Разумеется, все должны будут подписать страховку. А в остальном что? Просто соблюдать осторожность. Я вот, например, отлично помню лекции по оказанию скорой помощи, прослушанные на водительских курсах, даром что минуло уже десять лет с тех пор, как я получил водительские права! Неправда ли, это кое-что обо мне говорит? Фиксация конечности. Дыхание рот в рот. Шок и его последствия. Так что все помню! А потом мы запасемся разными вакцинами, тогда организм сам будет вырабатывать антитела против всякой дряни. Маленький укольчик, и организм сам наводит порядок! Медицина же добилась ну прямо-таки фантастических успехов. Болезни, которые раньше косили сотни тысяч людей, теперь нам нипочем, они совершенно отступили. Возьмем, например, холеру. Достаточно выделить эту мелкую холерную дрянь и ввести ее в руку. Иммунная система тотчас же обнаруживает ее и сразу принимается вырабатывать антитела, так что, если ты потом попьешь холерной воды, у микробов не будет ни единого шанса. Организм уже наготове. Он хладнокровно убивает микробов и выбрасывает их с мочой в туалет или выводит их еще каким-нибудь, более замысловатым способом. Я сам удивлен собственным красноречием. Похоже, я и не знал, какой я талантливый руководитель!
Из бассейна мы отправляемся попить пива, а затем идем ко мне и заедаем его фантастическим обедом, который, как по мановению волшебной палочки, возник под руками Руара из самых, казалось бы, невзрачных ингредиентов, какие нашлись в холодильнике и в буфете. Уж эти мне повара! Потом мы еще чуточку выпили и поиграли в скрэббл. Отличный способ сплотить людей в команду!
Несколько напряженное настроение возникло, когда я вздумал написать «negerhus» [12] и выиграл дважды по три очка, а также пятьдесят дополнительных очков за то, что сразу использовал все свои буквы. В сумме набежало такое количество очков, что за мной уже невозможно было угнаться. «R» осталось лежать от прошлого раза. Все было совершенно честно. Но ребята завозражали. Уперлись, и все тут. «Negerhus» — слово, которого нет в норвежском словаре, объявили все вслед за Эгилем. Новоиспеченная дружба подверглась неожиданному испытанию. «Почему это нельзя написать „negerhus“? — возмутился я. — Какое вам еще нужно доказательство? Я же его написал, и со смыслом все, кажется, в порядке; „negerhus“ — дом, где живут негры, или дом, построенный одним или несколькими неграми». Я обвожу ребят взглядом. Останавливаю взгляд на каждом. Глаза в глаза. Никто, даже мой родной брат Эвен, не желает пойти мне навстречу. Полезли в словарь, самый полный, какой есть в продаже, и тут, к моему величайшему недоумению и огорчению, выяснилось, что единственным сложным существительным, начинающимся на «neger», [13] является слово «negerarbeid» [14] — нехорошее, расистское выражение, которое никак не может
12
Дом негра/негров, или негритянский дом (норв.).
13
Негр (норв.).
14
Рабский, тяжкий труд (норв.).
В итоге мне пришлось написать слово «regn», [15] оно дало три очка, но общая сумма оказывается до смешного маленькой по сравнению с той, какую я мог бы заработать. Я предлагаю перекур и отправляюсь в кухню, стараясь успокоиться и посмотреть на дело иначе, постаравшись отыскать в случившемся позитивную сторону. Я утешаю себя тем, что лучше уж конфликту возникнуть в условиях цивилизации, которая держит нас в определенных рамках, а не посреди Тихого океана, где никакие социальные структуры не помешают мне разбить Эгилю очки, а он без очков как без рук.
15
Дождь (норв.).
Глубокой ночью мы расстались уже настоящими друзьями, и я, ложась спать, подумал, что вот мы и преодолели самый критический этап в создании единой команды. Несмотря ни на что, процесс прошел безболезненно. А, как известно, это и не бывает просто. Все так говорят. Просто никогда не бывает. Какая неприятная точка зрения! Почему, скажите на милость, это непременно должно быть непросто?
Сижу, листаю книжку «Кон-Тики». Пытаюсь собраться с мыслями. Стараюсь представить себе общую картину, что еще надо организовать и какие следующие шаги предпринять. У меня есть теория, участники будущей экспедиции и солидная сумма денег. Теперь пора обдумать все конкретно.
Набираю телефон Министерства иностранных дел и, объяснив, кто я такой и по какому делу звоню, спрашиваю, не могли бы они мне помочь подыскать необитаемый остров, куда мы могли бы поехать. Дама на коммутаторе вежливо и равнодушно выслушивает мое затянувшееся объяснение, а затем хладнокровно переводит мой звонок на отдел. «Образ Норвегии в окружающем мире». Великолепный отдел! Сначала я вынужденно прослушиваю электронную версию какого-то симфонического произведения, наконец трубку берет женщина и говорит мне, что они ничем не могут мне помочь. Она объясняет, что я сел между двух стульев, не уточняя притом, какие стулья имеются в виду. Она дает мне понять, что обыкновенно руководители экспедиций сами выбирают пункт, куда хотят отправиться. Иными словами, и здесь я нарвался на саркастический ответ. Наше налаженное, как машина, общество насквозь пропитано сарказмом. Я догадываюсь, что тут, если хочешь, чтобы тебя принимали всерьез, следует прибегнуть к определенным методам маркетинга. Хейердал так и поступил. Например, он сфотографировался в Клубе путешественников в Нью-Йорке в компании Германа Ватсингера, Петера Фрейхена и вождя клана Фергюса, хотя кто это такой, поди разберись. Они стоят вокруг большого глобуса и держат в руках карту, на которой Хейердал что-то показывает, над ними торчит голова бегемота с разинутой пастью, за спиной высовываются поставленные стоймя бивни. На другой стене можно различить фотографии человекообразной обезьяны, негра с волосами торчком, негра, стоящего по стойке смирно рядом с носорогом, а кроме того, несколько (только что открытых?) диких ландшафтов.
Такая фотография внушает доверие. Хейердал и Ватсингер причесаны гладко, волосок к волоску, и одеты в строгие костюмы, оба при галстуках, из нагрудного кармашка уголком торчит платочек. Фрейхен тоже в костюме, но не такой приглаженный, как это, вероятно, и ожидается от путешественника по Гренландии, а вождь клана Фергюс и вовсе предстает в кильте и гольфах; не знаю, может быть, в те времена это не выглядело так необычно. Тут сразу видно, что это путешественники и ученые. В путешествиях им не до разных там глупостей и фокусов. Все честно и без подвоха. Будь у меня такая фотография, все проблемы с имиджем экспедиции были бы решены раз и навсегда.
Я принимаю решение, первое из многих (пора привыкать к тому, что решения зависят от меня). Я намерен отправиться с Мартином в Клуб путешественников и сделать такую же фотографию. Занятно, однако, как, оказывается, принимаются решения! Только что ты не знал, что делать, и вдруг, в следующую секунду, знаешь! Что-то такое происходит с тобой в одну секунду. Ты прокручиваешь в голове бесчисленные варианты и вдруг думаешь: на то-то и то-то я не буду обращать внимания, приоритетным для меня является то-то и то-то, и поэтому я принимаю такое-то и такое-то решение. Потрясающий процесс! Мозг все расставил по полочкам. Отсеивает негодные варианты, пока не остается один-единственный. Сигналы забегали туда-сюда — и готово! Очень тонкий инструмент.