Убегающий от любви (сборник)

Поляков Юрий Михайлович

Дело в том, что я сгораю на солнце мгновенно. Это случилось на второй же день и, понятно, настроения мне не улучшило. Плечи и живот стали малиновыми, кожу пекло, а по телу пробегал озноб. Но я крепился.

— Повезло тебе с Катькой! Это ж надо, сама предлагает с девушками познакомить! Вот какой должна быть идеальная жена! — вздохнул Гена, глядя вслед покорно уходящей Катерине.

— Давай меняться! — предложил я. — Будет у тебя такая жена.

— Какая жена? — уточнила Оленька.

Она только что вышла из бассейна. Ее влажная, уже начавшая смуглеть кожа искрилась на солнце бесчисленными

каплями воды. Тугой купальник был почти прозрачен, и соски напоминали прижатые к стеклу раскрасневшиеся от любопытства детские носики.

— Какая? С такими ногами, как у тебя! — польстил я.

Гене мои слова явно не понравились. Он, несмотря на свою непроходимость мимо симпатичных девушек, был по-своему старомодно целомудрен: жена или подруга товарища являлись для него абсолютным табу. Рассказы о том, что некоторые наши общие знакомые, приезжая на отдых, меняются в первую же ночь женами, как часами, вызывали у него возмущение. И я, памятуя о его дружбе с председателем правления «АЛКО-банка», зарекся отпускать Оленьке даже самые невинные комплименты.

— А где Катя? — спросила девушка.

— Ты же знаешь, что у нее контракт с «Проктер энд Гембл» и она приехала сюда исключительно чтобы испытывать прокладки! — ответил я.

— Фу! Павлик!! Я пойду ее проведаю… О’кей, папочка? — Она поцеловала Гену в макушку.

— Конечно, сходи, — разрешил папочка.

Девушка накинула халат и, собирая мечтательные взгляды разлегшихся в шезлонгах импортных мужиков, пошла в отель.

— Все-таки хорошо, что мы не поселились в «Поющей раковине»! — вздохнул я. — Там полно москвичей. А ведь как это прекрасно — не пить! Алкоголь — никакой не отдых. Это тяжелый и неблагодарный труд. А хочется лени. Сладкой и грустной лени. Вообще, русская лень — лучшее, что есть на свете!

— Ерунда, — возразил Гена. — Лучшее на свете — это кубинская лень! Вот кубинцы — это настоящие лентяи. Мы по сравнению с ними трудоголики. Им бы только петь, плясать и трахаться. Как Фидель заставляет их убирать сахарный тростник — ума не приложу!

— Я думаю, он выступает перед ними по шесть часов — и они, чтобы только его больше не слушать, готовы на все.

— Смешно сказал.

— А ты видел Фиделя?

— Как тебя. Это еще до отряда космонавтов было. Мы передавали им наши МИГи. Федька обожает авиацию и большой специалист по части женских задниц.

— Тогда вам было о чем поговорить. Он не приглашал тебя в советники?

— По авиации?

— По женским задницам.

— Смешно сказал. Нет, не приглашал, но он познакомил меня с Марией-Терезой. Она у них вроде нашей Аллы Пугачевой, только еще крепкая — выступает без лифчика и с ниточкой вместо трусиков… Выступала…

— Ну и как?

— Ощущение, словно садишься без шасси на фюзеляж. Она мне потом два раза писала в Центр… Домашний адрес, как ты понимаешь, я не оставил. Мы даже в Москве, когда у нее были гастроли, встречались. В гостинице «Россия». Дежурная по этажу вызвала милицию. Думала, в номере женщину режут…

— Слушай, а это не из-за нее Хрущев с Фиделем поссорились?

— Из-за нее. Ну, не поссорились… Просто наш посол Николаев был на концерте в варьете, а потом выпил на приеме и стал говорить ей комплименты, сравнивать с Любовью

Орловой и все такое. Федька услышал и вечером прислал Марию в резиденцию, вроде подарка. Знаешь, как грузины шампанское — от нашего столика к вашему… Посол, сталинский еще сокол, сделал вид, что ничего не понял. Ну, она для ясности и разделась прямо в кабинете. Николаев, баран, решил, что это провокация, что Федька переметнулся к американцам, и приказал охране ее вытолкать. Для бородатого это было страшным личным оскорблением: он же из лучших чувств… А американцы к нему в самом деле в ту пору на мягких лапах подбирались… Срочно послали на Кубу известного зализывателя конфликтов Микояна, но даже он не смог убедить Федьку, что посол уже давно импотент… Николаеву однажды ночью в самый интересный момент Сталин позвонил, чтобы уточнить, в каком году Талейран начал писать свои мемуары… Ну, он со страху и сник навсегда. Пришлось, чтобы замять конфликт, срочно Николаева отзывать и оказывать острову Свободы военную помощь. Тогда-то я в первый раз и погнал туда МИГи. А теперь я знаешь что думаю? Федька нарочно дурочку валял, чтобы нас на помощь расколоть… Гениальный мужик!

— А правда, что Федька — еврей?

— Не исключено. Иначе на хрена ему было революцию делать? Парень из богатой семьи, высокий, красивый, хрен до подбородка — отличные перспективы…

Увлекательный наш разговор был прерван самым отвратительным образом:

— Как приятно услышать в этой драной Америке родную речь!

Над нашими головами приветственно навис здоровенный мускулистый мужик вызывающе отечественной наружности. А нежный морской воздух вокруг тяжко загустел от многодневного перегара.

— Здрасте, — только и мог вымолвить я.

— Здравствуйте! — златозубо улыбнулся здоровенный. — Давайте знакомиться. Я — Сизов Николай Николаевич, командир отряда спасателей. Можно просто — Коляныч…

— Очень рад, — отозвался Гена ледяным голосом.

— А уж как я рад! Сами-то откуда? Как звать?

— А зачем это вам? — еще холоднее поинтересовался Аристов.

— Как зачем! Для продолжения знакомства…

— Продолжения не будет.

— Да-а? — опешил Коляныч.

— Да.

Золотая улыбка командира спасателей начала тускнеть и погасла. Он ушел, бормоча что-то про дерьмократов, разворовавших Россию и теперь вот греющих брюхо на заморских курортах. Позже, у китайчатого портье, болтавшего, кажется, на всех языках, мы выяснили, что пятнадцать спасателей, помогавших американцам тушить лесные пожары, заселились в отель еще утром и уже успели в близлежащем магазинчике купить спиртного больше, чем было продано там за все годы, прошедшие после окончания войны Севера с Югом.

Во время ужина в полинезийском ресторане Гена был суров, как во время воздушной атаки.

— Больше в отеле не загораем. Ходим на соседний пляж.

— Правильно, — поддержал я. — Я тоже за безалкогольный отдых. Какая воздушная акробатика с похмелья!

— Ну зачем вы так! — с милой наивностью возразила Катя. — Отличные ребята. Правда, Оленька?

— Ты им уже рассказала, какие прокладки защищают тебя с утра до вечера?

— Павел! — оскорбилась Оленька. — Опять?

— Простите нам эту семейную сцену! — повинился я.