Убежать от себя
Шрифт:
– Кто будет делать осмотр? – резко спросил Рябов.
– Я и буду, – с неожиданной решимостью ответил Шарик.
Он вдруг преобразился – стал даже выше ростом.
– А вы, товарищ Рябов, выйдите! Вам нечего здесь делать.
Рябов бы обязательно взорвался, но столь разительная перемена в показавшемся ему сопляком враче поколебала сложившееся недоверие, и он только буркнул:
– Я постою в углу.
Шарик не ответил. Взял руку Улыбина за запястье. Тот, пытаясь приподнять голову, все заглядывал в сторону Рябова, еще не
Рябов успокаивающе кивнул Алексею, но совсем не был уверен, что в его неуклюжем кивке звучало хоть какое-то спокойствие.
Пока врачи суетились вокруг Улыбина, он стоял, молча прислушиваясь к малопонятной профессиональной терминологии. Внутри Рябова закипало. Ему казалось, что они возятся слишком долго и к тому же поверхностный осмотр может ничего не дать.
«А если что-то серьезное? Надо пустить в дело лучшие медицинские силы… И немедленно».
Опять пришла на ум мысль разыскать главного врача, и он утвердился в ней окончательно.
Шарик подкатился к Рябову и тихо сказал:
– Боюсь, что дело серьезнее, чем я предполагал.
Он говорил, стоя вполоборота к столу, но Рябов видел глаза Улыбина, который неотрывно следил за губами врача и одновременно пытался уловить реакцию Рябова.
– Кишечное кровоизлияние. Судя по отечности брюшины, удар в живот то ли коленом, то ли локтем. Очень сильный удар. Нужна немедленная операция.
Глаза Улыбина безнадежно пытались прочитать смысл слов Шарика, Рябов же демонстративно улыбался, словно дежурный врач говорил ему приятные вещи. Вдруг Рябов увидел, как Улыбин побледнел и закрыл глаза. Он шагнул к нему:
– Ничего, Лешенька! Все будет в порядке. Через неделю приступишь к тренировкам. Ну, портретик тебе, конечно, попортили. Хотя шрам для настоящего мужчины – почти украшение.
Улыбин открыл глаза. В них Рябов увидел нескрываемую адскую боль, которая, видно, жгла внутренности пострадавшего.
– Ладно уж, через неделю…– сказал он, почти незаметно шевеля губами.– Бьют-то нас на людях, а лечимся мы тайком…
Он вновь закрыл глаза;
– Кто будет оперировать? Вы? – в упор спросил Рябов, глядя на Шарика, когда они вышли в полутемный коридор.– Вы понимаете, какую ответственность берете на себя, вспарывая брюхо лучшему защитнику сборной страны?
Шарик криво усмехнулся:
– Понимаю, какую беру ответственность, делая операцию человеку в таком положении.– Он кивнул на дверь предоперационной.– Но я не буду делать операцию. Моя специальность – грудная полость. Надо немедленно вызывать главного хирурга. Но он второй день как в отпуске. Должен был сегодня улететь на юг, в санаторий…
– У него дома есть телефон?
– Конечно.
– Номер, и откуда можно позвонить?
– Из ординаторской. Где мы были.
Рябов проворно взбежал на третий этаж, с ходу ринулся к телефону. Пока Шарик выписывал на листке телефон главного врача, он позвонил в приемную первого
– Рябов говорит. Да-да, я в больнице. Ничего толком сказать не могу. Не в этом дело. Мне срочно нужна машина. Передайте мою просьбу Семену Кузьмичу, а пока срочно присылайте машину. Что? Вот заладили… Плохо! Все видели, что плохо! Надо сделать так, чтобы ве было хуже! Какой номер машины? Ладно! – Он, прижав трубку к уху, записал номер машины и протянул Шарику:
– Одевайтесь.
Тот покачал головой:
– Я не могу уйти с дежурства.
– Тогда давайте человека, который знает дорогу к главному хирургу.
Рябов набрал номер. Долго, словно не желая этого разговора, на звонки не отвечали. Но потом раздраженный мужской голос спросил:
– Что вам?
– Рябов говорит. Старший тренер сборной страны по хоккею.– Он вопрошающе посмотрел на Шарика: – Имя и отчество хирурга? Мне нужен… Геннадий Викторович.
– Слушаю, – удивленно произнес мужчина.– Только быстрее, пожалуйста, у меня через сорок минут самолет. Я зашел в квартиру случайно…
– Тяжело травмирован Улыбин.
– Алексей?!
– Я очень рад, что хоккей вам не чужд! Нужна операция. И немедленная!
– Это вы говорите как тренер или как врач?
Рябов уловил насмешку в голосе Геннадия Викторовича:
– Сейчас не до шуток.
– Кто осматривал больного?
Рябов не мог ничего сказать и чуть не ляпнул «Шарик», но дежурный врач догадался сам и, взяв трубку, ответил:
– Я, Геннадий Викторович. После удара кровоизлияние в кишечнике. Состояние тяжелое…
Рябов не слышал, что говорил Геннадий Викторович, он уже мысленно просчитывал:
«Этот главный хирург, которого внизу в машине ждет жена, а в аэропорту – самолет, сейчас откажется и перепоручит операцию другому. Что я должен предпринять? Звонить Семену Кузьмичу? Или давить сам?»
Шарик положил трубку:
– Надо посылать машину! Геннадий Викторович сказал, что сделает операцию. Сейчас я отдам распоряжение сестре.
– Я поеду сам, – упрямо, словно кто-то стал бы возражать, буркнул Рябов и побежал к выходу.
…Операция закончилась около трех часов утра. И Рябов, не присев, прошагал все это время по коридору, ответив лишь на один звонок из гостиницы. И то короткой фразой:
– Ложитесь спать! Все обойдется!
Геннадий Викторович, выйдя из операционной, сказал устало:
– Как будто вовремя…
5
Мучительно видеть чистый лист бумаги перед собой и чувствовать, что не в состоянии написать даже первую фразу – каждая из рождавшихся казалась еще хуже предыдущей. Бесплодие злило, выводило из себя. Потому и в трубку, как только раздался звонок, он ответил резко:
– Да! Здравствуйте. Кто это?
Последний вопрос Рябов задавал, уже точно зная, кто держит трубку на другом конце провода.