Убит по собственному желанию
Шрифт:
— А зачем вообще было их убивать?
— Олеська кушать хотела.
— Так она тебе даже не жена!
— Она моя коханая. Мы с ней слюбились еще до войны. От этого и с хутора убегли, и от немцев.
Тут судья не выдержал.
— Так вам, гавнюкам обоим по шестнадцать лет! Какие у вас еще там могут быть любови! Кстати, а где она сама? Почему ее нет в суде?
— Она рожает, — пояснил секретарь.
— В больнице?
— Нет, туда отвезти не успели, прямо тут, в камере. Там у нас Радзишевская сидит, акушерка. Ей дело шьют за хищение спирта, вот она заодно роды
Судья немного смягчился.
— Роды, говоришь. Да, роды, это дело такое, что отменить нельзя. Придется ее помиловать. Все-таки ребенок, пусть хоть в зоне, но расти будет.
Секретарь был с ним согласен.
— В детдом его сдадим. Только пусть подрастет немного…
Не успел он это проговорить, как распахнулась дверь, и в зал зашел молоденький лейтенант.
— Товарищ судья, эта бешеная девка час назад родила девчонку, а сейчас рвется на суд. Закатила нам там скандал, биться начала о стену головой.
— Что ей надо?
— Сюда хочет, чтобы её тоже судили.
— Где она?
— Да тут, конвоиры её еле держат.
— Ну, так впусти!
Лейтенант развернулся, что-то сказал. Тут же в зал суда ворвалась Олеся. Длинные волосы были распущены по плечам, под глазами черные полукружья теней, губы искусаны от многочасовой боли до крови. Она была столь же юной, как и Иван, одного с ним роста и комплекции. Только волосы у ней были черными, так же, как и глаза.
— Что желаете сообщить суду, гражданка Коновалова? — спросил судья.
— Не он один убивал, это я убила троих из них.
— Час от часу не легче! — Ахнул прокурор. — Ты что мелешь, детка?! Тебе что, жить надоело? Знаешь, что за такое полагается по законам военного времени? Расстрел!
— Да, знаю. Я хочу умереть с ним.
И Олеська обняла плечи своего любимого. Не удержался и высказался конвоир.
— Вот дура баба!
Сказал свою реплику и прокурор.
— Что может быть между вами общего? Вы же дочь профессора Львовского университета, а этот ваш Михальчик — пастух безграмотный! Он вон, по-русски-то с трудом говорит!
— Я его люблю. И он меня тоже.
Прокурор махнул рукой.
— Ладно. Продолжайте.
Глава судейской тройки спросил:
— Вы подтверждаете свои показания, Олеся Коновалова? Вы и в самом деле убивали кого-то из Вороновых? — спросил судья.
— Да, старуху, младенца и этого парня на кровати.
Судья поморщился.
— Ну что ж. Никто вас за язык не тянул. Приговор мы огласим через полчаса.
Спустя полчаса в том же зале судья монотонно зачитывал приговор.
— … По закону военного времени приговорить обоих к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
Еще через пятнадцать минут они стояли у стены во дворе комендатуры и целовались, жадно, ненасытно, до перехвата дыхания.
— Я не жалею ни о чем, коханая моя. Я ради тебя…
— И я, и я, любимый ты мой…
Вскоре рабочие, шедшие на завод на вторую смену, услышали из-за забора комендатуры длинную, грохочущую очередь. Никто не понял, что произошло, взрывы и выстрелы в Кривове звучали часто, рядом и полигон, да и в самом
В это время в изоляторе КПЗ женщина непонятного возраста с суровым лицом нянчила заходящую криком дочку расстрелянной парочки.
— Ну-ну, что ты так кричишь, тебя уже ведь покормили сегодня?
— Акимовна, а дети ведь не один раз в день едят, а каждые два часа, — ехидно заметила одна из её соседок.
— А я откуда знаю? Я их никогда не рожала и не нянчила. Дай-ка еще рожок.
Она сунула в рот девчонки марлю с нажеванным хлебом, и та, почувствовав, что это пища, жадно начала сосать эту искусственную грудь. Акимовна этот энтузиазм одобрила.
— Ишь ты, как старается, как наяривает. Здоровая девка, активная. Заберу, я, наверное, ее себе, пусть у меня растет.
— Это зачем тебе на старости лет такая обуза, Акимовна? — поразилась подруга. — Тут думаешь, одной как бы выжить, а ты еще этот камень на шею вешаешь.
— Дура ты, Ленка. Это не обуза, это будущее мое. Ешь, ешь, малая. Кушай, расти.
— Так ты её точно, удочеряешь, Зоя Андреевна Акимова? — в который раз спрашивала Виктория Петровна.
Акимовна была решительна и сурова.
— Да. Право имею. Разве нет?
Доктор пожала плечами.
— Ну да, имеешь. Срок ты отсидела, судимость снята, можешь жить где угодно.
— Так что, заберу я ее себе? — Настаивала Акимовна.
— Ладно, бери. Сейчас я оформлю все бумаги. Нам меньше хлопот. Кстати, какое ты ей дашь имя?
— Какое может быть для неё имя? Только одно — Воля.
Глава 1
Наше время.
Этот день начался для старшего оперуполномоченного уголовного розыска майора милиции Ивана Михайловича Мазурова необычно. В девять часов утра в его кабинет вошла грузная, рослая женщина. Лицо ее, несмотря на массу прожитых лет, сохранило черты привлекательности. Правильный, чуть вздернутый вверх нос, большие, темные глаза, густые темно-русые волосы с изрядной сединой. Что было необычно, так это большой, поперечный шрам на правой щеке.
Увидев посетительницу Мазуров, несмотря на свой изрядный уже возраст и звание майора, встал. Высокий, широкоплечий, с длинным, чуть опущенным вниз носом, с густыми черными усами и столь же черной, без единого седого волоска шевелюрой, Иван Михайлович был уже ветераном в своем непростом, оперском деле. Это был не просто жест вежливости, не при каждой женщине Иван Михайлович вставал. Попадали в этот кабинет такие дамы, что и женщинами их назвать было сложно. Но эта просто заставляла встать одним своим появлением.