Уайтбол
Шрифт:
— Почему?
— Человек в своих прогнозах исходит из видового многообразия, присущего его родному миру. Для нас Чужие — не такое уж потрясение, что-то подобное ожидалось давно… А в представлениях светлячков никакого видового многообразия не существует. До недавнего времени они ощущали себя вообще единственной формой жизни во Вселенной. Даже этот мох, который светлячки сеют, они считают частью своего организма — ну, приблизительно как мы воспринимаем собственные ногти и волосы. В понятийной базе наших друзей категории «другой», «чужой» отсутствуют как класс. Только сейчас у них начинают приживаться эти
…Что-то на эту тему я читал — кажется, уже после амнезии. А может, и до нее читал.
Самых первых встреченных землян циклопы восприняли как… собственных искалеченных сородичей. Чудовищным образом искалеченных: тела деформированы до неузнаваемости, поведение неадекватное, речевые способности утеряны… Обычно соседи добивают своих инвалидов и безнадежно раненых. Единственное, почему земляне избежали этой участи — они явно принадлежали другому Городу. Чужое. Нельзя. Табу.
Позже циклопы заподозрили, что все не так просто. Поспособствовала озарению, видимо, земная техника: вездеходы, планетарные челноки. Это хозяйство никак не вписывалось в концепцию изуродованного «отстрелка». Оно вообще ни в какую концепцию не вписывалось, а таинственные «инвалиды» продолжали хранить молчание…
— Жуть, если задуматься, — я облокотился на парапет, глянул вниз — туда, где река мелкой рябью убегала в какое-то свое неизвестное будущее. — Нет, правда — жуть. Человек бы свихнулся, столкнувшись с таким испытанием для интеллекта.
— Все рано или поздно эволюционирует, сознание в том числе. Один свихнулся, второй, а третий принял. Светлячкам, разумеется, проще: понятие невозможного у них отсутствует, и вряд ли когда-нибудь приживется. Все, что происходит — происходит потому, что возможно. Огромный потенциал приятия. Они и соображают из-за этого лучше, чем мы. Опять же: нет почвы для внутреннего конфликта, а значит — для безумия.
…В речке колыхалось что-то темное, временами казалось — живое. Лишь когда течение прибило эту штуку к берегу прямо под нашей площадкой, стало видно — кусок автомобильной покрышки…
— Саша, можно задать бестактный вопрос?
— Я уже не помню, какие вопросы на Земле считаются бестактными. Спрашивайте.
— Что у вас со щекой?
— Это, — она потрогала ожог. — Приключение.
— Расскажите, если не секрет.
— Да нечего особо рассказывать. Перед отбытием сюда летала на Эреб. Когда выходили с посадочного поля, там приключилась авария. Рванул топливный бак вездехода. Я отделалась легко. А мой товарищ… он рядом с той машиной был.
— Погиб?
— Да. Мы вместе должны были отправляться на Землю. Я — к Венскому, он… ну, теперь уже неважно.
— Мне очень жаль.
— В колонии смерть — обычное дело.
Ни черта не поймешь по лицу. Они что, действительно не умеют переживать из-за таких вещей? Ладно — чужой человек, но — «товарищ»…
— Разведочные экспедиции редко обходятся без жертв, — продолжила Саша. — И на буровых станциях люди часто гибнут. За границей расчищенной зоны хищные рептилии бродят… и это — далеко не единственная прелесть нашей экзотики.
Да нет, все-таки переживает.
— Не вспомните, в какой день это произошло?
— Зачем?
— Не
— На Эребе календарь считают не по Земле, но я попробую соотнести. По-вашему это было… — Саша остановилась, потом продолжила:
— Тринадцатое июля. Старое доброе тринадцатое число.
…Так и есть. Лес, гроза, дурь, птица в огненном потоке.
А там, на Эребе — полыхнувшая машина…
Вдруг в башке мелькнула бредовая мысль: если б я не упал тогда мордой в костер — не забрала бы оранжевая река две жизни вместо одной? Может, я часть того пожара на себя оттянул?..
Охренеешь с этим уайтболом, блин!
— Да, еще одно… — некоторое время я мучился, пытаясь сформулировать вопрос корректно, поскольку не вышло — бухнул напрямую:
— Саша, где я мог видеть вас раньше? Никак не отделаюсь от ощущения, что мы знакомы.
Женщина посмотрела на меня, будто ожидая продолжения. Я не купился: эту особенность мимики Чужих уже получилось вычислить. Она ждет, но не продолжения, а когда к ней самой придет мысль. Думает, если по-нашему.
— Нет. У меня хорошая зрительная память. Я вас совершенно точно раньше не встречала.
Врет — не врет? Опять ничего не прочтешь по лицу. Ладно, не все сразу.
Микроавтобус долго одолевал тягучий подъем, и, наконец, выкатил на самую высокую точку дороги. Открылась широкая панорама: мощные дебри по обеим сторонам от шоссе резко оборвались, впереди до самого горизонта — поля с редким, мелким подлеском. А вдали, справа от дороги — белое что-то… уайтбол.
Без вариантов.
— Вик, ты когда-нибудь обращал внимание, на что похожа эта штука издали? — поинтересовался я.
Все дружно посмотрели в окно.
— Надо же, и правда — белый мяч, — без интонаций произнесла Саша.
Мяч или шар, довольно четко обрисован и слегка движется. Будто подпрыгивает, отталкиваясь от горизонта.
— Виден целиком. С чего бы? Обычно краешек торчит, ну — полусфера, — задумчиво проговорил Вик. — Не иначе — горку под собой вырастил и теперь по вершине катается. Серж, это по твоей части.
Геолог неохотно выплыл из своих мыслей:
— Это не горы. Орогенез [5] — процесс крайне медленный, там счет на геологические эпохи идет, никак не на дни. В нашем случае можно говорить только о сейсмической активности. Уайтбол, судя по всему, зона мощнейших землетрясений. Одни блоки проваливаются вниз, другие выталкиваются наверх.
5
Орогенез — горообразование.
— Ну да, — проворчал Вик. — И за ночь обрастают травой, вековыми деревьями, и ни малейшего следа разломов…
Серж скривился и устало произнес:
— Вик, не ты ли говорил нам, что в зоне уайтбол часто случаются галлюцинации? Подобная сейсмическая активность сама по себе уникальна — причем, не только для древней платформы, но и вообще для древней матушки-Земли. Тебе этого мало. Вековые деревья у него за ночь вырасти не могут, а горы, видите ли, могут… Давайте не множить абсурд, ограничимся тем, который уже имеется.