Убить сову

Мейтленд Карен

— Скажи мне, дитя, почему многие из деревенских отказываются брать у нас еду? Они ведь, наверное, голодные, как и ты.

— Потому что Мастера Совы говорят, что она... заколдована, — прошептала я. — Летиция сделала ведьмин горшок. Она помочилась туда и набросала булавок и шипов, а потом поставила у себя под очагом. Она говорит, когда огонь разгорается, он жжет ваши кишки и колет, и так будет, пока вы не признаетесь. Вы же сейчас не горите? — внезапно испугалась я.

Женщины в сером смеялись и качали головами.

Но злюка рассердилась ещё больше.

— Тебе никто не говорил, дитя, что такие дела приносят

зло? Если ты чего-то боишься, молись и Бог поможет... Он обязательно услышит молитвы ребёнка.

Она выглядела огорчённой и обеспокоенной. Может, кто-то, кого она любила, пропал в буре, как моя мама. Мне хотелось обнять её, чтобы утешить, но я её слишком боялась.

Настоятельница Марта

После разрухи и хаоса деревни лечебница выглядела мирной и тихой. Я медленно переходила от одной кровати к другой, благословляя больных. Ральф почтительно поздоровался со мной. На коленях он баюкал искалеченного ребёнка. Мне хотелось самой лечь в одну из кроватей и проспать целый месяц.

Боль в руке не давала спать по ночам, и я пыталась преклонять колени в молитве. Я могла бы молиться бессонными ночами. Даже если бы я лишилась рук и ног, если бы мой язык онемел, глаза ослепли, а уши оглохли — даже тогда я могла бы молиться. Но я не могла. Искажённое лицо Целительницы Марты всё время плыло под поверхностью моих мыслей, как утопленник.

Если бы я вернулась назад, чтобы найти Целительницу Марту, а не последовала за внучкой Гвенит — могла бы я её защитить? Спасла бы, если бы мне хватило смелости и веры, чтобы сразиться с демоном? Но больше всего меня мучил один вопрос — почему в битву вступила она, а не я, почему она избрана? Неужто её вера настолько сильнее моей?

Я стояла перед алтарём и держала в руках величайшую тайну жизни, и этой и будущей.

Это мои слова обращали простой хлеб и вино в Его плоть и кровь, чтобы другие могли их вкусить. Но я была только каналом, по которому течёт поток, оставляя меня позади, пустой и холодной. Какое право я имела просить большего? Священник — лишь инструмент, как нож, ложка или миска.

Наконец, я подошла к постели моей старой подруги. Мне хотелось перенести Целительницу Марту в её комнату, но я понимала, что это было бы непрактично. Андреа можно было оставлять одну на несколько часов, за исключением последних дней, а по словам Османны, работавшей в лечебнице с ночи шторма, за Целительницей Мартой нужен постоянный присмотр. Она пыталась выбраться из кровати, и если соскальзывала с неё, не могла сама подняться. Несколько раз Османна обнаруживала её захлёбывающейся собственной слюной. Мы не могли оставить кого-то день и ночь следить за ней в её комнате, по крайней мере, не сейчас.

От Целительницы Марты пахло лавандой и застоявшейся мочой. Она сползла в кровати, так что голова склонилась вбок, как у повешенного, и смотрела на меня широко открытыми глазами, зажав покрывало в кулаке здоровой руки.

— Гар.

— Что это значит, Целительница Марта, что ты хочешь сказать?

Она хрипло вздохнула.

— Гар. Гар. Гар! — она раздражённо стукнула по своей ноге здоровой рукой.

Я не представляла, что в таком слабом теле может быть столько ярости, и тем более не ждала этого от Целительницы Марты. К нам подбежала Османна, подхватила её под руки, подняла

в постели повыше и осторожно уложила голову на подушку — как голову Иоанна Крестителя на блюдо. Целительница Марта, тяжело дыша, откинулась назад и закрыла глаза.

— Она об этом просила? Чтобы её подняли?

Османна казалась расстроенной.

— Не знаю. Она всё время повторяет эти звуки, кто бы с ней не говорил. Иногда выкрикивает, иногда шепчет. Никто не понимает, что это значит.

— Надо думать, смысла тут не больше, чем в детском плаче. Как она?

— Большую часть времени она просто лежит, глядя в пустоту, целыми часами, и непонятно, спит она или нет. Но иногда, Настоятельница Марта... — она заколебалась, нерешительно обернулась на призрак в кровати. — Иногда я вижу, что она плачет. Не могу сказать, из-за боли или нет. Не знаю, можно ли дать ей что-нибудь.

— Целительница Марта не станет плакать от боли. Вспомни, как она все эти годы мучилась со спиной, но не жаловалась. Она плачет из-за увиденного зла, её слёзы — молитва о тех, кто не раскаялся. Разве сам Господь не оплакивал жестоковыйный народ Иерусалима?

Похоже, Османну я не убедила. Но я надеялась, что права. Я молилась, чтобы так и было.

— Выглядишь усталой, Османна. Ты целый день здесь?

— Но я не против.

— Рада слышать. Но всё же налей себе немного эля и выйди во двор. Холодный воздух тебя освежит. А я побуду здесь.

Она благодарно улыбнулась и ушла, устало спотыкаясь о камыш на полу.

Я взяла правую руку Целительницы Марты. Ладонь лежала в моей как мёртвая рыба. Я сжала её, но не получила ответа.

— Я так давно к тебе не приходила. Прости, Целительница Марта. Ты же знаешь, я проводила бы все дни у твоей постели, если бы могла. Но сейчас мне некогда. Женщины напуганы. Они слишком сильно зависели от тебя. Я виновата, что до сих пор этого не поняла. Им следует полагаться только на помощь Бога. Я должна показать им, что бегинаж может существовать и без тебя. Не хочу, чтобы они увидели, как я боюсь тебя потерять.

Выражение её лица не изменилось.

— Через несколько дней мы выбираем новую Марту. Кто-то должен взять на себя работу в лечебнице. Хотя она никогда не сможет заменить тебя, — поспешно добавила я. — Все эти дни я молюсь о правильном выборе, но так и не решила, кто станет твоей преемницей, ни у кого нет такого опыта и навыков. Я хотела бы, чтобы на собрании ты была с нами. Ты всегда могла предсказать, какие плоды даст каждый росток.

Целительница Марта не ответила. После того, как Османна поправила постель, она лежала тихо. Османна хорошо о ней заботилась, как и о других больных. Ральф и старая Хильда — все, похоже, ее слушались. В лечебнице царили покой и порядок, почти как под управлением Целительницы Марты. Не идеально, но пациенты казались вполне довольными.

Но Османна слишком молода для назначения Целительницей Мартой, она почти ребёнок. А может, нам и нужна молодая кровь, молодые бегинки для нового бегинажа, которые продолжат дело после нашей смерти. Если Османну учить быть Мартой, позволить присутствовать на совете и слушать обсуждения, она освоит знания, а зрелость придёт со временем.

Я склонилась над Целительницей Мартой.

— В ночь бури, сказав «что для последователя недостаток, для лидера — достоинство», ты это имела в виду? Нам следует назначить Османну Мартой?