Убить сову
Шрифт:
— Ты же не думал отче, что есть только один ключ от церковного сундука? Я управляю имением дяди, и у меня есть ключи от всего в Поместье и деревне, и от церкви тоже. А когда я услышал, что ты выплатил епископу всю десятину, то, должен признаться, удивился. У нас самих после мора скота были некоторые проблемы со сбором податей с жителей деревни, а наши методы убеждения... как бы сказать... немного пожёстче твоих. Вот я и подумал — где же добрый отец нашёл деньги заплатить епископу, если не у деревенских? Мой долг — присматривать за дядиным добром, следить, чтобы ничего потерялось.
Я рухнул в кресло, закрывая руками лицо. Отрицать случившееся больше невозможно. Когда я поднял взгляд, Филипп с интересом смотрел на меня, наблюдал, как за агонией затравленного медведя.
— Когда ты собираешься сообщить епископу о пропаже церковного серебра? — спросил я. — Если бы пришёл на пару минут раньше, мог бы уже сегодня выдать меня декану, тогда тебе и в Норвич ехать незачем.
— Ты, отче, ещё глупее, чем я думал. Зачем мне что-то говорить епископу? Ты сказал правду, ничего не пропало.
Голова у меня кружилась от вина. Я никак не мог его понять.
— Но мне казалось, ты говорил, что сундук...
— Я сказал, что он опустел. А теперь чудесным образом снова наполнился.
Филипп усмехнулся — должно быть, моё недоумение было очевидно.
— Твоего приятеля-ростовщика убедили вернуть мне то, что ты отдал. Теперь драгоценный кубок и прочая утварь снова лежат в церковной казне, — он поднял руку в издевательском протесте. — Нет, отец, не благодари меня.
Я изумлённо смотрел на него.
— Но зачем тебе?..
— Если думаешь, что ради спасения твоей жалкой шкуры, отче, так пора бы уже тебе знать, я не столь великодушен. Был бы рад видеть тебя в лапах у хорька. Жалею, что лишил себя этого удовольствия. Говорят, наш друг декан очень изобретателен по части наказаний, а ведь ты, отче, ему сильно не по нраву, так? Нет, боюсь, я вернул церковные ценности не ради тебя. Знаешь, вещи из того сундука передали церкви святого Михаила мои предки. Они везли их из крестовых походов, приносили в дар за брак или рождение детей и даже отдавали во искупление грехов, которыми, я уверен, немало наслаждались. И потому у меня есть... определённая привязанность к этим вещам. — Он пожал плечами. — Можешь назвать это долгом памяти предков. Но если бы епископ узнал, как близки были эти ценности к исчезновению, то решил бы, что здесь они не в безопасности. Он, пожалуй, захотел бы забрать их в свой дворец, чтобы получше за ними следить, особенно теперь, когда его казна малость опустела. А мы ведь не хотим вводить в искушение доброго епископа? Так что, думаю, лучше ему не говорить.
Я чувствовал, как будто с моей груди сняли тяжёлый камень. Голова кружилась, непонятно, то ли от облегчения, то ли от вина. Опасность миновала, вот так легко и просто.
Филипп сунул мне свой пустой кубок.
— На этот раз постарайся не пролить.
Бутыль опустела, и я двинулся к буфету за еще одной, последней.
Он сделал глоток и поставил кубок.
— Сожалею, но вынужден попросить у тебя ключ от церковной казны, отче. Просто чтобы он больше не вводил тебя в грех. — Он протянул руку.
— Но ты не имеешь права! — возмутился я. — Это я за неё отвечаю.
Долго ли церковное серебро останется на месте, если оба ключа будут у Филиппа?
— Будь любезен, отче, давай сюда, — нахмурился Филипп.
Я был не в том положении, чтобы возражать.
Он забрал ключ, спрятал в свой кожаный кошель и удовлетворённо погладил его.
— Есть тут ещё одно маленькое дельце, насчёт тех денег, что ты взял у ростовщика, да плюс его прибыль. Теперь ты должен мне. Я, конечно, кое-что добавлю к этой сумме — себе, за хлопоты и расходы на слежку. Но я добрый, так что заплатишь мне всё, скажем, в канун Крещения, идёт?
Я задохнулся, как будто получил удар под дых. И как я мог поверить, что всё закончилось?
Филипп повернулся, убрал ноги от стены. Глаза у него сузились и стали колючими.
— Вот в чём вопрос, отче — с твоей-то пустой церковью, где ты возьмёшь денег, чтобы со мной расплатиться?
— Я... в церкви скоро появится одна реликвия. Она пока в часовне дома женщин, но... я отлучил их от церкви и предупредил, что им не спасти души, если не принесут эту святыню в церковь и не покаются. Долго они её держать не смогут. Как только поймут, что им отказано в таинствах на Рождество, так и притащат её ко мне. Им деваться некуда. А когда принесут, все деревенские вернутся в церковь, под её защиту. И ещё, — в отчаянии добавил я, — как только весть об этом распространится, к церкви толпой пойдут паломники, а значит, деньги будут не только у церкви святого Михаила, но и в Поместье. Паломникам понадобится еда, эль, кров, новая обувь, свечи... много чего. Человек с твоим чутьём не может упустить такую удачу.
— Собираешься нагнать сюда паломников к Крещению? — язвительно спросил Филипп. — Ты пока и пальцем дотронуться до той реликвии не можешь. Судя по всему, этим женщинам так же мало дела до твоего указа об отлучении, как и остальным деревенским. Они всё так же сползаются к воротам дома женщин за милостыней и тащат туда своих больных. Эти женщины смеются над тобой, отче. Ты выпустил последнюю стрелу, а враг всё наступает. Что у тебя ещё есть, чтобы сражаться?
Он снова опустился в кресло.
— Конечно, если с той сукой, главной в доме женщин, что-нибудь случится, тебе нетрудно будет справиться с остальными и прибрать святыню к рукам. — Он глотнул вина. — Похоже, мы с тобой всё же на одной стороне, отче. Ты хочешь получить реликвию, а Мастера Совы — чтобы эти чужеземные ведьмы убрались прочь. И если поможешь нам, отче, я мог бы подождать с деньгами. Уверен, мы сумеем сговориться о ежемесячных платежах в счёт твоего долга из тех даров и денег, которые реликвия принесёт в церковь святого Михаила.