Убить Герострата
Шрифт:
Еще в сумке обнаружились половина жареной курицы, пара нарезок колбасы и ветчины, батон и пакет сока. Но не успели мы съесть по бутерброду, как из квартиры прямо напротив лестницы вышла неряшливо одетая бабка с такой же неряшливой желто-бурой болонкой. Собачонка визгливо затявкала, так и заходясь в припадке злобы. Лифт все никак не появлялся, и бабка заразилась болонкиным настроением.
– Ишь, уселись, жрут, пьют, гадят, бомжи проклятые! Как медом тут намазано!
Получше рассмотрев нас, она и вовсе разошлась:
– Ходют тут, развратничают, пидорасы несчастные. Нашли место! Тут же дети ходют!
Интересно, это она о ком - о себе или о собачке? Да, кем меня только не
К счастью, подоспел лифт, бабуля запихала в него свое охрипшее от лая сокровище, загрузилась сама и уехала, продолжая возмущаться.
Снизу донеслось приглушенное бибиканье. Спустившись на один этаж, я выглянула в окно-амбразуру и увидела внизу Валеркино синее “вольво”.
– Карета подана, - сказала я Корнилову.
* * *
Разумеется, ни в какой Псков мы ехать не собирались. Почему я так сказала Динке, сама не знаю. Так сказалось. На самом деле я позвонила Валерке и попросила его отвезти нас на дачу.
Наша семейная история не слишком запутана. Родственников со стороны отца я вообще не знаю, кажется, они все умерли давным-давно. С маминой стороны (во всяком случае, до нее) не было никаких наворотов вроде разводов, повторных браков, сводных братьев и сестер, пятиюродных и семиюродных родственников, но было одно обстоятельство, которое сделало семейное древо достаточно оригинальным.
Бабушка Света приехала в Ленинград из-под Тамбова в 1927 году. Было ей тогда всего семнадцать лет. По чьей-то рекомендации устроилась в прислуги к богатому нэпману. Нэпман был весьма охоч до женского пола, а бабушка была весьма хороша собой. Какое-то время она мужественно терпела его попытки забраться ей под юбку, потом не выдержала и пошла в милицию. И там встретила дедушку Женю, бравого и весьма симпатичного милиционера. Через год они поженились.
В 30-ом году у них родилась дочь Елизавета. Потом, несмотря не свое более чем сомнительное социальное происхождение – она была младшей дочерью многодетного сельского священника, - бабушка поступила в медицинский институт, закончила его и стала детским врачом. Детей она любила до самозабвения и хотела иметь их как можно больше. Дедушка, который успешно продвигался по служебной лестнице и хорошо зарабатывал, не возражал, но ничего не получалось. Детей больше не было.
Начало войны застала дедушку Женю в Эстонии, куда его отправили в командировку. Уходя с нашими войсками, он попал в окружение и был тяжело ранен в голову. Дальше все происходило, как в мыльной опере. В лесу его нашла эстонка-хуторянка, привезла на телеге к себе домой и выходила. Дедушка поправился, но полностью потерял память. Так и прожил всю войну у нее. И надо же такому случиться, что именно 9 мая сорок пятого года он полез на яблоню обрезать сломавшуюся ветку, упал и ударился головой. И все вспомнил!
Напрасно Роза убеждала, что стоит только объявиться, и его тут же отправят в лагерь. Дедушка, которого совершенно несправедливо грызла совесть, поехал в Таллинн - и его, разумеется, арестовали. Вернулся домой он только в пятьдесят третьем. Бабушка, воспитанная в христианском смирении, все ему простила. Хотя, на мой взгляд, прощать особо было нечего - разве человек виноват, что память отшибло?
В начале 54-го родилась моя мама. Бабушке тогда было без малого сорок четыре. К тому же она была уже почти семь лет настоящей бабушкой, поскольку Лиза в шестнадцать лет забеременела неизвестно от кого и умерла, рожая дочку Катю. Дедушка в себя так окончательно и не пришел. Он без конца болел, все забывал, путал имена родных, называя жену Катей, а дочь - Светой. Лет через десять он совсем потерял разум, но бабушка не захотела отдать его
Вот так и вышло, что Катю, которая старше меня на двадцать семь лет, я называю тетей, хотя на самом деле она моя двоюродная сестра. А Валерка, который старше меня на три года, доводится мне племянником, хотя считается, что мы с ним кузены. Что касается Валеркиного сына Пашки, то он мой внучатый племянник или двоюродный внук, но зовет меня опять-таки тетей.
Валерка отнесся к моему звонку со спокойствием впавшего в спячку ежика. Надо так надо. Срочно так срочно. На дачу так на дачу. Бабушка Света завещала свою квартиру маме, хотя тетя Катя с Валеркой тоже там прописаны. А дачу в Мартышкино - тете Кате, но с условием, что мы с мамой сможем бывать там, когда захотим. Когда-то мы, приезжая из Сочи, проводили там летние месяцы - все летом отправлялись на юг, а мы наоборот, на север. Потом мама перестала приезжать на дачу, потому что Валерка не ладит с Кирюшей, а я не слишком люблю Валеркину жену Ларису и тоже туда не рвусь.
– Ну и видок у вас!
– меланхолично заявил Валерка, когда мы загрузились в “вольво”.
И это было его единственное замечание за всю дорогу. Мы с Андреем сидели на заднем сидении и тоже помалкивали.
Дело шло к вечеру. Я разглядывала квадратный Валеркин затылок, облагороженный стрижкой из дорогого салона, и пыталась сообразить, что же произошло с Динкой.
Обиделась, что я ей не рассказала все? Возмутилась, что я опять связалась с Геростратом, и решила меня презирать? Да нет, тогда бы она не понеслась сломя голову мне помогать. Что-то тут не так. Может, и к ней бандюки приходили?
Тут мне стало холодно. А что, если за Динкой следили?!
Может, и сейчас за нами уже едут?
Я просто вся извертелась, пытаясь разглядеть дорогу сзади. Пару раз мне казалось, что какая-то машина повисла у нас на хвосте, и тогда я начинала отчаянно потеть и дрожать. Но после того, как мы свернули с шоссе на проселок, за “вольво” уже никого не было.
Поднимая тучи пыли, машина подъехала к воротам. Когда-то это была низенькая деревянная калиточка в покосившемся заборе из штакетника. Когда нам с Валеркой было лень открывать калитку и мы лезли на забор, конструкция начинала угрожающе скрипеть и шататься. Теперь это были настоящие кованные ворота, вделанные в высокую тесовую ограду. Валерка, закончив юрфак университета, года три сидел на одном захудалом заводе в качестве юриста отдела кадров и получал копейки. Потом какой-то знакомый устроил его в частную адвокатскую контору. Пара удачных дел - и процесс пошел. Во всех смыслах. Сейчас ему тридцать один год, у него пятикомнатные хоромы на Каменноостровском проспекте, дорогая машина, жена не вылезает с модных курортов, а десятилетний Пашка учится в Англии. Не подумайте, что я ему завидую, но в последнее время с ним стало как-то тяжело общаться. Снисхождение так и сочится с его довольной, лощеной физиономии, украшенной декоративными светлыми усиками. А ведь когда-то у нас чуть не приключился роман!
Мне тогда было шестнадцать, я перешла в десятый класс. Застукав нас на веранде за страстным поцелуем, тетя Катя, кстати, педагог-дефектолог, популярно объяснила, что дети у нас, возможно, и будут нормальными, но вот внуки - сплошь дебильные уроды. На резонное возражение, что мы вовсе не собираемся заводить детей и внуков, она ответила, что дурацкое дело - нехитрое, и пожаловалась моей маме. Мама сгребла меня в охапку и увезла в Сочи на две недели раньше намеченного. К следующему лету у меня все перегорело, а Валерка женился на однокурснице.