Убить своего дракона
Шрифт:
Очень хотелось спать. Лифт не работал. Лара с досады долбанула кулаком по кнопке и потащилась по лестнице. «Молчи, сука», — прочитала она кривые буквы на куске бумаги, приколотом огромной скорняжной иглой к дерматину своей двери. Лару прошиб холодный пот, затравленно оглядываясь по сторонам, она сорвала записку и, еле попав ключом в замок, влетела в квартиру, заперлась, зашторила окна, нашла в холодильнике остатки материной водки (та любила опрокинуть рюмочку-другую в выходной), махнула и села на табурет, положив перед собой листок. «Кто это может быть?» За последнее время она случайно стала свидетельницей нескольких не очень приглядных тайн. Их обладатели явно не планировали делиться ими с общественностью.
— Светка, привет! Ты куда пропала, чего в институте не была?
— А сама-то? Да мы с Гавром и с мамулей решили сегодня в дом отдыха махнуть до понедельника. Мне костюм спортивный нужен был новый, кроссовки. Короче, вдарили по шопингу.
— Понятно…
— Лар, блин, что за тон?! Опять ты за свое. Кстати, у него скоро родители приезжают. Будем знакомиться. И ты знаешь, мы собираемся пожениться.
— О боже! Свет, ну ты чего, совсем ку-ку? Ну встречаешься и встречайся, а жениться-то зачем?
— Слушай, подруга, ты меня уже достала. Ну вот кто ты такая, чтобы советы по этому поводу давать? Мне кажется, тебе просто завидно. У тебя-то никого нет. Давай уже найди себе приличного парня и завязывай с готами своими. Кстати, Гавр передает тебе привет. — И она перешла на шепот: — Он, между прочим, на тебя вообще не злится. Понимаешь, он нормальный парень. Да и вообще каждому дураку понятно, почему ты себя так ведешь. Просто бесишься, что никому не нужна, и счастье других тебя раздражает. — Да, милый, уже бегу! — масленым голоском продолжила она. — Ну ладно, Лариск, не обижайся. Ты же знаешь, я тебе желаю счастья. Увидимся на следующей неделе.
Лара молча положила трубку. Да, Светка права. Что она может ей предъявить, кроме бездоказательных обвинений? Стало очень грустно. Через две минуты Светка перезвонила:
— Ларочка, ну ты что, обиделась? Зай, ну прости, ты знаешь, как я тебя люблю. Просто я так счастлива, а ты все время говоришь гадости. Мне тоже, между прочим, обидно.
— Ладно, Светк. Отдыхай, не парься. Потом поговорим. Ок?
— Ну все, ты точно не обижаешься? Люблюлюблюлюблю.
— Точно. Давай, хороших выходных.
— Спасибо. Тебе тоже. Чмоки.
Лара подошла к зеркалу. Все без исключения намекают ей на то, какое она никому не нужное, страшное, унылое дерьмо. И хотя высказывания матери и подруги основывались исключительно на шаблонах общественного мнения, она подумала: а может, и правда пора? Заигралась уже, достаточно. Тоска… Что ей дает этот мир, в котором она решила временно окопаться? Определенный круг и вовсе не друзей, а так, приятелей, невнятные тусовки с дешевой выпивкой, напускные страдания от несовершенства бытия, разговоры об одном и том же. Нет, они хорошие ребята, особенно Сашка, но их мир явно не для нее, в нем она лишь прячется от своих проблем, как бы имеет единомышленников, но все это неискренне, все придумано ею самой в надежде… Даже не знает на что. Почему вообще надо быть с кем-то? Почему она просто не может существовать одна, такая, как есть? Она думала, что внутри своей стаи будет легче, но вышла не ее история. Она взяла мешок для мусора и стала методично кидать в него все свои яркие тени, помаду, тяжелые дешевые украшения, черный лак. Потом вытащила многочисленные сережки из ушей и пирсинг из носа, сложила в коробочку, а ее в ящик. Подошла
— Мамуль, привет. Ты знаешь, я хочу подстричься и покраситься посветлее. Можешь мне денег одолжить?
Мать поперхнулась, откашлялась:
— Вот это дело говоришь, Лариса. Зачет. Нет, пятерка с плюсом. Дай мне сумку. Столько хватит?
— Ага. Спасибо, мам. И знаешь, я хочу устроиться на работу.
— Давай, Лариса, пора уже. Я позвоню кому-нибудь.
Лара не ходила в парикмахерскую сто пятьдесят лет. Она уже забыла, как ей нравилось в детстве, когда мастер, нажимая педаль кресла, поднимал ее повыше, и ноги болтались. В брюнетку она красилась сама, постоянно получая от матери втык за испачканную ванну.
— Вот прямо так кардинально?
— Кардинально, но не совсем коротко.
Волосы черными снопиками бесшумно падали на пол у высокого кресла. Оставшиеся превратились в светло-каштановые. Лариса смотрела на свой изменившийся облик, и он ей нравился. Большие зеленые глаза стали совсем огромными. Новая прическа — новая жизнь. Давно следовало это сделать.
— Да ты красавица, детка! — резюмировала парикмахерша, довольно осматривая свою работу.
Для поступления на исторический он не добрал баллов. И тут на семейную сцену вышел отец. Размахивая сигаретой, произнес агитационный спич о том, что не беда, есть «свои» люди на юридическом, за юристами — будущее, мелькающее кадрами боевиков и триллеров. Сын сильно сомневался, знал по его же рассказам о скуке судебных будней, но тут была произнесена фраза, глубоко его затронувшая.
— Можешь, конечно, стать адвокатом. Волка ноги кормят. — И жирная точка сигаретой в пепельницу.
Хотел сказать что-то еще, но в дверях появилась мать, прижимая к груди большой предмет, завернутый в белую ткань:
— Вот смотри, что мы нашли в старой перегородке, которую сломали. Может, ты объяснишь нам, как это туда попало? — спросила она, разворачивая и укладывая на стол огромную толстую книгу.
Отец снова закурил и открыл первую страницу:
— Тебе лучше знать. Я полагаю, в этом фолианте вся рабочая жизнь твоего деда.
— Это мы уже поняли. Но как и почему она оказалась замурованной?
— Думаю, сама перегородка была возведена именно для нее, как иконостас для иконы.
— Тогда об этом должен был знать мой отец, но он никогда не обращал внимания на эту стенку.
— Ее могли сделать, скажем, летом, когда его не было дома. И, если я не ошибаюсь, — отец открыл последнюю страницу, — ее построили в тридцать пятом году, когда ему было десять лет.