Убить пересмешника
Шрифт:
Весьма прискорбно, что наш отец не потрудился рассказать мне о семействе Финч и не внушил своим детям никакой гордости. Тётя призвала и Джима, он сел на диван рядом со мной и насторожился. Она вышла из комнаты и возвратилась с книжкой в тёмно-красном переплёте, на нём золотыми буквами было вытиснено: «Джошуа Сент-Клер. Размышления».
— Эту книгу написал ваш кузен, — сказала тётя Александра. — Он был замечательный человек.
Джим внимательно осмотрел книжечку.
— Это тот самый кузен Джошуа, который столько лет просидел в сумасшедшем
— Откуда ты знаешь? — спросила тётя Александра.
— Так ведь Аттикус говорит, этот кузен Джошуа был студентом и свихнулся. Аттикус говорит, он пытался застрелить ректора. Аттикус говорит, кузен Джошуа говорил, что ректор просто мусорщик, и хотел его застрелить из старинного пистолета, а пистолет разорвался у него в руках. Аттикус говорит, родным пришлось выложить пятьсот долларов, чтобы его вызволить…
Тётя Александра выпрямилась и застыла, точно аист на крыше.
— Довольно, — сказала она. — К этому мы ещё вернёмся.
Перед сном я пришла в комнату Джима попросить что-нибудь почитать, и в это время к нему постучался Аттикус. Вошёл, сел на край кровати, невозмутимо оглядел нас и вдруг улыбнулся.
— Э-гм… — начал он. В последнее время он как-то покашливал, прежде чем заговорить, и я уж думала, может, это он, наконец, становится старый, но с виду он был всё такой же. — Право, не знаю, как бы вам сказать…
— Да прямо так и скажи, — посоветовал Джим. — Мы что-нибудь натворили?
Отцу явно было не по себе.
— Нет, просто я хотел вам объяснить… тётя Александра меня попросила… Сын, ты ведь знаешь, что ты — Финч, правда?
— Так мне говорили. — Джим исподлобья поглядел на отца и, верно сам того не замечая, повысил голос: — Аттикус, в чём дело?
Аттикус перекинул ногу на ногу, скрестил руки.
— Я пытаюсь вас познакомить с обстоятельствами вашего происхождения.
Джим ещё сильнее сморщился.
— Знаю я эту ерунду, — сказал он.
Аттикус вдруг стал серьёзен. Он заговорил своим юридическим голосом:
— Ваша тётя просила меня по возможности довести до сознания твоего и Джин Луизы, что оба вы не какие-нибудь безродные, за вами стоит несколько поколений, получивших безукоризненное воспитание…
Тут у меня по ноге побежал муравей, я стала его ловить, и Аттикус замолчал. Я почесала укушенное место.
— …безукоризненное воспитание, — повторил Аттикус, — и вы должны жить так, чтоб быть достойными вашего имени. Тётя Александра просила меня сказать вам, что вы должны себя вести, как подобает маленькой леди и юному джентльмену. Она намерена побеседовать с вами о нашей семье и о том, какую роль играли Финчи на протяжении долгих лет в жизни округа Мейкомб, тогда вы будете представлять себе, кто вы такие, и, может быть, постараетесь вести себя соответственно, — скороговоркой закончил он.
Мы с Джимом были ошарашены и, раскрыв рот, поглядели друг на друга, потом на Аттикуса — ему, видно, стал тесен воротничок. И ничего не ответили.
Немного погодя я взяла со столика гребёнку Джима и провела
— Перестань трещать, — сказал Аттикус.
Сказал резко и очень обидно. Я не довела гребёнку до конца и швырнула её на пол. Неизвестно почему я заплакала и никак не могла перестать. Это не мой отец. Мой отец никогда так не думал. И никогда так не говорил. Это его тётя Александра заставила. Сквозь слёзы я увидела Джима — он стоял так же уныло и одиноко и голову свесил набок.
Идти было некуда, но я повернулась, хотела уйти — и передо мной оказалась жилетка Аттикуса. Я уткнулась в неё и услышала за светло-синей материей знакомые тихие звуки: тикали часы, похрустывала крахмальная рубашка, негромко, ровно стучало сердце.
— У тебя бурчит в животе, — сказала я.
— Знаю, — сказал Аттикус.
— А ты выпей соды.
— Выпью.
— Аттикус, как же мы теперь будем? Всё станет по-другому, и ты…
Он погладил меня по затылку.
— Не волнуйся, — сказал он. — Погоди волноваться.
И тут я поняла — он опять с нами. Ноги у меня уже не были как чужие, и я подняла голову.
— Ты правда хочешь, чтобы мы были такие? Ничего я не помню, как это Финчам полагается по-особенному себя вести…
— И не надо вспоминать. Оставим это.
Он вышел. Он чуть было не хлопнул дверью, но в последнюю минуту спохватился и тихо её притворил. Мы с Джимом ещё смотрели вслед, и вдруг дверь опять отворилась, и в неё заглянул Аттикус. Он высоко поднял брови, очки соскользнули на кончик носа.
— Кажется, я становлюсь всё больше похож на кузена Джошуа? Как по-вашему, может, я тоже обойдусь нашему семейству в пятьсот долларов?
Теперь-то я понимаю, чего добивался от нас Аттикус, но ведь он был всего лишь мужчина. А с такими тонкостями воспитания умеют справляться только женщины.
14
От тёти Александры мы больше не слыхали про семейство Финч, зато в городе слышали больше чем достаточно. По субботам, если только Джим брал меня с собой (теперь он прямо не переносил, когда я появлялась с ним на людях), мы прихватим, бывало, свои пятаки и пробираемся по улицам в распаренной толпе, а за спиной нет-нет да и скажут:
— Вон его ребята!
Или:
— Видал Финчей?
Оглянешься — никого, только какой-нибудь фермер с женой изучает клизмы в витрине аптеки. Или две коренастые фермерши в соломенных шляпах сидят в двуколке.
А какой-то костлявый человек поглядел на нас в упор и сказал совсем непонятно:
— Кто заправляет нашим округом, им больно наплевать — хоть над всеми подряд насильничай, они и не почешутся.
Тут я вспомнила, что давно хотела задать Аттикусу один вопрос. И в тот же вечер спросила: