Убей меня нежно
Шрифт:
Я сдалась. Долго стояла под душем, надела на себя какие-то джинсы, одну из рубашек Адама и приготовила тост. Я не успела его съесть, так как на входе зазвонил звонок. Я никого не ждала и уж точно никого не хотела видеть, поэтому сначала даже не пошла открывать дверь. Но звонок зазвонил снова – на этот раз настойчивее, – и я сбежала по лестнице вниз.
За дверью под большим черным зонтом стояла женщина среднего возраста. Она была довольно полной, с короткими седеющими волосами, морщины лучились вокруг ее глаз и двумя глубокими складками спускались от носа к уголкам рта. Мне сразу же показалось,
– Да? – сказала я.
– Адам Таллис? – спросила она. Она говорила с сильным акцентом.
– Мне жаль, но сейчас его нет дома.
У нее на лице появилось озадаченное выражение.
– Нет дома, – повторила я медленно, наблюдая за ее лицом и резким движением плеч. – Могу я чем-нибудь вам помочь?
Она покачала головой, потом приложила руку к обтянутой плащом груди.
– Ингрид Бенн, – назвалась она. – Я жена Томаса Бенна. – Мне пришлось напрячься, чтобы понять ее, а от нее, казалось, произносимые слова требовали больших усилий. – Простите, мой английский нет… – Она сделала беспомощный жест. – Я хочу говорить с Адамом Таллисом.
Тогда я распахнула дверь.
– Входите, – пригласила я. – Входите, пожалуйста. – Я взяла у нее зонт и сложила его, стряхнув капли дождя. Она вошла внутрь, и я захлопнула за ней дверь.
Теперь я вспомнила, что несколько недель назад она писала Адаму и Грегу, спрашивая, нельзя ли ей приехать и поговорить о смерти мужа. Она сидела за кухонным столом в своем красивом удобном костюме, изящных ботинках, держала в руках чашку чая, но не пила. Женщина беспомощно смотрела на меня, словно я могла ей что-то ответить, хотя она, как и Томас, практически не говорила по-английски, а я совсем не знала немецкого языка.
– Мне очень жаль, – сказала я. – Вашего мужа. Мне в самом деле очень жаль.
Она кивнула и расплакалась. Слезы струились по ее щекам, но она не вытирала их, словно не замечая этого горестного водопада. Было что-то особо впечатляющее в ее молчаливом, несдерживаемом горе. Она не пыталась ему противостоять, а позволяла захлестывать себя. Я подала ей салфетку, и она держала ее в руке, словно не представляя, как ей пользоваться.
– Почему? – наконец проговорила она. – Почему? Томми говорит… – Она попыталась подобрать слово, но оставила это занятие.
– Мне жаль, – очень медленно сказала я. – Адама нет дома.
Казалось, что это не имело особого значения. Она достала сигарету, я пододвинула ей блюдце. И она курила, рыдала и говорила на ломаном английском и немецком. Я просто сидела и смотрела в ее большие печальные карие глаза, пожимала плечами, кивала. Потом она постепенно затихла, и мы несколько минут молчали. Встречалась ли она уже с Грегом? Возникшая в голове картинка, как они сидят вместе, не показалась особенно трогательной. Журнал «Гай», открытый на статье о трагедии, лежал на столе, Ингрид увидела его и подтянула к себе. Она увидела групповую фотографию экспедиции и коснулась лица своего погибшего мужа. Взглянула на меня, и у нее на лице появилась тень улыбки.
– Томас, – едва слышно проговорила она.
Она перевернула страницу и посмотрела на рисунок горы, на котором было показано расположение маршрутных тросов.
– Томми говорит, прекрасно, он говорит. Нет проблем. Затем она перешла на немецкий, и я утратила нить, пока не услышала знакомое слово, повторенное несколько раз.
– Да, – сказала я. – Help, помогите. – Ингрид выглядела озадаченной. Я вздохнула. – Помогите, – медленно сказала я. – Последнее слово Томаса. Help.
– Нет-нет, – настойчиво проговорила она. – Gelb.
– Help.
– Нет-нет. Gelb. – Она показала на журнал. – Rot – вот. Blau – вот. И gelb.
Я смущенно посмотрела на нее:
– Rot, э-э, красный, да? A blau…
– Голубой.
– Agelb…
Она осмотрелась вокруг и указала на подушку на диване.
– Желтый, – сказала я.
– Да, желтый.
Я невольно рассмеялась по поводу этой путаницы, Ингрид тоже печально улыбнулась. И тут у меня в голове словно что-то провернулось; последняя цифра в комбинации замка с щелчком встала на место. Двери распахнулись. Желтый. Gelb. Да. Он не стал бы, умирая, говорить на английском, так? Конечно, нет. Во всяком случае, не Томас – человек, который был помехой для экспедиции из-за незнания английского языка. Его последнее слово означало цвет. Почему? Что он пытался этим сказать? На улице не прекращался дождь. Потом я снова улыбнулась. Как я могла быть такой дурой?
– Пожалуйста. – Она во все глаза смотрела на меня.
– Миссис Бенн, – сказала я. – Ингрид. Мне очень жаль.
– Да.
– Думаю, вам нужно идти.
– Идти?
– Да.
– Но…
– Адам не в состоянии вам помочь.
– Но…
– Возвращайтесь домой, к детям, – сказала я. Я не знала, есть ли у нее дети, но мне она казалась матерью, немного похожей на мою мать.
Она послушно встала и взяла свой плащ.
– Мне очень жаль, – повторила я, вложила ей в руку зонт, и она ушла.
Когда мы приехали, Грег был пьян. Он слишком бурно обнял меня, потом Адама. Была та же старая компания: Дэниел, Дебора, Клаус, другие альпинисты. Мне пришла в голову мысль, что они похожи на солдат, приехавших домой в отпуск, которые встречаются избранной компанией, так как осознают – гражданским не понять, через что им пришлось пройти. Это промежуточное место и промежуточное время, которое нужно переждать, прежде чем вернуться к настоящей жизни, полной крайнего напряжения и опасностей. Мне было интересно узнать – уже не в первый раз, – что они думают обо мне. Может, я для них просто прихоть вроде тех мимолетных безумных интрижек у отпускных солдат времен Второй мировой?
Атмосфера была по-настоящему веселой. Если Адам казался немного не в своей тарелке, то это могло быть плодом моей сверхчувствительности, и в скором времени он был вовлечен в общий разговор. Но по поводу Грега не было никаких сомнений: он выглядел ужасно. Он кочевал от группы к группе, однако говорил мало и все время наполнял свой стакан. Через какое-то время я оказалась одна рядом с ним.
– Я не ощущаю себя по-настоящему частью клуба, – смущенно проговорила я.
– Я тоже, – сказал Грег. – Слушай. Дождь закончился. Пойдем, я покажу тебе сад Фила и Марджори.