Убить Голиафа
Шрифт:
В отличие от не справившихся с народным добром олигархов, Пётр Алексеевич оказался хорошим хозяйственником. Отрасль процветала, было подписано множество контрактов на совместные с зарубежными партнёрами разработки и переработку, но контрольные пакеты акций всегда оставались в руках его и государства. Хотя одним перерабатывающим заводом и парой старых приисков пришлось пожертвовать, нерентабельность капиталист себе позволить не мог. Зато оставшиеся заводы мой отец модернизировал и роботизировал, расширил спектр готовой продукции. В общем, сейчас это процветающая отрасль, хорошо поддерживающая бюджет страны, как налогами, так и целевыми вливаниями денежных масс по личной просьбе президента. Кому-кому,
В 1999 году отец скоропостижно скончался от инфаркта: сказались нагрузки, стрессы и разочарование. Особенно последнее. Ему, как бывшему генералу ГРУ, воспитанному при Советском Союзе в духе патриотизма и любви к Родине, было особенно больно видеть, как страну буквально на куски пилили и растаскивали по частям, как его Великую Родину сначала расчленили, а потом почти обанкротили. Ему было стыдно за пьяницу-президента, за людей, чьи человеческие качества добросердечности, искренности и даже наивности, присущие русской нации, сменились непримиримостью, безжалостностью, жадностью и беспредельной тупостью, не видящей ничего дальше стодолларовой бумажки. Но ещё больше ему было стыдно за себя, за многих своих бывших друзей, сослуживцев, которые во всём этом беспределе участвовали. От этого он стал расслабляться по вечерам стаканом водки. Виски же и джин не пил принципиально, считая эти напитки недостойными русского офицера. Водка тоже внесла свою лепту в развитие инфаркта.
Мама моя, Анна Андреевна, была ему верной супругой и единственной любовью всей его жизни, как и положено верной подруге советского офицера. Не всегда они жили в Москве, была и заграница, и гарнизоны в советских глубинках. Вот и мы с братом родились на Дальнем Востоке. Случилось это в конце шестидесятых. На свет появились сразу два близнеца: я, то есть Олег, и Дмитрий.
С братом мы были очень дружны и почти полными копиями друг друга, чем часто пользовались, особенно когда дело касалось девушек и экзаменов. Несмотря на внешнюю схожесть, я был больше гуманитарий. Дмитрий же впоследствии стал физиком-ядерщиком, академиком Российской академии наук, автором множества книг по ядерной физике. Я же поступил в МГИМО, закончил экономический факультет, работал вместе с отцом и принял после его смерти всю его империю. И вот уже полтора десятка лет несу эту ношу.
После старых часто чёрно-белых фотографий пошли цветные. Это уже была другая история. В ней я познакомился со своей будущей женой Леной на втором курсе МГИМО. Она же тогда только поступила в институт и была на первом курсе факультета международной журналистики. Наша любовь была яркой и сильной, и ею я уже с братом не делился.
Лена из очень хорошей семьи. Она дочка одного из высокопоставленных дипломатов. Почти вся её жизнь до замужества прошла заграницей, но в институт поступила в Москве. Собиралась стать журналистом-международником, как Познер. Однако замужество поставило на её карьере крест. В девяностом мы поженились, через год родился сын Семён, через три – дочка Наталья, или Натали, как её обычно называет Лена. Жизнь к этому времени уже стала другой, семья олигарха – это совсем не семья офицера ГРУ.
Брат также женился, правда, дважды. Первый его брак закончился, почти не начавшись: молодожёны разбежались через пару месяцев после свадьбы. Девчонка оказалась хотя и умной, училась, как и брат, на физмате МГУ, но совершенно не приспособленной к жизни и очень обидчивой. Прямолинейность нашего отца, генерала ГРУ, который видел в новоиспечённой невестке обыденность и серость, желающую примазаться к его сыну, в восьмидесятые годы экипированному по самой
– Где мой брат сейчас? – спросил я Анну Андреевну, которую пока что никак не получалось воспринимать как мать.
Она не то, чтобы растерялась, но как-то вся съёжилась, прежде чем ответила. Было очевидно, что эта тема крайне болезненна для неё.
– Его больше нет в живых, – произнесла она, выпрямив спину, которая в этот момент напряглась так же, как и её душа, – но позволь мне эту страницу нашей жизни пока что не перелистывать. Я обязательно тебе всё расскажу. Чуть позже.
– Давно он умер? – спросил я опять, желая узнать только когда и дальше ни о чём не спрашивать.
– Недавно, очень недавно… Давай не сегодня. – Женщина произнесла эти слова с такой болью в глазах и мольбой в голосе, что я понял, не стоит пока об этом говорить.
В течение нескольких дней я просматривал семейные видеозаписи, на которых были запечатлены родители, брат с семьёй, мои дети в самых разных возрастах: от младенческого до взрослого, ведь сейчас им обоим уже за двадцать. Сын закончил учёбу и возглавил наш филиал в Англии. Дочь учится в самом престижном английском университете.
Был запечатлён на этих видеозаписях и я. Но и на них я по-прежнему себя не узнавал, как не узнавал всех своих домочадцев.
Анна Андреевна сидела рядом и комментировала мне всё, что я просматривал. Когда я уставал от просмотров, то читал книги по истории. Её я тоже забыл, хотя помнил всю или почти всю терминологию, а вот персонажей забыл. Много полезной информации о положении дел в стране, о недавней её истории, мне рассказал Виктор.
Выяснилось, что мой лучший друг и начальник моей службы безопасности Виктор Викторович Пермяков, вот уже на протяжении последних лет двадцати, с тех самых пор, когда КГБ переименовали в ФСБ, и многие офицеры оказались не у дел, перекочевал к моему отцу и стал моим личным телохранителем. Правда, за эти годы связей с этим ведомством он не потерял, и, благодаря службе у отца, даже не лишился красной корочки и погон. Больше того, постепенно продвинулся от майора до генерала. И все эти двадцать лет он мой главный советчик, мои глаза и уши, мой щит и меч.
На пятый день меня пришёл проведать президент. Несколько общих слов, пожелание скорейшего выздоровления и возвращения памяти, воспоминание о футбольных матчах, в которых я, оказывается, тоже принимал участие наравне с президентом и другими видными людьми. Встреча заняла чуть больше десяти минут. Но и этот визит не помог мне что-либо вспомнить.
Президента ещё до нашей встречи поставили в известность, что я потерял память. Он выразил по этому поводу беспокойство, сказав, что факт этот разглашать не стоит: чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Даже премьеру не стоит говорить, хотя именно с этим человеком я, как мне сказали, дружил.
Помимо президента приходили и другие люди: депутаты Думы, члены правительства. Из них только премьера Виктор подпустил ко мне на полчаса в надежде, что в моей голове что-нибудь всколыхнётся, но не всколыхнулось.
Я видел этого человека по огромному телевизору, который появился в моей спальне на третий день вместе с видеофайлами семейных записей. Но я его не помнил, и не помнил, что мы с ним, оказывается, добрые друзья вот уже лет десять и столько же лет вместе фанатеем от всяких гаджетов, автомобилей, яхт и других чудес прогресса.