Убить пересмешника
Шрифт:
Жители округа всё шли и шли мимо нас, и Джим рассказывал Диллу про самых примечательных людей: мистер Тенсоу Джонс голосовал за сухой закон; мисс Эмили Дейвис втихомолку нюхает табак; мистер Байрон Уоллер играет на скрипке; у мистера Джейка Слейда в третий раз режутся зубы.
Из-за угла появилась ещё повозка, все её пассажиры смотрели как-то очень сурово. Они поравнялись с домом мисс Моди Эткинсон; у неё в саду пылали яркими красками летние цветы, и тут на крыльцо вышла сама мисс Моди. Удивительное дело: когда мисс Моди стоит на крыльце, от нас до неё далеко, лица не разглядеть,
Возница придержал мулов, и одна женщина с повозки визгливо закричала:
— Тщеславному уготована тьма вечная!
И мисс Моди ответила:
— Кто сердцем радостен, тот и ликом светел!
Наверно, эти ногомойщики подумали — сатана и священное писание по-своему толкует, потому что возница скорей погнал мулов. И что им дался сад мисс Моди? Просто понять нельзя — хоть мисс Моди целыми днями и копается в земле, а писание она знает назубок.
Мы подошли к её забору.
— Вы в суд пойдёте? — спросил Джим.
— Нет, — сказала мисс Моди. — В суде мне нынче делать нечего.
— А поглядеть не хотите? — спросил Дилл.
— Нет. Жестоко это — смотреть, когда беднягу того и гляди засудят на смерть. А народ съезжается, как на праздник.
— Так ведь его должны судить при людях, мисс Моди, — сказала я. — Иначе неправильно.
— Это мне известно, — сказала мисс Моди. — Именно потому, что суд у нас публичный, при людях, мне туда идти уже не обязательно — так?
Мимо прошла мисс Стивени Кроуфорд. Она была в шляпе и в перчатках.
— Гм-гм, — сказала она. — Сколько народу, можно подумать, что сам Уильям Дженнингс Брайан будет говорить речь.
— А ты куда собралась, Стивени? — окликнула мисс Моди.
— За покупками.
Мисс Моди сказала: отродясь не видела, чтоб Стивени за покупками ходила в шляпе.
— Ну, может быть, я и загляну на минутку в суд погляжу, как там наш Аттикус, — сказала мисс Стивени.
— Берегись, как бы он не вручил и тебе повестку, — сказала мисс Моди.
Мы не поняли и попросили разъяснений, и мисс Моди сказала — мисс Стивени, видно, столько знает об этом деле, отчего бы ей не дать свидетельские показания.
Мы терпели до полудня; Аттикус пришёл домой поесть и сказал, что всё утро отбирали присяжных. После обеда мы зашли за Диллом и отправились в город.
Поистине это был большой день. У коновязи нельзя было втиснуть больше ни одной лошади, под каждым деревом теснились мулы и повозки. Площадь перед судом была заполнена компаниями и семьями, как на пикнике; рассаживались прямо на земле, подостлав газеты, ели печенье с патокой и запивали тёплым молоком из кувшинов. Некоторые грызли холодную курицу или свиную отбивную. А кто побогаче, запивал еду купленной в аптеке кока-колой в стаканчиках из-под содовой. Чумазые ребятишки гонялись в толпе друг за другом, матери кормили младенцев.
В дальнем конце площади тихо сидели на пригреве негры; у них на обед были сардины, сухое печенье, и пили они душистую нихи-колу.
— Джим, — сказал Дилл, — он пьёт из мешка!
И правда, мистер Дольфус Реймонд держал во рту две жёлтые соломинки, какие дают в аптеке, а другим концом они уходили в бумажный коричневый пакет.
— Первый раз такое вижу, — пробормотал Дилл. — Что это у него там? И как оно не прольётся?
Джим фыркнул.
— У него в пакете бутылка из-под кока-колы, а в бутылке виски. Это чтоб женщины не волновались. Вот увидишь, он весь день будет так тянуть, потом отойдёт, дольёт бутылку — и опять давай пить.
— А почему он сидит с цветными?
— Он всегда так. Наверно, они ему нравятся больше нас. Он живёт на отшибе, на самом краю нашего округа. И с ним живёт цветная женщина и целая куча ребятишек мулатов. Если они тут будут, я тебе покажу.
— С виду он не такой, как бывают подонки, — сказал Дилл.
— Он и не подонок, у него своя земля — большой кусок вдоль берега, и он родом из очень хорошей семьи.
— А почему же он так живёт?
— Просто ему так больше нравится, — сказал Джим. — Говорят, он никак не опомнится после своей свадьбы. Он должен был жениться на… на какой-то из Спендер, что ли. Хотели очень пышно справить свадьбу, да не вышло… После оглашения невеста поднялась к себе и застрелилась из охотничьего ружья. Нажала собачку босой ногой.
— А почему, не узнали?
— Нет, — сказал Джим, — толком никто ничего не знал, кроме мистера Дольфуса. Говорят, она узнала про ту его негритянку, он думал и негритянку себе оставить и жениться. Вот с тех пор он всегда и пьяный. А с этими детишками он добрый…
— Джим, — спросила я, — а что это — мулат?
— Наполовину белый, наполовину цветной. Да ты их видела, Глазастик. Знаешь разносчика из аптеки, такой рыжий, курчавый? Вот он наполовину белый. Они все несчастные.
— А почему?
— Так ведь они ни рыба ни мясо. Цветные их своими не считают, потому что они наполовину белые, а белые их тоже не признают, потому что они цветные, вот они и выходят неприкаянные, ни в тех, ни в сих. А мистер Дольфус, говорят, двух своих ребят отправил на север. На севере люди не против цветных. Смотрите, вот один такой.
В нашу сторону шла негритянка, за её руку цеплялся маленький мальчик. Мне показалось — настоящий негритёнок, совсем шоколадный, ноздри широкие, и зубы сверкают. Он каждую минуту начинал весело прыгать, а негритянка его дёргала за руку, чтоб перестал.
Джим подождал, пока они прошли мимо.
— Этот мальчонок тоже из его мулатов, — сказал он.
— А почём ты знаешь? — спросил Дилл. — По-моему, он просто чёрный.
— Ну, иногда по виду и не скажешь, надо знать, кто он такой. Но только этот наполовину Реймонд, верно говорю.
— Да почём ты знаешь? — спросила я.
— Я ж тебе говорю, Глазастик, просто я знаю.
— Тогда почём ты знаешь, может, мы тоже негры?
— Дядя Джек Финч говорит, мы и не знаем наверняка. Он говорит, насколько он знает, наши деды и прадеды были белые, а вообще-то, может быть, в незапамятные времена наши предки были выходцы из Эфиопии.