Шрифт:
И снова ночь.
Эгиль подумывает, не лучше ли спать в воде. Он решил, что там поменьше комаров. Я его отговорил.
Третий день
Я совершаю пробежку по пляжу. Натыкаюсь на Кима. Он сидит на камне с кокосовым орехом в руках. Стучит по ореху и говорит, что это для него как яйцо, в котором заключен его стресс. В период перед отъездом было столько всяких дел. Как, впрочем, и на протяжении нескольких предыдущих лет. Такая круговерть! Все так и мелькает в глазах. Ким говорит, что он, кажется, еще не отошел от этой суматохи… Он слишком много работал. Один заказ тянул за собой другой. И конца этому не было видно. Это уже становилось обычным стилем жизни. А когда ты вдруг останавливаешься, как сейчас на острове, тебя мучает беспокойство. Это вроде пасхальных каникул. Ты мечешься, занимаясь подготовкой вылазки в горы, закупаешь продукты и вино, укладываешь в рюкзак и не успеваешь пораньше выйти из дому. Затем волочешь поклажу на лопарских санях в гору.
Иногда Ким брался за коммерческие заказы. Нет, я не прошу его рассказать, как это бывает. Он исповедуется сам. По собственной инициативе. Ему нужно облегчить душу. Я уже встречался с чем-то подобным. Художник, которого занесло в рекламу. Они чувствуют себя там паршиво. У них такое чувство, будто они заключили договор с дьяволом. Но зато легкие деньги. Уйма легких денег.
Это самая банальная отрасль, какую ему только приходилось встречать, рассказывает Ким. У рекламщиков бредовое представление о творчестве. Как будто лучший способ использовать творческие способности — это направить их на то, чтобы всучить какой-нибудь продукт, нужный или ненужный, определенной целевой группе. Любые предложения, самые банальные, принимаются на ура. Все, что им самим не пришло в голову, что для них ново, — гениальная идея. Их запросы невероятно легко удовлетворить. У этой породы, говорит Ким, при слове «коммуникация» кровь моментально приливает к половым органам. Им все равно, какая там «коммуникация», лишь бы она передавалась так называемым творческим способом. Тогда это да — коммуникация. Тогда их органы раздуваются шарами. Вот, например, недавно Киму позвонили из какой-то конторы в Осло. У них раскручивался крупный заказ в плане коммуникации, самый что ни на есть типичный, как у них считается, и им понадобились рисунки. Обратились к Киму, он у них считается исполнительным работником и оригинальным художником со свежим стилем. У Кима было туго с деньгами, выбора не было. Они привезли его на самолете в Осло. Контора, конечно, жутко модерновая, светлая и вообще крутая во всех отношениях, все работники — молодежь между двадцатью и тридцатью пятью, страшно любезные и приятные. Полно симпатичных девушек, которые то и дело спрашивали Кима, не желает ли он перекусить или чего-нибудь выпить. Потом пришли молодые ребята лет двадцати с хвостиком и увели Кима в какой-то маленький зеленый холл. У Кима сложилось впечатление, что их не интересует ничего, кроме игровой приставки «Сони», но они как-то взяли себя в руки и сорок пять минут проговорили про коммуникацию. Как бы вступительный раунд. Все понимали, что эта прелюдия ни к чему. Нужно же как-то оправдать взимаемые с заказчика за услуги сколько-то там тысяч. «Да уж, — скажут они потом заказчику, — на это угрохали вон сколько рабочих часов. Без этого невозможно. Мы провели деловые встречи, подыскали художника, вызвали его самолетом из Тронхейма и всесторонне обсудили с ним коммуникативные задачи, связанные с потребностями вашего мероприятия. Мы относимся к делу серьезно». Кима они вскользь спросили, сколько бы он хотел получить за свои рисунки. Зная по опыту, как себя вести, он перестал скромничать, набрался храбрости и заявил, что рассчитывает получить за рисунки довольно-таки солидную сумму. Ребята из рекламного бюро переглянулись, стараясь скрыть улыбки. Один из них веселым голосом сказал, что ладно, мол, договорились. У Кима создалось впечатление, что он мог бы запросить вдвое и втрое больше и они заплатили бы не моргнув глазом. Очевидно, эти ребята подумали, что Ким художник, какой, дескать, с него спрос, он решил, что сумма значительная. Пускай так считает и дальше. Рекламщики живут в мире фикций. Они зарабатывают гораздо больше других, предлагая идеи, до которых мог бы додуматься любой мало-мальски уверенный в себе человек. Они не способны посмотреть на себя со стороны. Воображают, будто заняты важным делом. Очевидно, так думает большинство людей, зарабатывающих несколько сотен тысяч в год. И срабатывает механизм по той простой причине, что кому-то удалось убедить богатых людей, будто сфера коммуникаций — это какое-то волшебство, в котором разбирается только малая горстка избранных личностей. Нам необходима их помощь, если мы хотим сбыть то, что нам нужно продать. Нам нужна помощь специалистов по коммуникации. Чего бы это ни стоило!
У нас на острове хватает стрессовых моментов. И много покоя. Если у тебя есть покой, тебе больше ничего не надо. Спокойные люди — явный кошмар для начальников маркетинга. К таким людям ни с какого боку не подберешься. Им не нужны вещи. Таким человеком хочет стать Ким. Но чтобы успокоиться, требуется время. У него только одно желание — тихо посидеть, глядя на море, и успокоиться. Первые недели действительно выдались беспокойными и утомительными. Но он надеется почувствовать себя счастливым и довольным. Подобраться к этому медленно, но верно…
Мы с Кимом искупались и трусцой побежали к лагерю. Солнце поднимается все выше. Эвен испек хлеб. И шоколадной пасты пока что хватает.
После завтрака нас опять одолела жара. С дикой силой. Солнце нестерпимо печет. У Мии и Туэна
Мартин непонятно откуда нашел в себе силы почитать. Я спрашиваю, что он читает.
— Да так, научную фантастику, — отвечает он и поворачивает обложку с Мелом Гибсоном.
«Обратный отсчет». Что-то про другое время-измерение. Действие происходит в неопределенном будущем. Люди превратились в машины и тому подобное.
— И о чем там написано? — спрашиваю я.
Мартин объясняет, что если в общих чертах, то в основном речь идет о траханье и информации.
— Короче говоря, книга для мальчишек.
— Можно и так сказать, — соглашается Мартин. — А разве мы не мальчишки? А раз мы мальчишки, то все знают, чего от нас ожидать. Есть темы, которые неизбежно выплывают. Мы, может быть, думаем, что не выплывет — ан нет, она тут как тут! На том все и держится. Траханье и информация — две составные части нашего коллективного мальчишеского бессознательного.
Мартин принял эту неизбежность и вот читает свой роман. Я спрашиваю его, хорош ли роман, на что Мартин только пожимает плечами: дескать, трудно сказать. По первому кругу ты просто читаешь. А после пускай подсознание переваривает содержание, как ему нравится. Мартин не собирается вмешиваться.
— Так, значит, тебе наплевать? — спрашиваю я.
— Ну в каком-то смысле, можно сказать, что да, — отвечает Мартин.
Эгиль спрашивает, не мог бы я взять со стола и передать ему зажигалку, он хочет закурить сигарету.
— Я обниму тебя в знак благодарности, — говорит он.
Я сижу рядом. Встаю и подаю ему зажигалку. Он обнимает меня, сначала по-хорошему, а потом стискивает, и объятие принимает ироничный оттенок. Такие уж мы есть, мальчишки. Боимся проявить чувство. Если мы хотим обняться с другим мальчишкой или пожать ему руку, то обнимаем и пожимаем побольнее, чтобы не возникало никаких эмоциональных недоразумений. Мы не способны обниматься просто и душевно. Своим жестом мы маскируемся.
Пополудни накрапывал мелкий дождичек. Солнце уже не такое невыносимое, я собираюсь с духом и отправляюсь пройтись по пляжу. Подбираю под ногами камешки и изучаю их неопытным взглядом. Они не говорят мне ничего о своем происхождении. Я мечу их в лагуну.
Мартин тоже поднялся и пошел. Он сорвал два свежих пальмовых листа, сел и что-то плетет. Задумал сплести корзинку. Меня радует, что он неожиданно проявил инициативу, а про себя отмечаю, что на сегодняшний день Мартин первый кандидат на звание «the best employee of the week». [31]
31
«Лучшего служащего недели» (англ.).
Ким сидит с сигарой и похож на Джека Фьельдстада из «Девяти жизней». Похож прической. Его взлохмаченная шевелюра придает ему весьма воинственный вид, который свидетельствует об активной жизни, полной опасностей. Так выглядят головы на старинных картинах, где изображены мужчины, занятые тяжелой физической работой. Обычно волосы у них гладко причесаны, но когда мужчина разгорячен тяжелой работой, когда он испытывает душевное напряжение, когда в любую минуту грозит смерть, взлохмаченный чуб падает ему на лоб. Еще он, как правило, выглядит небритым. В прежние времена люди брились по нескольку раз в день. А что было делать?! Давление мужских половых гормонов ощущалось сильнее, не то что нынче. У Кима вид впечатляющий: как будто он знает, о чем говорит, хотя на самом деле он молчит.
Ингве трудится над сюжетом киносценария. Он хочет привезти с собой из путешествия готовую рукопись. Рабочее название, кажется, «Борьба за нацистскую шерсть». Сценарий художественного фильма из времен Второй мировой войны. Что-то вроде фарса с серьезным подтекстом.
— Только бы не получилась развеселая комедия! — говорю я.
— Ни в коем случае, — отвечает Ингве.
История будет написана тонко и взвешенно.
Группа Сопротивления крадет у нацистов шерсть и перевозит ее контрабандой. Они сталкиваются с мощным противодействием и обнаруживают, что среди них есть шпион. Творится черт знает что. Но в финале шерсть попадает к старушке, которая должна организовать вязку носков для небольшой, замкнутой общины в Вестланне. Разумеется, в тот год выдалась морозная зима, а у людей совсем не осталось носков. Ингве спрашивает меня, как мне нравится. Я отвечаю, правда, не положа руку на сердце, что, по-моему, звучит захватывающе. Ингве считает, что нужно завлечь норвежцев на норвежские фильмы. Господи, еще бы!