Убей меня нежно
Шрифт:
– Да?
– Мне очень неловко тревожить вас, – начала я, – но я подруга Тары, и, проходя мимо…
Створка закрылась, послышался звук снимаемой цепочки, потом дверь широко распахнулась.
– Тогда проходите, – сказала она. Это была невысокая пухлая молодая женщина с копной рыжеватых волос и крошечными ушами. Она выжидательно смотрела на меня.
– Я Сильвия, – сказала я.
– Мэгги.
Я прошла за ней по лестнице в кухню.
– Хотите чаю?
– Нет, если я не вовремя.
– Я уже проснулась, не так ли? – довольно доброжелательно проговорила она. –
Она налила в чайник воды и села напротив меня за неряшливый кухонный стол.
– Вы были подругой Тары?
– Да, – уверенным тоном заявила я. – Но я здесь никогда не была.
– Она не приводила сюда людей.
– Мы были знакомы с самого детства, – сказала я. Мэгги занималась приготовлением чая. – Я прочла в газетах про ее смерть, и мне захотелось узнать, что случилось.
– Это было ужасно, – сказала Мэгги, встав, чтобы положить в чайник пару пакетиков чая и налить кипятку. – Сахар?
– Нет. Полиции известно, как это случилось?
– Хулиганское нападение. Когда ее нашли, при ней не было сумочки. Я постоянно говорила ей, что не следует ходить вдоль канала в темноте. Но она всегда там ходила. Чтобы срезать полпути от станции.
– Ужасно, – сказала я. Представила темный канал и поежилась. – На самом деле я больше дружила с Аделью.
– Ее сестрой? – У меня по телу прошла волна возбуждения: значит, Тара все же сестра Адели. Мэгги плюхнула передо мной чашку с чаем. – Бедняжка. И родителей тоже жаль. Представьте, что они, должно быть, чувствуют. С неделю назад приезжали за ее вещами. Я даже не знала, что им сказать. Они хорошо держались, однако что может быть хуже, чем потерять ребенка.
– Хуже ничего не бывает. Они не оставили адреса или телефонного номера? Мне бы хотелось связаться с ними и выразить соболезнования. – Я стала слишком умелой лгуньей.
– Где-то есть. Не думаю, правда, что записала себе в книжку. Не считала, что мне понадобится. Но номер может быть среди бумажек. Подождите. – Мэгги принялась рыться в куче бумаг, лежащих возле тостера – счета с черными и красными текстами, рекламные письма, открытки, меню ресторанов навынос, – и наконец нашла номер, небрежно записанный на обложке телефонного справочника. Я списала его на обрывок использованного конверта и положила в кошелек.
– Когда будете говорить с ними, скажите, что все старые вещи, которые они оставили, я выкинула, как они и просили, кроме одежды, ее я отдала в детский приют.
– Так они забрали не все ее вещи?
– Взяли почти все; личные вещи, конечно, украшения, книги, фотографии. Вы знаете. Но кое-что они оставили. Удивительно, сколько у человека накапливается хлама, не правда ли? Я сказала, что разберусь с ним.
– Нельзя мне взглянуть на ее вещи? – Мэгги удивленно посмотрела на меня. – Может, что-нибудь на память, – невнятно пробормотала я.
– Все в мусорном контейнере, если дворник еще не очистил его.
– Можно, я хоть посмотрю?
Мэгги колебалась.
– Если хотите ковыряться в апельсиновой кожуре, консервных банках из-под кошачьей еды и использованных пакетиках чая, то пожалуйста. Контейнеры стоят прямо
– Тогда я взгляну на обратном пути. И спасибо вам большое.
– Там ничего нет. Просто старый хлам.
Должно быть, я походила на сумасшедшую – женщина в дорогом сером брючном костюме, роющаяся в мусорном контейнере. Что, черт возьми, я делала, пытаясь разузнать о Таре, которая была для меня никем, разве только сомнительным средством выйти на ее родителей, которых я уже и без того нашла и тоже для меня были не более чем ниточкой к женщине по имени Адель. Которая не должна была ничего для меня значить. Она была всего лишь утерянным фрагментом прошлого другого человека.
Куриные кости, пустые банки из-под рыбных и кошачьих консервов, несколько салатных листьев, одна-две старых газеты. Когда я вернусь на работу, от меня будет вонять. Разбитая миска, лампочка. Лучше делать это методично. Я принялась вытаскивать вещи из контейнера и раскладывать на крышке. Мимо прошла парочка, и я сделала непроницаемое лицо, стараясь выглядеть так, словно мое поведение вполне нормально. Помада и карандаши для век: они, возможно, принадлежали Таре. Губка, порванная купальная шапочка, несколько журналов на глянцевой бумаге. Я отложила их на тротуар рядом с переполненной контейнерной крышкой, а потом заглянула в почти пустой контейнер. Оттуда на меня смотрело лицо. Знакомое лицо.
Очень медленно, как в кошмарном сне, я протянула руку и подняла обрывок газеты. К нему прилипли чаинки. «Герой возвращается», – гласил заголовок. В углу около контейнера я нашла смятый пластиковый пакет. Я развернула его и положила внутрь газету. Я покопалась на дне контейнера и собрала еще несколько обрывков газеты. Они были грязными и мокрыми, но на них можно было разобрать имя Адама, лицо Адама. Я нашла еще несколько мокрых газет и конвертов и переправила их в пакет, проклиная вонь и сырость.
Маленькая старушка с двумя громадными псами на двойном поводке, проходя мимо, взглянула на меня с отвращением. Я в ответ скорчила рожу. Я уже даже начала разговаривать сама с собой. Сумасшедшая, которая ковырялась в помойке, испугала ее до смерти.
Глава 27
Руки у меня были липкими и грязными. В таком виде я не могла вернуться на работу и решила поехать домой, чтобы смыть все это с тела, с волос, из мозгов. Пакет с мокрыми провонявшими газетами принести в квартиру я не могла. Нужно было найти место, где можно посидеть и разобраться с мыслями. Я уже столько навыдумывала, столько утаила от Адама, что было немыслимо без подготовки явиться к нему. Мне постоянно приходилось думать о том, что я говорила ему раньше, каким должен быть мой рассказ, чтобы соответствовать прежней лжи. В этом-то и заключается преимущество правды. Не нужно постоянно напрягаться. Правдивые слова подходят друг к другу автоматически. Мысль о канаве, которую я прорыла между собой и Адамом, вдруг заставила мрачный день казаться еще мрачнее, еще невыносимее.