Убей свою любовь

Крамер Марина

* * *

Утром мы встретились внизу, в холле, когда Сашка только что вернулся с обязательной пробежки и упражнений, а я, так больше и не уснувшая, спустилась за чашкой чая к Гале.

– Привет... – Я не знала, куда мне деть глаза, а потому смотрела в пол, чувствуя себя провинившейся пионеркой.

– Привет. Выспалась? – Он наклонился как ни в чем не бывало и чмокнул меня в щеку.

– Нет...

– А почему? – В голосе промелькнула расстроенная нотка. – Я специально не пошел к тебе, думал, что тебе нужно отдохнуть, отоспаться

с дороги. Ты ведь так тяжело переносишь полеты.

Уф, слава богу... а я-то думала...

– Может, нужно было все-таки прийти? Я всегда плохо сплю, когда тебя нет рядом. – Я шагнула к мужу и уцепилась за борт его синего шелкового кимоно.

– Ты вчера была не в духе, малышка, я решил, что так лучше.

Меня снова стала мучить совесть – ну, почему он такой понимающий, чуткий, заботливый? Был бы обычный мужик – и было бы легче, проще. А так... Он святой, а я исчадье ада. Как жить?

– Ты в кухню? – меж тем спросил Саша, поворачивая меня в ее направлении. – Идем, я соку выпью, а потом в душ.

Галя уже заканчивала готовить завтрак, и по кухне плыл совершенно невообразимый запах омлета с беконом и зеленью, на блюде под свежим белым полотенцем угадывалась горка пирожков, на обеденном столе возвышалась стопка бульонниц, рядом с ней – пирожковые тарелки. Галя вынимала из духовки противень с коричными ватрушками. Наша домработница придерживалась мнения, что, когда в доме столько мужчин, вечно занятых на работе, завтрак должен быть основательным и плотным, потому что кто знает, когда у них случится минутка для обеда. Если бы Сашка не занимался спортом, его уже давно развезло бы в разные стороны, как отца. В последнее время даже я стала замечать появление лишних граммов то тут, то там, и это меня не особенно радовало. Однако Галя не принимала никаких возражений и продолжала закармливать нас выпечкой и прочими вкусными вещами.

– Чайку, Сашенька? – едва заметив меня на пороге кухни, Галя сразу метнулась к посудному шкафу за чашкой. – Доброе утречко, Александр Михайлович. – И я в который раз с удивлением отметила, что это она к мужу моему так обращается. Мне всегда резало слух Сашкино отчество, уж не знаю, почему. Но, кажется, кроме Гали, никто при мне его так не называл: охрана звала Акелой, все из папиных, кто бывал в доме, тоже.

– Доброе, Галочка.

– Соку вам? Сейчас я...

– Я сама, не надо, – остановила я засуетившуюся Галю. – Ты мне чайку пока сделай, хорошо? Зеленого с молоком. А сок я сама.

Акела чуть удивленно приподнял бровь, но промолчал и уселся за стол, с интересом наблюдая за моими перемещениями по кухне и за тем, как и что я делаю. Стакан зеленоватого напитка перекочевал с разделочного стола на обеденный, а я с трудом разобрала соковыжималку, не позволив Гале помочь мне, и убрала запчасти в посудомоечную машину. Сашка одобрительно хмыкнул и сделал большой глоток огуречно-сельдерейного напитка с красным перцем:

– Ты научилась выдерживать пропорцию, малышка, – отставив стакан, произнес он. – А еще, смотрю, с правой рукой дело обстоит намного лучше.

Это

было на самом деле так – я уже могла поднять руку почти до уровня локтя, но кисть и сам локоть все еще оставались неподвижными и непослушными. Но придержать что-то, подтолкнуть или помочь левой руке я уже вполне могла.

– Я же не бросаю тренировки. Нельзя всю жизнь себя жалеть – так недолго и спятить.

– Ну, я надеюсь только, что это не те тренировки, – с нажимом уточнил муж, вставая из-за стола. – Попей чаю пока, я спущусь через десять минут.

Он мимоходом чмокнул меня в макушку и пошел наверх. Мы с Галей остались в кухне ждать отца. Признаться, я побаивалась этой встречи – неизвестно, с какой ноги родитель встал сегодня.

* * *

Родитель был не в духе, я поняла это по съехавшимся к переносице бровям и поджатым тонким губам. Кивнув мне, он уселся за стол и перевел хмурый взгляд на Галю. Та моментально подала бульонницу, почти до краев наполненную золотистым бульоном, и тарелку с тремя пирожками. Папа так же хмуро принялся хлебать бульон, не обращая больше на меня никакого внимания. Почти сразу за отцом спустился Сашка, свежий после душа, пахнущий одеколоном и уже одетый «к выезду», разве что без пиджака.

– Долго возишься, – буркнул отец, не терпевший опозданий к столу.

– Бесо звонил, – невозмутимо сказал мой муж, принимая из рук Гали бульонницу.

– Что ему?

– Сюда едет. Мне задержаться?

– Да.

Диалог, который я слушала, затаив дыхание, прервался. Мои мужчины продолжили завтрак молча, и мне осталось только подавить в себе любопытство и последовать их примеру.

Бесо появился в тот момент, когда мы уже допивали чай-кофе. Я поднялась было, чтобы уйти к себе, но отец вдруг зыркнул в мою сторону и отрывисто бросил:

– Останься.

Я подчинилась, не вполне, однако, понимая, чем вызвано такое расположение. Вид вошедшего в кухню в сопровождении Ираклия Бесо поразил меня. Старый папин приятель как будто стал меньше ростом, даже похудел, глаза затравленные, на лбу морщины размером с траншею, уголки губ опущены, левая рука на перевязи. Увидев меня, Бесо сморщился, как от боли:

– Ребенка-то уберите отсюда. К чему девочке это? – И это было вдвойне странно.

Бесо, вместе с которым мы год назад вытаскивали папу из больницы, Бесо, который считал меня единственным адекватным и дееспособным членом семьи своего друга, вдруг называет меня же «девочкой» и «ребенком» и просит, чтобы я ушла...

– Она моя дочь. Я хочу, чтобы она была в курсе всех дел, – сказал папа это таким тоном, что мне стало совсем не по себе. Да и Акела поморщился, но возражать не стал.

Бесо со вздохом подошел ко мне и, не дав подняться, обхватил здоровой рукой и прижал к светлому льняному пиджаку:

– Давно тебя не видел, Санька.

– Что у тебя с рукой? – пробубнила я в пиджак, пытаясь высвободиться из крепкого объятия.

– Ерунда, заживет.

Бесо отпустил меня и сел, махнув Ираклию: