Убить Бин Ладена
Шрифт:
— Рицин, — ответил тот, не задумываясь. — В изготовлении прост необычайно, нужно лишь получить жмых из касторового масла. Смертельная доза рицина в сотню раз меньше, чем даже цианистого калия, а противоядия пока не найдено.
— Раздобыть рицин сможешь?
Инженер долго, изучающее, смотрел на Закира, потом ответил: «Раздобыть не проблема. Только что ты собираешься с ним делать, Бин Ладена угощать, или своего «друга» Шамс-ад-Дина?»
Закир не знал, до какой степени он может доверять связному, но и справиться с задуманным без помощи он бы тоже не смог. Конечно, сразу всех своих карт он не открыл, но в общих чертах посвятил его в свой план. И тут произошло то, на что разведчик и рассчитывать-то не мог. Инженер схватил его за руку и горячо зашептал, хотя вокруг них не было ни души:
— Ну, наконец-то! Мне надоело подслушивать,
У Закира словно непосильная тяжесть с плеч упала. «Вместе, друг, вместе», заверил он. Первым делом они решили собрать небольшую, но очень мобильную группу. Часто бывая в самых разных провинциях Афганистана, разведчик наметанным глазом определял тех русских солдат и офицеров, что остались здесь после войны, приняв ислам. Разные, и в то же время очень схожие, были судьбы этих людей. Как правило, они в свое время попали в плен, потом их, чаще всего, заставляли, под угрозой смерти, убить кого-то из своих же, после чего они принимали ислам. Пути назад у этих людей уже не было. Они воевали под знаменами муджахиддинов и талибов. Постепенно спиваясь, или одурманивая себя наркотиками, проклинали судьбу, случаи самоубийства среди них были нередки.
Услышав, что именно среди таких людей Закир хочет найти помощников, Инженер с сомнением покачал головой? «Как можно им доверять? Они же все психически надломлены, какие из них бойцы?». Закир не согласился: все, да не все, кто-то наверняка захочет сразиться с теми, кто лишил их человеческого облика, изломал, искорежил всю жизнь. Надо только подход найти, достучаться до души. Инженер вынужден был согласиться и даже изъявил готовность кое с кем переговорить. На том и остановились. Но для начала решили осуществить акцию, с которой вполне могли справиться всего несколько человек.
Этот лагерь был разбит в узкой лощине труднодоступного горного массива Гяндукуш. Добраться сюда было чрезвычайно трудно, со всех сторон лагерь окружали бурные горные реки, недавно сооруженная небольшая плотина охранялась многочисленными боевиками, вооруженными таким образом, что они смогли бы противостоять довольно крупному воинскому подразделению. Количество курсантов было обычным — около ста пятидесяти человек, в основном, головорезы из Палестины, Йемена, некоторых, до сих пор воюющих, африканских стран. Значительную часть территории, огороженную глухим забором и даже более тщательно охраняемую, занимали приземистые строения, где размещались «фармакологические лаборатории», производящие денно и нощно героин. Самую труднодоступную из вершин, возвышающуюся над лагерем местные жители называли «Медведь-гора». Огромная скала, венчавшая вершину и впрямь, при некоторой доле воображения, напоминала приготовившегося к прыжку гигантского медведя. О «Медведь-горе» здесь ходили множественные устрашающие легенды, суть которых сводилась к тому, что каждый, кто осмелится подняться на эту гору, будет проклят и жизнь закончит в страшных мучениях.
Длительное наблюдение за лагерем показало, что именно здесь находится пристанище человека, внешне ничем не отличимого от Бин Ладена. Закир почти не сомневался, что это один из двойников, так как в его сопровождении почти никогда не было людей из близкого окружения шейха, обычно сопровождавших его в поездках. А если кто и приезжал, то оставался в лагере не надолго. Первым делом оба разведика все же взобрались к подножию «Медведь-горы». И хотя у каждого за плечами было не одно восхождение, да и долгая жизнь в стране, окруженной горами, тоже чего-то стоила, но покорение этой вершины далось им с величайшим трудом. Зтаем они обследовали всю горную трассу, вдоль которой им предстояло заложить взрывчатку. Технические расчеты Закир и Инженер производили долго и тщательно, а со взрывчаткой помог новый член их пока еще совсем небольшой группы — Кямал. У этого, седого, как лунь, неразговорчивого человека были свои счеты с местными боевиками, взрывчатку и оружие он раздобывал методично и последовательно, складировал в потайных местах, о которых не знала ни одна живая душа. Почти три месяца ушло у разведчиков на то, чтобы, в соответствии с разработанной
Такой лавины даже старожилам окрестных мест не приходилось видеть никогда. Под утро дождливой ночи что-то, отдаленно напоминающее гром, высоко в горах пророкотало. Не прошло и десяти минут, как все смешалось в горном кипении взбесившегося камнепада. Звуки взрывов потонули в нарастающем грохоте разъяренной горной стихии. И вся эта необратимая лавина, вместе с водой из-под рухнувшей плотины, обрушилась на лагерь, погребая под собой все строения, технику и мечущихся в ужасе людей, которые не успели даже осознать, что произошло. Когда стихия угомонилась, на месте теперь уже бывшего лагеря образовалось каменное возвышение, словно жуткое природное надгробие. Хоронить было некого, завалы разгребать никому и в голову не пришло.
Именно в тот момент, когда все было закончено, Закиру, невесть почему, вспомнился его первый парашютный прыжок. Маленький самолетик, надсадно ревя моторами, набрал заданную высоту. Инструктор откинул люк, строго оглядел курсантов и, перекрывая вой и свист ветра, прорывающегося в открытый проем, прокричал: «Первый пошел!» И сейчас, глядя с отдаленной вершины вниз, на то место, которое еще несколько часов назад было пристанищем бандитов, разведчик спокойно и твердо, без всяких восклицаний, мысленно произнес: «Первый пошел». Они закурили, даже некурящий Инженер попросил сигарету, и долгое время сидели молча. Трое мужчин, выполнивших трудную работу и теперь позволивших себе небольшой отдых. Надежно припрятав уже начавший чернеть фильтр выкуренной сигареты, Закир поднялся первым и коротко скомандовал: «Расходимся». Инженер, словно бесплотный, в мгновение растворился в утреннем дожде, а Кямал, прощаясь, задержал ладонь командира в своей руке и произнес: «Взрывчатки больше не осталось. Что делать будем?», и, не дожидаясь ответа, двинулся по тропе вниз.
…Выпускник десантного военного училища лейтенант Николай Николаев был «направлен для прохождения дальнейшей службы в состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане» за полгода до окончания войны. Узнав об этом, мать Коленьки зарыдала в голос, отец только хмурился и, бормоча «ну что ты его хоронишь прежде времени», как мог, успокаивал жену. Поздним вечером, когда в избе все угомонились, Коля вышел к друзьям. «Афганца», как его теперь называла вся деревня, дружки «провожали» до самого утра. Разгоряченный, он где-то в дороге простудился, но не обратил на нехороший сухой кашель никакого внимания. Когда же добрался, наконец, до Афганистана, то, вместо предписанной ему части, оказался в центральном военном госпитале Кабула с двусторонним воспалением легких. Здесь юный лейтенант и познакомился с медсестрой Наденькой, в которую были поголовно влюблены все обитатели второй терапии.
Надю нельзя было назвать красавицей, но, ладно скроенная хохотушка, с копной смоляных волос и всегда сияющими синими глазами, выглядела обворожительно. Закончив медучилище, она завербовалась в Афганистан, объясняя свое решение подружкам по общежитию то ли в шутку, а то ли всерьез: «И денег заработаю, и мужа-офицерика привезу». Когда Коля первый раз обратился к ней с какой-то просьбой, назвав ласково-уменьшительно «Надюша», она, нарочито строго, его поправила: «Для кого Надюша, а для кого медицинская сестра Надежда Николаевна Николаева».
— В таком случае разрешите представиться, также официально откликнулся Коля, акцентируя Надино внимание на своей принадлежности к элитному роду войск. — Лейтенант-десантник Николай Николаевич Николаев.
— Вот здорово! — всплеснула руками Надюша, вмиг утратив всю свою серьезность. — Это, выходит, мы с тобой почти полные тезки. — и лукаво, сама от себя того не ожидая, добавила. — Если выйду за тебя замуж, то и фамилию менять не надо.
Этот диалог услышал и вошедший в палату завотделением Николай Николаевич Касаткин. Подполковник медицинской службы с улыбкой подошел к больному и добродушно пророкотал своим густым басом: «Ну, ну, молодежь, о свадьбе поговорите позже, а сейчас я посмотрю, как дела у нашего будущего молодожена». Касаткин явно симпатизировал своему молодому тезке. Именно его стараниями, под предлогом дальнейшего медицинского контроля, Колю Николаева оставили служить в комендантской роте в Кабуле. Если бы только знал врач, что жалея и оберегая юного лейтенанта от шальной пули, обрек, сам, понятно, того не желая, на страдания и горе.