Убегающий от любви (сборник)
Шрифт:
— Устал, Зайчуган?
…Потом она возвращалась на свое рабочее место.
— Ну, как шеф? — обязательно интересовался кто-нибудь поехиднее.
— Ему гораздо лучше, — невозмутимо отвечала она.
А вечером мы ехали куда-нибудь в ресторан, потом ко мне и засыпали лишь под утро. Я даже не предполагал в себе такие стратегические запасы мужской энергии. Иногда, засидевшись с бумагами допоздна, мы любили друг друга в опустевшем, гулком офисе прямо на длинном столе заседаний — и это называлось у нас «гореть на работе». Абсолютно лишенная комплексов, Катерина обладала при этом
— А платок?
(Носовые платки после нее я никогда не отдавал в стирку, а складывал в большой выдвижной ящик — и это называлось у нас «гербарием».)
— Нет, сладенький, сегодня я хочу побыть одна! — могла ответить Катерина и улыбнуться так, что становилось до отчаяния понятно: она принадлежит мне не более, чем весенний сквозняк в комнате. Зная все Катькино тело на ощупь, на запах, на вкус, я мог только догадываться о том, что же на самом деле происходит в ее душе, и поэтому особенно дотошно расспрашивал о том, как она жила до меня, какие у нее были мужики и что она чувствовала с ними.
— Зачем тебе это?
— Я хочу знать о тебе все!
— Все? Ну и забавный же ты, Зайчуган! Когда я читаю Библию, меня всегда смешит слово «познал». «И вошел он к ней, и познал он ее…» Ничего нельзя познать, познавая женщину. Запомни — ничего!
Поначалу мне удалось выведать у нее совсем немного. Отец Катерины был карьерным дипломатом, так и застрявшим в советниках. Во время событий 91-го посольство имело глупость поддержать ГКЧП, и его разогнали к чертовой матери — так во время войны расформировывают опозорившийся полк. Отец стал консультантом в российско-турецком совместном предприятии. Помните рекламные клипы про турецкий чай, который ни хрена не заваривается? «Чай готов!» — хлопает в ладоши черноглазая девочка. «Не спеши! — мягко осаживает ее мать. — Пусть настоится…»
Вот этим мелко нарезанным дерьмом ее папаша и занимался. Он-то и пристроил Катерину на работу в турецкое посольство. С отцом у нее были сложные отношения. Тот в свое время настоял, чтобы дочь в девятнадцать лет вышла замуж за сыночка одного мидовского крупняка. Парня ждала блестящая карьера полудипломата-полушпиона. Вместо этого он стал конченым наркоманом — таскает на толкучку остатки барахла, накопленного родителями, покупает дозу и улетает…
— Он тебя любил? — допытывался я.
— Он считал меня своей вещью. А я не могу принадлежать одному мужчине. Мне скучно…
— Это как раз нормально. Я тоже не могу принадлежать одной женщине. Семья — всего лишь боевая единица для успешной борьбы с жизнью. Люди вообще не могут принадлежать друг другу. Моя жена спит с охранником. Ну и что? Это же не повод, чтобы все сломать. Все-таки дети…
— Детей у нас не было. Я не хотела.
— Почему?
— Ребенок делает женщину беззащитной… Послушай, а если я изменю тебе с Толиком, ты меня выгонишь?
— Выгоню.
— Вот и муж меня выгнал. Понимаешь, мне, как
— А вот это свинство! — возмутился я.
— Интересно! Переспать с полузнакомым членовредителем можно, а с другом дома, родным почти человеком, нельзя. Я не понимаю… Но если ты против, Зайчуган, я буду изменять тебе только с незнакомыми мужчинами!
— А вообще не изменять ты не можешь?
— Не пробовала…
— Ну ты и стерва!
— Да, я стерва. И со мной надо быть поосторожнее! — предупредила она. — Я очень опасна…
— Чем же?
— Например, тем, что ты однажды захочешь на мне жениться…
— А ты этого хочешь?
— Нет, конечно, ведь жена получает от тебя гораздо меньше, чем я. Правда, Зайчуган? — И она с каким-то естественнонаучным любопытством заглянула мне в глаза.
Иногда я сам себе казался жуком, которого Катерина наколола на булавку и рассматривает с сочувственным интересом. Я мстил, как умел. Я мог где-нибудь в Рио или Копенгагене, напившись в ночном клубе до белых зайцев, шептать ей:
— Катюша, влюблен в тебя по уши! Ни с кем и никогда мне не было и не будет так хорошо! Знаешь, я разведусь, и мы поженимся…
— Зайчуган, ты совсем пьяный!
— Да! И ты родишь мне ребенка. Сегодня мы будем делать с тобой ребенка!
— Если это произойдет сегодня, то я рожу от тебя бутылку бренди…
— Бутылку бренди! — орал я бармену.
А потом, выныривая из алкогольных сумерек в реальный мир, я обнаруживал Катерину мурлыкающей у стойки бара с каким-нибудь незнакомым мужиком. Чаще всего ей нравились прилизанные высокие брюнеты с квадратными челюстями.
— Чего он хочет? — злился я.
— Им с женой скучно — они приглашают меня к себе в номер! Я схожу, а?
— Сиди, стерва! СПИД хочешь подхватить?!
— СПИД — это всего лишь одно из имен Бога. А тебе, Зайчуган, пора бай-бай… Я иду с тобой. Он мне совсем не нравится. А у жены, наверное, волосатые ноги…
Утром, придя в себя, я по какой-то неуловимой томности в ее движениях догадывался, что она все-таки воспользовалась моей непробудностью и сползала в номер к этим скотам. А может, просто притворялась, чтобы позлить меня? В отместку я требовал заказать мне по телефону проститутку, самую дорогую! Катерина четким секретарским движением вынимала блокнотик и карандаш:
— Какую предпочитаете, Павел Николаевич? А может быть, тайский массаж?
Она знала, за что ей платят деньги. И я знал, за что плачу ей деньги.
Со временем удалось узнать о ней еще кое-что. Однажды меня с Катериной довольно грубо не допустили на международную конференцию по малой авиации, проходившую в Стамбуле. Я, конечно, первым делом заорал, что, если бы раздолбаи Романовы взяли Царьград в 1916 году, вообще никаких проблем не было бы! Но, успокоившись, решил выяснить причины такого пренебрежения к моему «Аэрофонду». Дураку ясно, что Турция — всего лишь одно из многочисленных ранчо дядюшки Сэма, а с заокеанцами у меня затевался серьезный бизнес. Мой приятель, работавший в МИДе, обещал разобраться. И разобрался. «Аэрофонд» был ни при чем. Виноватой оказалась Катька.