Убегающий от любви (сборник)
Шрифт:
— Но она сказала, у тебя праздник! — зашептала готовая расплакаться Оленька.
— Какой, к чертям, праздник!
— Кто сказала? — поинтересовался я.
— Ка-атя…
— Ясно.
В этот момент появилась одетая в одну длинную майку Катерина. Она сидела верхом на Коляныче, напоминавшем битюга, которому хозяин из озорства вставил золотые лошадиные зубы.
— Внимание! — звонко крикнула Катька. — Внимание! Сегодня исполнилось ровно пять лет с того исторического момента, когда величайшему летчику всех времен и народов Геннадию Сергеевичу
— Гип-гип-ура! — грянули спасатели так, что чуткие гидролокаторы на военно-морской базе в Гуантанамо определенно зашкалило.
— Неужели пять лет? — хмуро удивился Гена, загибая пальцы. — В самом деле… Но «Ленина» тогда уже не вручали…
— …С вручением ордена Академика Сахарова восьмой степени! — ничуть не смутилась Катерина.
Меня всегда поражало, что в нужный момент она оказывалась обладательницей самой неожиданной информации.
— До дна! — Коляныч поднес Гене пивной бокал, до краев наполненный виски.
— Я не пью! — отрезал Гена.
И это была правда. На днях исполнялся другой юбилей — год с тех пор, как он по настоянию врачей исключил из пищевого рациона все виды и подвиды спиртного. С этим, я думаю, и связан был бурный роман с Оленькой, не укладывавшийся ни в какие его сексуальные навыки и жизненные принципы.
— Мужик ты или не мужик? — применил Коляныч совсем уж запрещенный прием.
— Ольга, — спросила Катька, поигрывая редкими прядями на голове командира спасателей, — мужик Гена или не мужик?
— Я не знаю, — растерялась будущая искусствоведка.
Спасатели дружно и обидно захохотали.
— Ему нельзя! — попробовал вступиться я.
— Мне тоже было нельзя, — сообщил Коляныч. — Я дал врачу сто долларов — теперь можно!
— Смешно сказал. — Гена побагровел, вырвал из рук искусителя бокал и выпил одним духом, не поморщившись.
— Ура! — завопила Катерина и, взяв у Аристова опустевший бокал, вылила оставшиеся капли на голову Колянычу.
Потом она пришпорила розовыми пяточками своего пьяного скакуна, и тот, протяжно заржав, унес ее в соседний номер.
— Ну вот что, мужики, — нехорошим голосом начал Гена.
Но тут в дверь постучали — и два официанта втащили в номер подносы с дымящимися бифштексами, обсыпанными картофельной струганиной и оливками.
— Ваш заказ, мистер Аристофф! — доложил один из них на ломаном русском.
Через час, вырвавшись из пьяных объятий спасателей, Гена сорвался вниз и от портье позвонил министру МЧС. Потом он пытался отсидеться в кегельбане, но группа спасателей, возвращаясь из очередного похода в осчастливленный магазинчик с сумками, набитыми бутылками, скрутила его, несмотря на яростное сопротивление, и доставила в номер. Здоровые все-таки парни!
— Мужик ты или не мужик? — снова подступил к нему Коляныч, уже породнившийся плечами с теплой Катькиной задницей.
— Ура-а Герою России!
Под утро, изгадив наши номера до неузнаваемости, команда ушла, унося на руках тех, кто не
Разумеется, мы проспали все наши полеты. Когда вечером следующего дня Оленька, приговаривая «бедный папочка», похмеляла юбиляра с ложечки, как тяжелобольного, а я бессильно лежал в кресле, дверь распахнулась, грохнув о стену, и в номер ворвались разъяренные спасатели. Опухший Коляныч, как перчатку, швырнул в лицо Аристову телеграмму со срочным вызовом в Москву, подписанную министром МЧС.
— Мы к тебе… А ты нас… — только и смог вымолвить он.
Я едва успел подивиться тому, как непривычно Коляныч смотрится без наездницы на плечах, а нас уже начали бить. Меня схватили за грудки и вырубили первым же ударом, а эмчеэсовцы все-таки не эсэсовцы и лежачих не бьют. Гена же попытался оказать сопротивление — и, несмотря на истошное Оленькино заступничество, получил по полной мордобойной программе.
— Ладно, хватит, — приказал Коляныч. — А то он до следующей годовщины не доживет!
Спасатели, прихватив недопитые вечор бутылки, удалились. Внизу их уже ждал автобус.
И вот, когда Оленька, всхлипывая, обрабатывала специальными жидкостями аристовские синяки, а я рассматривал порванную рубашку, зазвонил телефон. Забыв от пережитого про все инструкции, она схватила трубку:
— Алло! Нет, Геннадий Сергеевич подойти не может… Он нездоров. Ничего страшного, просто несчастный случай… Перезвоните позже… Я? Я — Оленька… А вы кто?
— Кто это? — взревел Гена, вскакивая и чуя неладное.
— Какая-то Галина Дорофеевна!
И хотя Галина Дорофеевна даже на сверхзвуковом истребителе могла очутиться в Майами не раньше чем через четыре часа, уже через двадцать минут срочно вызванное такси увозило рыдающую Оленьку в международный аэропорт.
А еще минут через сорок появилась Катерина, свежая и невинная, как дуновение бриза.
— Боже, что тут случилось? — всплеснула она руками. — Я вызову полицию!
— Где ты была?! — заорал я, испепеляя ее одним глазом (второй подзаплыл).
— Я? Я летала с Брайеном смотреть место для прыжков… Вы спали, он меня и попросил. А где Оленька?
— Это ты сказала им, что Геннадий звонил министру?
— Я? Что я, ненормальная! Я только похвасталась, что он живет с ним в одном доме… Я же не думала…
— Стерва-а-а!
На следующий день я провожал Гену в аэропорту. На его мужественном лице наклеек было больше, чем на чемодане. Сам я нацепил темные очки.
— Спасибо за отдых! — буркнул он.
— Извини, что так вышло… — проблеял я, чувствуя, как кредит «АЛКО-банка» подергивается туманом неизвестности.