Убей меня нежно
Шрифт:
Я бесцельно брела по улицам, высматривая какое-нибудь кафе, где можно отдохнуть и подумать, наметить дальнейший план действий. Мне не попалось ничего, кроме магазинчика на углу, и в конце концов я свернула в маленький скверик у школы с фонтанчиком для питья и детским манежем. Там сидели несколько молодых мам с младенцами в колясках и только что начавшими ходить бутузами, которые с воркованием возились в манеже. Я подошла к фонтанчику, попила, потом сполоснула руки и вытерла их о подкладку пиджака.
Одна лавочка была свободна, и я присела на нее. Должно быть, это Тара звонила, посылала записки и экспериментировала с молоком из-за какого-то
Когда я училась в школе, у одного из моих парней был двоюродный брат, который играл в группе панк-рока, популярной в течение одного-двух лет. Я то и дело натыкалась на упоминание его имени или даже находила его изображения в журналах, иногда вырезала их, чтобы показать своим подругам. Разве не естественно, что Тара интересовалась газетными статьями об Адаме? Что она их собирала? Ведь почти все, кого я знала в любом качестве, были очарованы Адамом, о котором читали в газетах. Тара наверняка была с ним знакома. Я поднесла пальцы к носу. От них все еще исходил сладковатый тошнотворный запах. Я подумала о том, как выглядела со стороны, когда копалась в мусорном контейнере, принадлежавшем умершей сестре бывшей подружки моего мужа. Подумала, что снова и снова обманываю Адама. Отличается ли это от того, как прежде я изменяла Джейку?
Ко мне пришла мысль, что правильнее всего было бы бросить этот пакет в ближайший мусорный ящик, пойти домой к Адаму, признаться во всем, что я сделала, и просить, чтобы простил. Если я по трусости не решусь все ему рассказать, то хотя бы смогу подвести черту и дать нам дальше жить своими жизнями. Я уговорила себя. Я даже встала, оглянулась по сторонам и обнаружила урну. Но не смогла просто так расстаться со своими находками.
По дороге домой я зашла в магазин канцтоваров и купила несколько картонных папок. Выйдя из магазина, я развернула их и написала на одной: «Дрэг-спираль. Апрель 1995 г., записи». Это звучало достаточно скучно, чтобы привлечь чье-либо внимание. Я осторожно извлекла из пакета печальные вырезки Тары, стараясь не испачкать себе одежду, вложила их в папку и выбросила пакет. Затем с маниакальным упрямством сделала бессмысленные надписи на трех остальных папках. Когда я пришла домой, папки как ни в чем не бывало торчали у меня из-под мышки. Они не отличались от обычных рабочих материалов.
– Ты какая-то напряженная, – заметил Адам. Он подошел ко мне сзади и положил руки на плечи. – Вот тут затвердели мышцы. – Он принялся надавливать на них так, что я застонала от удовольствия. – Что заставило тебя так напрячься?
Мне в голову пришла мысль.
– Не знаю, Адам… Быть может, те звонки и записки, они меня сильно беспокоили. – Я повернулась и обняла его. – Но теперь мне намного лучше. Они прекратились.
– Закончились, да? – Адам нахмурился.
– Да. Ничего не было больше недели.
– Ты права. Тебя они и в самом деле беспокоили?
– Они приходили все чаще. Даже интересно, почему они так внезапно прекратились.
– Такое всегда бывает, когда твое имя появляется в газетах.
Я поцеловала его.
– Адам, у меня есть предложение.
– Какое?
– Год поскучать.
Потом я вскрикнула. Я не могла сдержаться, так как Адам поднял меня к самому потолку. Он пронес меня через комнату и бросил на кровать. Он смотрел на меня улыбаясь.
– Посмотрю, что можно сделать, – сказал он. – А что касается тебя, – он взял в руки Шерпа и чмокнул его в нос, – то это будет зрелище, не подходящее для кота, пребывающего в нежном возрасте. – Осторожно выставив его из спальни, закрыл дверь.
– А как быть мне? – спросила я. – Тоже уйти?
Он покачал головой.
На следующее утро мы вместе вышли из дома и сели в метро. Адам собирался поехать за город на электричке и вернуться не раньше восьми часов. У меня был сумасшедший рабочий день, состоявший из сплошных совещаний, которые потребовали всего моего внимания. Когда, прищурившись, я вышла из «Дрэга» на свежий воздух, у меня было ощущение, что в голове поселился пчелиный рой. По пути домой я купила бутылку вина и готовую еду, которую требовалось только разогреть и выложить из коробочки.
Когда я подошла к дому, передняя дверь оказалась не заперта, но ничего необычного в этом не было. На первом этаже жила учительница музыки, которая держала общую дверь открытой в те дни, когда у нее были уроки. Но, оказавшись перед дверью своей квартиры, я поняла, что все полетело к чертям, и уронила пакет с покупками. Хлипкая дверь была взломана. К ней было что-то пришпилено. Знакомый коричневый конверт. С пересохшим ртом я дрожащими руками взяла его и оторвала край. Там была записка, написанная грубыми черными прописными буквами:
ТРУДНЫЙ ДЕНЬ, АДАМ? ПРИМИ ВАННУ.
Я тихонько толкнула дверь внутрь и прислушалась. Не было слышно ни звука.
– Адам? – неуверенно позвала я. Безрезультатно. Ответа не последовало. Я подумала, не лучше ли будет просто повернуться и уйти, позвать полицию, дождаться Адама – все, что угодно, только не входить внутрь. Я еще немного подождала, прислушиваясь. Было очевидно, что в квартире никого нет. Поддавшись какому-то нелепому, автоматическому ощущению неловкости, я подняла с пола пакет и вошла в квартиру. Поставила продукты на кухонный стол и почти минуту старалась притвориться сама перед собой, что не знаю, что должна сделать в следующий момент. Ванная комната. Я должна пойти и посмотреть, что в ванной. Кто-то пошел дальше, он приходил и затеял какую-то шутку. Они что-то оставили, чтобы показать, что могут проникнуть в квартиру, если захотят. Что могут заставить нас увидеть, что они захотят.
Я осмотрелась. Все было на местах. Поэтому, чувствуя неизбежность, я оцепенело двинулась в ванную. У двери немного постояла. Может, это ловушка? Я чуть приотворила дверь. Ничего. Я распахнула дверь и отскочила. Опять ничего. Я вошла. Возможно, это просто какая-то глупость, ничего не значащий розыгрыш… А потом я взглянула в ванну. В первый момент я подумала, что кто-то, видимо, взял меховую шапку, обмазал ее шутки ради ярко-красной краской и бросил в ванну. Но когда я наклонилась, то увидела, что это Шерпа. Кота было трудно узнать, так как его живот от самой груди был не только распорот, но выглядел так, словно его пытались вывернуть наизнанку. Его превратили в жуткое кровавое месиво, но я все же склонилась над ним и притронулась к окровавленной голове, чтобы проститься.