Убежище идола
Шрифт:
— Зачем? — ахнула Опокува.
— Они сказали, что его пожелал взять Нананом, — все так же глядя мимо Опокувы, объяснил Нана Оту.
— И ты его отдал?! — Опокува расширенными от ужаса глазами уставилась на вождя. Тот нахмурился.
— А что я мог сделать? — пробормотал он и опустил голову.
Опокува помолчала, потом задала последний, очень важный для нее вопрос:
— И где он теперь?
— Ну, где… — тихо ответил Нана Оту. — Служитель увел его куда-то, а потом вернулся и сказал, что ягненок вознесся на небо…
—
4. БЕЛЫЙ ЯГНЕНОК НАНЫ ОТУ
Все трое быстро собрались и отправились в город, и Мпотсе, конечно, с ними. Больше часа бродили они по улицам старого города, но ничего особенного не увидели и вернулись усталые и пропыленные, торопясь укрыться в прохладных комнатах дома. Но войти в дом им не пришлось: их новые друзья-сверстники шумели во дворе, и как же можно было пройти мимо? Девчонки играли в салочки-наступалочки, трое на трое — старались осалить друг друга, наступив сопернице на ногу, а мальчишки — в любимую свою игру — оваре [31] . Путешественники слишком устали, чтоб самим бегать и прыгать, но посмотреть, как играют другие, очень хотелось.
31
Ов'aре —популярная игра в Гане. Игроки садятся друг против друга и перекладывают в определенном порядке шарики из одной лунки в другую.
Агьяман с Опокувой сели в тени, в углу двора, привалившись к прохладной стене, а Боафо растянулся на циновке, вниз животом, и у ног его улегся такой же усталый и разморенный жарой Мпотсе. Пес лежал, положив на передние лапы голову, и часто-часто дышал, высунув красный влажный язык. В дальнем углу двора, под навесом из бамбука, укрылась от солнца овца с тремя ягнятами. Она пощипывала листья платана и изредка блеяла. Мир и тишина царили вокруг.
Так они сидели и отдыхали, и вдруг неугомонная Опокува подтолкнула Агьямана локтем:
— Скажи, ты видел Нану Оту, когда он входил во двор? Заметил, какое у него было лицо?
— Нет, а что? — насторожился Агьяман. — Почему ты спрашиваешь?
— Он тогда еще отослал от себя старейшин, помнишь?
Агьяман неуверенно кивнул.
— Да-да, он
— Правда? — Агьяман с любопытством взглянул на Опокуву. — А я не заметил.
— А вот я заметила, — твердо сказала Опокува. — Он был очень-очень печальным. И после обеда был печальным тоже — встал, никому не сказал ни слова и молча ушел к себе.
— Может, он заболел?.. — пожал плечами Агьяман.
— А может, увидел что-то страшное — там, в ущелье? — добавил Боафо.
— Нет, тут что-то другое, — стояла на своем Опокува.
— Почему обязательно другое! — вспылил Агьяман. — Верно говорит Боафо: Нана Оту расстроился там, у Нананомпоу…
— А чего ему было расстраиваться? — не сдавалась Опокува. — Или вы не слышали, что сказал жрец? Он сказал, что все будет хорошо, что Нананом обещал помочь племени. А Нана Оту, значит, выслушал все это и, нате вам, — расстроился!
— Ну, тогда говори, отчего, по-твоему, он печален? — нетерпеливо спросил Боафо. — Говори! Ты, как видно, знаешь.
Боафо всегда немного завидовал своей сестре: ужасно быстро, прямо на лету все схватывает. Вот бы ему так! А то он пока раскачивается, пока сообразит… Ну вот и пусть говорит! Они так устали, так вымотались в этом городе, а она играет в прятки, задает какие-то дурацкие вопросы. Нет у него настроения с ней беседовать! Ему хочется отдохнуть! Но прежде чем Опокува успела открыть рот, ее опередил Агьяман.
— А может, это все из-за ягненка? — сказал он, и Опокува сразу же закивала.
— Вот-вот, и я так думаю, — горячо подхватила она.
Боафо рывком повернулся к стене: он обиделся.
— Что ж сразу-то не сказала? — проворчал он. — И она, видите ли, так думает…
— А я хотела узнать, не думаете ли вы так, как я, — спокойно пояснила Опокува. — Представляете, как это было? Жрец вдруг потребовал у Наны Оту ягненка, и вождю пришлось отдать. Ужасно! Нет, это ужасно! Вы же знаете, как Нана любил его…
— Но ягненка захотели получить духи предков, — возразил Боафо. — Как же было ослушаться?
— Глупости! — Опокува так и взвилась. — Неужели ты веришь, что ягненок вознесся на небеса, как сказал жрец? Скорее уж его предали земле: ведь наших предков похоронили там, в священной роще. Их духи не обитают на небесах…
Ни Агьяман, ни Боафо ничего не посмели сказать в ответ на эти дерзкие речи, ни тот, ни другой не произнесли ни слова. Агьяман сидел в глубокой задумчивости: смелые слова Опокувы поразили его, похоже, что он склонен был ей верить. А Боафо в ужасе закрыл глаза и притворился спящим: как можно говорить так о духах предков? Они услышат и покарают. Лучше уж сделать вид, что спишь. Так он решил — так и сделал. И Мпотсе, верный пес, тут же притворился спящим тоже.