Убить пересмешника
Шрифт:
Дилл опять замечтался. Он всегда придумывал необыкновенное. Он успевал прочесть две книги, пока я читала одну, но всё равно больше любил сам сочинять какие-то удивительные истории. Он считал с быстротой молнии, решал задачки на сложение и вычитание, но больше любил какой-то свой туманный мир, где младенцы спят и только ждут, чтобы их собирали, как цветы, рано поутру. Он всё говорил, говорил и совсем убаюкал сам себя и меня тоже, мне уже мерещился тихий остров в тумане — и вдруг смутно привиделся унылый дом с неприветливыми побуревшими
— Дилл…
— М-м?
— Как по-твоему, отчего Страшила Рэдли не сбежал из дому?
Дилл протяжно вздохнул и повернулся на бок. И сказал через плечо:
— Может, ему некуда бежать…
15
Много было телефонных звонков, много речей в защиту преступника, потом от его матери пришло длинное письмо с прощением, и, наконец, порешили, что Дилл останется. Неделю мы прожили спокойно. После этого мы, кажется, уже не знали покоя. Всё стало как в страшном сне.
Это началось однажды вечером после ужина. Дилл ещё был у нас; тётя Александра сидела в своём кресле в углу, Аттикус — в своём; мы с Джимом растянулись на полу и читали. Неделя прошла мирно: я слушалась тётю; Джим, хоть и стал уже слишком большой для нашего домика на платане, помогал нам с Диллом мастерить для него новую верёвочную лестницу; Дилл придумал новый верный способ выманить Страшилу Рэдли из дому и самим остаться целыми и невредимыми: надо просто насыпать лимонных леденцов по дорожке от чёрного хода Рэдли до калитки, и он сам пойдёт по ней, как муравей. В дверь постучали. Джим пошёл открывать, потом вернулся и сказал, что это мистер Гек Тейт.
— Так пригласи его войти, — сказал Аттикус.
— Я уже приглашал. Там во дворе ещё какие-то люди, они хотят, чтоб ты вышел к ним.
В Мейкомбе взрослые остаются за дверью только в двух случаях: если в доме покойник и если замешана политика.
Я подумала, кто же это умер? Мы с Джимом пошли было к дверям, но Аттикус крикнул:
— Сидите дома!
Джим погасил свет в гостиной и прижался носом к стеклу. Тётя Александра запротестовала.
— Одну секунду, тётя, — сказал он, — я только посмотрю, кто там пришёл.
Мы с Диллом стали смотреть в другое окно. Аттикуса окружили какие-то люди. Кажется, они говорили все разом.
— …завтра переведём его в окружную тюрьму, — говорил мистер Тейт. — Я вовсе не хочу никаких неприятностей, но не могу поручиться, что их не будет…
— Не глупите, Гек, — сказал Аттикус. — Мы не где-нибудь, а в Мейкомбе.
— …говорю, мне просто неспокойно.
— Гек, мы для того и получили отсрочку, чтобы не надо было ни о чём беспокоиться, — сказал Аттикус. — Сегодня суббота. Суд, вероятно, состоится в понедельник. Неужели вы не можете подержать его здесь одну ночь? Навряд ли кто-нибудь в Мейкомбе поставит мне в вину, что я не отказываюсь от клиента, все знают — времена сейчас тяжёлые.
Все
— Из здешних-то никто ничего не затевает, меня беспокоит эта шайка из Старого Сарэма… А вы не можете добиться… как это называется, Гек?
— Передачи дела в другой округ, — подсказал мистер Тейт. — Сейчас от этого, кажется, толку не будет.
Аттикус что-то сказал, я не расслышала. Обернулась к Джиму, но он только отмахнулся — молчи, мол.
— …и потом, — продолжал Аттикус погромче, — вы ведь не боитесь этой публики, верно?
— …знаете, каковы они, когда налакаются.
— По воскресеньям они обычно не пьют, они полдня проводят в церкви, — сказал Аттикус.
— Ну, это случай особый, — сказал кто-то.
Они всё гудели и переговаривались, и, наконец, тётя сказала — если Джим не зажжёт свет в гостиной, это будет позор для всей семьи. Но Джим не слышал.
— …не пойму, во-первых, чего ради вы за это взялись, Аттикус, — говорил мистер Линк Диз. — Вы на этом деле можете всё потерять. Всё как есть.
— Вы серьёзно так думаете?
Когда Аттикус задаёт этот вопрос — берегись! «Ты серьёзно думаешь сделать этот ход, Глазастик?» Хлоп, хлоп, хлоп — и на доске не остаётся ни одной моей шашки. «Ты серьёзно так думаешь, сын? Тогда почитай-ка вот это». И целый вечер Джим мается, одолевая речи Генри В. Грейди.
— Послушайте, Линк, может быть, этот малый и сядет на электрический стул, но сначала все узнают правду, — ровным голосом сказал Аттикус. — А вы её знаете.
Поднялся ропот. Аттикус шагнул назад к крыльцу, но все подступили ближе, и шум стал каким-то зловещим.
— Аттикус! — вдруг крикнул Джим. — Телефон звонит!
Все вздрогнули от неожиданности и отодвинулись; этих людей мы видели каждый день: тут были лавочники, кое-кто из мейкомбских фермеров; тут были и доктор Рейнолдс и мистер Эйвери.
— Так ты подойди к телефону, — отозвался Аттикус.
Все засмеялись и разошлись. Аттикус вошёл в гостиную, щёлкнул выключателем и увидел, что Джим сидит у окна весь бледный, только кончик носа красный, потому что он был прижат к стеклу.
— Что это вы тут сидите в темноте? — удивился Аттикус.
Джим смотрел, как он сел в кресло и взялся за вечернюю газету. Иногда мне кажется, Аттикус все самые важные события своей жизни обдумывает на досуге, укрывшись за страницами «Мобил реджистер», «Бирмингем ньюс» и «Монтгомери эдвертайзер».
Джим подошёл к Аттикусу.
— Они приходили за тобой, да? Они хотели с тобой расправиться?
Аттикус опустил газету и поглядел на Джима.
— Чего это ты начитался? — спросил он. Потом прибавил добрым голосом: — Нет, сын, это наши друзья.