Убить сову
Шрифт:
— Но ты же вернёшься, как только... с деньгами?
— Я что, непонятно выразился?
Он улыбнулся — нервно и чересчур ласково, и в глубине души я уже знал, что больше никогда его не увижу. Я перегнул палку, мы оба это поняли. Если у него есть хоть капля разума — он принял сказанное мной как признак опасности, а значит, немедленно уйдёт из Норвича как можно дальше, пока не случилось неизбежное.
Он поцеловал меня перед уходом. Один последний поцелуй. Извечный поцелуй предателя. А чего я ждал? Что Хилари ответит на мои мольбы потому, что любит меня? Ангелы не умеют любить. В них нет ни жалости,
Этой ночью я усвоил то, что отпечаталось в моей душе — только слабые выказывают сострадание, и оно их губит.
Вот у декана нет ни к кому сострадания — и Бог наградил его за непреклонность, сделав самым могущественным в епархии Норвича. Без сомнения, он способен подняться ещё выше, даже попасть в Ватикан или ко двору короля. А куда, если посмотреть, завела меня доброта? На место священника в убогой деревне в самом забытом Богом уголке Англии. Из-за моего сострадания десятинный амбар остался заполненным только наполовину, а церковь — полупустой. Моё милосердие заставило меня защищать этих заносчивых фурий из дома женщин перед Мастерами Совы и деревенскими. Моя жалостливость вынуждала снова и снова прощать этого грязного мелкого потаскуна Хилари и пускать в свою постель.
Теперь я вижу — всё, во что я верил, все христианские добродетели — всего лишь презренная слабость. Я не должен больше повторять эти ошибки. Мне надо научиться жестокости у ангелов, любимцев Бога. С этой минуты я должен быть таким же беспощадным, как они.
Хилари говорил про святыню. Нет, мне не нужно её покупать, в этой деревне только я один вправе владеть ею. Святая реликвия — на кухне у ведьм. У женщин нет на неё прав. Гостия освящена церковью. Она принадлежит церкви. Она принадлежат мне, как единственному посланнику Христа на этой вонючей помойке.
Если бы в ночь Всех святых у меня была такая реликвия, я смог бы справиться с демоном. Если сейчас она окажется в моих руках, я сумею отправить его в глубину ада, откуда он и явился. Тогда деревенские не посмеют насмехаться надо мной. Он придут к дверям моей церкви и станут проситься под мою защиту. Дом женщин обязан передать мне святыню. У меня есть на неё право. И я её у них потребую. Я заставлю этих сук отдать ее мне.
Ноябрь. День святой Уинифрид
Уэльская дева, отказавшаяся от ухаживаний принца Карадока. В ярости тот отрубил ей голову, и в том месте, где она упала на землю, забил чудодейственный источник. Её дядя, святой Беуно, приставил отрубленную голову обратно, и Уинифрид ожила.
Настоятельница Марта
Дверь в трапезную внезапно распахнулась, и сальные свечи резко мигнули. В комнату с потоком воздуха влетели опавшие листья. Привратница Марта пронеслась вдоль длинного стола прямо ко мне. Женщины тут же прекратили болтать и затихли в ожидании.
— Настоятельница Марта, у ворот тот священник с поджатыми
— Нам обоим это подходит, — язвительно сказала я, — поскольку я не позволю ему войти.
Я со вздохом отодвинула дымящуюся миску похлёбки со свининой, которую не успела даже попробовать, и встала. Целительница Марта тоже поднялась со своего места.
— Оставайся и заканчивай ужин, Целительница Марта. Мне не нужно сопровождение. Вряд ли моей добродетели грозит опасность.
— Не сомневаюсь, ты вполне сможешь защитить свою добродетель от целой команды матросов с потерпевшего крушение корабля, но думаю, этого священника привело к нашему порогу не вожделение твоего тела, — пробормотала она, не особенно тихо, и, судя по плохо скрываемым улыбкам, и Пастушка Марта, и Молочница Марта услышали её слова.
Я сердито взглянула на Целительницу Марту, но она в ответ лишь спокойно улыбнулась и направилась вслед за мной к выходу из трапезной и через внутренний двор к воротам. По моему приказу Привратница Марта заперла их за нами, хотя я не сомневалась — тут же прижала к воротам ухо. Смеркалось, ледяной ветер трепал верхушки деревьев. Мы не захватили плащи и теперь дрожали на ветру. Священник ходил взад-вперёд по дороге, сцепив за спиной руки. Он остановился, не подходя к нам слишком близко, словно боялся заразы.
— Ты хотел видеть меня, отец Ульфрид. Полагаю, дело, что привело тебя сюда под вечер и в такую непогоду, очень важное?
Священник откашлялся, как будто собирался читать проповедь.
— До меня дошла весть, что у вас, в этом доме женщин, есть облатка. Мне сказали, что ее извергла отшельница Андреа, лёжа на смертном одре, и что она сохранилась невредимой в огне.
Значит, до него наконец дошли слухи. В день смерти Андреа Целительница Марта предупреждала меня, что чудо не приносит мира, но по глупости своей я решила, будто моя старая подруга может ошибаться. Облатка Андреа уже почти месяц хранилась в нашей часовне, и я начала надеяться, что Бог ответил на мои молитвы и опасность миновала. Но если отец Ульфрид узнал про чудотворную облатку, что ещё ему известно?
— Могу я узнать, кто тебе это сказал? — спросила я.
— Это неважно. Вопрос, в первую очередь, в том, как Андреа получила гостию? Я не давал его ей и думаю, священник из церкви святого Андрея тоже. Тогда кто?
Я судорожно вздохнула, стараясь сохранить непроницаемое лицо. Я молилась, чтобы и Целительнице Марте удалось остаться невозмутимой, но боялась даже взглянуть на неё. Я знала, что любую попытку переглянуться священник воспримет как признание вины.
— Разве анонимный доносчик ответил тебе не на все вопросы, отец Ульфрид?
— О да, разумеется, — сказал он. — Мне известно всё, произошедшее здесь, каждая мерзость, совершённная за этими стенами. — В тускло-серых глазах мелькнула ярость. — Как вы посмели позволить монаху давать Андреа освящённый хлеб? Гостию могут давать только священники. Этим глумлением над таинством вы отправили в ад душу Андреа, а вместе с ней и собственные души. Вы и вправду думали, что никто не увидит, как тот монах по ночам приползает к вашим воротам? Какие ещё грязные делишки совершал он за этими стенами? Может, ваши женщины занимались с ним блудом?