Убить Троцкого

Маслиев Юрий Константинович

Как только за Горовым закрылась дверь, Чернов, согнав улыбку с лица, деловито продолжил:

– Итак, товарищи, судя по списку доставленных вами ценностей, вы оказали огромную помощь своей республике. Страна испытывает катастрофическую нехватку финансов, а тут, – он любовно поднял опись доставленных драгоценностей, и в холодных глазах его появился какой-то нездоровый блеск, – такие деньжищи… Да на них можно такое устроить… – Он удовлетворенно причмокнул губами. – Я только удивляюсь Свиридову – такие ценности отправить в сопровождении всего трех сотрудников, да еще таких молодых!.. – И, заметив ухмылки продолжавших помалкивать друзей, спохватился: – Конечно, молодость не в счет… Я тут прочитал сопроводиловку, переданную начальником тамбовской Чека, – так вы трое роты стоите. Наворочали… Герои! – И тут же, отвлекаясь от темы, засмеялся: – А этот щелкопер Горов, наверное, полные штаны наложил! Я его еще по подпольной работе знаю – трусоват. Зато теперь в редакции порасскажет

о своих подвигах! Ну да он мне уже сейчас уши прожужжит… Ну а вам – что сказать… – Он сделал непродолжительную паузу: – Молодцы! Спасибо вам, ребятки. – Он вышел из-за стола, приобнял их и добавил: – Все, что в моих силах, – помогу.

После чего, взвесив в руке стоявший на столе саквояж, продолжил:

– Сейчас пройдете с приемщиком… Он, кстати, – хороший ювелир… Сдадите ему все ценности по описи, а потом – мы еще встретимся.

Он приоткрыл дверь и вызвал приемщика:

– Знакомьтесь, товарищи, – Натан Иммануилович Мацкевич – наша гордость. – И уже строже, начальническим тоном продолжил: – Принять по описи, по второму варианту. – Вторую часть фразы он произнес с какой-то особой интонацией. – Проводи товарищей. – С этими словами он, выпроводив их из кабинета, поднял трубку и, назвав пароль, приказал: – Впустить в хранилище товарища Мацкевича с одним сопровождающим. Остальные – пусть ждут у решетки. – Он прошел по кабинету, удовлетворенно потирая руки.

Мацкевич – уже немолодой человек, – слегка сутулясь, не спеша поднялся на седьмой этаж и направился в правое крыло здания. Там, в самом конце, где за тремя разделёнными пятиметровым интервалом решетками дежурили охранники, располагалось хранилище.

Попросив Женю и Александра подождать, указав на стоящие в коридоре стулья, он вместе с Михаилом, несшим в руках саквояж с драгоценностями, подошел к решетке и назвал пароль. Металлическая зарешеченная дверь отворилась и, как только они вошли туда, с лязгом захлопнулась. Та же процедура повторилась возле второй и третьей решеток. Мацкевич попросил сопровождающих подождать и подошел к бронированной двери. Проделав несложную операцию с рычажками, что двигались по прорезям, вдоль которых были указаны цифры, быстро набрал код и, легко отодвинув в сторону тяжелую дверь, пригласил Михаила в открывшийся проем.

Внутри помещения, не имеющего окон и освещаемого электричеством, стоял письменный стол с двумя стульями. В глубине, поблескивая никелем, находился огромный, размером почти во всю стену, сейф – тоже с наборным замком.

Михаил хорошо помнил сейфы этой последней модификации. Перед самой войной отец взял его с собой на выставку. Тогда в Москве были выставлены сейфы германских и швейцарских производителей. Российским банкирам требовались новые, более надежные хранилища после серии дерзких ограблений банков, прокатившейся по обеим столицам. Медвежатники тогда пользовались для вскрытия вначале нитроглицерином, потом – более безопасным в применении, ставшим доступным динамитом. Но создатели сейфов тоже не стояли на месте, увеличивая прочность стали и толщину стенок, поэтому применение динамита оказалось уже неэффективным. Работа медвежатника становилась более утонченной, так как производители сейфов начали устанавливать в них цифровые замки. И по стране насчитывались единицы специалистов, умеющих справиться с такими бронированными монстрами. Отец тогда на выставке закупил несколько вариантов таких замков и завез их в Светлое. Дядя Боря, как называл его Михаил, – бывший одесский вор-медвежатник, завербованный Николаем Михайловичем и преданный ему безмерно, целое лето провозился, отгадывая секреты замков, одновременно посвящая в них юного Михаила, приехавшего на летние каникулы в имение отца.

Сейф, стоявший в помещении, был достаточно серьезной проблемой, но Михаил подумал, что все-таки сумеет с ним справиться. Уроки, полученные от дяди Бори, не прошли даром. Знания, усвоенные пять лет тому назад, прочно осели в голове, а пальцы хорошо помнили навыки, которые прививал неогрубевшим юношеским рукам ученика старый медвежатник.

В это время Натан Иммануилович, уже вооружившись лупой, подобной той, что пользуются часовщики, и выложив на стол содержимое саквояжа, засверкавшее всеми цветами радуги, начал быстро просматривать каждое изделие, номеруя, делая описание и отмечая наличие их в списке, представленном Михаилом. Эта кропотливая, хотя и поверхностная работа, тем не менее заняла у него около двух часов. За это время Михаил детально успел рассмотреть внешние параметры сейфа. Работа предстояла нешуточная…

После окончания осмотра драгоценностей они поставили свои подписи о сдаче и приемке в журнале. Затем Михаил, по просьбе Мацкевича, вышел, не оглядываясь, из помещения, услышав за спиной характерные щелчки: Натан Иммануилович вместе с охранником, втайне друг от друга, набирали секретный код шифра.

Спустя пятнадцать минут после отчета Мацкевича друзья снова остались с Черновым наедине. Тут он разразился патетической речью о преданности революции; о них – молодом поколении революционеров,

преданных и бескорыстных, на плечи которых в будущем ляжет бремя управления страной; о новых моральных и этических ценностях людей коммунистического завтра. Но главным, что красной нитью пронизывало его словоизвержение, было то, что они прошли важную в своей жизни проверку на преданность революции, а также – признание их воинского мастерства и уверения в том, что ему позарез необходимы такие сотрудники, обладающие именно такими качествами. И, немного успокоившись от взрыва эмоций, вызванных собственными словоизлияниями, он уже спокойным тоном продолжил:

– Итак, ребята, сейчас отдыхайте. А через два дня – к восьми утра ко мне. Пропуска на вас будут уже заказаны. Секретарша покажет, где сфотографироваться на документы, и познакомит с комендантом, который выделит жилье.

После этих слов он вручил им продуктовые карточки, увесистую пачку советских денежных знаков и на прощание добавил:

– Все. Отдыхайте. Жду у себя через двое суток.

Глава 9

– Отвали, не до тебя… – оттолкнул прижавшуюся к нему, пышущую жаром большой полуобнаженной груди разбитную Катюху Борис Храмовцев по кличке Храм – немолодой, но крепкий, с налитым загривком мужчина.

Катюха – молодая женщина, по своим повадкам – типичная представительница Хитрова рынка [24] , жила с ним уже больше года и надоела уже до чертиков, но слишком много узнала за это время, и Храм пока остерегался вышвырнуть ее вон.

Он засадил стакан первака и с остервенелым хрустом откусил крепкий соленый огурец. Тепло самогонки растеклось по телу. Возраст давал о себе знать. В молодые годы даже после грандиозного загула он спокойно просыпался, выпивал жбан капустного рассола и готов был идти на любое серьезное дело, если оно подворачивалось в этот момент. А сейчас после пьянки он без стакана водки уже не мог прийти в себя: головная боль, ломота, тошнота превращали его – еще крепкого человека – в полнейшую развалину. И только два, а то и три стакана ему было просто необходимо принимать в течение дня, как лекарство, иначе подобное состояние становилось просто невыносимым. Поэтому загулы он, как человек серьезный, позволял себе редко, каждый раз после этого кляня свою глупость и обещая себе, что с этих пор он больше ни-ни… Но время проходило, послезагульные страдания забывались, и все повторялось снова.

24

Хитров рынок (Хитровка) – наиболее криминализированный район дореволюционной и послереволюционной Москвы. Уничтожен в первой половине 20-х годов.

Самогонка сделала свое дело. Храм помасляневшими глазами посмотрел на надувшуюся Катьку, молча сграбастал ее своими сильными волосатыми руками, развернул ее задом и, задрав подол, грубо содрав портки, почти насилуя, задергался в диком экстазе. Через несколько минут все закончилось. Храм вытер пробивший его пот и удовлетворенно замычал:

– Отпустило…

Теперь до обеда он будет чувствовать себя нормально, а потом – опять водка:

– Еще несколько дней мучиться, пока окончательно попустит, – с тревогой прислушивался он к процессам, происходящим в организме. – Так и сдохнешь когда-нибудь. Пора завязывать… – в очередной раз зарекся он.

Катька, как ни в чем не бывало, оправила юбку, не усматривая ничего дикого в поведении Бориса, – ей нравилось такое. Он как самец подходил ей. Да и откуда ей – воспитаннице Хитровки – знать другие отношения. Здесь так жили все.

Борис Борисович снова сел за стол и, опрокинув в себя полстакана самогонки, задумался. Дела шли хреново. Уже два года, с начала переворота в стране, у него все шло кувырком. Отойдя под покровительством Николая Михайловича Муравьева, который вытащил его с каторги, от криминальных дел, он, выполняя задания князя – когда один, а когда и целой командой, – сумел сколотить неплохое состояние. Работа под прикрытием разведки давала ему достаточно большие возможности. Поэтому, оглядываясь на свои накопления (сейфы, как орехи, щелкал), он уже хотел удалиться от дел, но революция сыграла с ним злую шутку – он опять остался нищим. Хорошо еще, что по требованию Муравьева он продолжал поддерживать отношения со старыми коллегами по ремеслу. Криминальная Москва хорошо знала дядю Борю и принимала его за своего, думая, что он работает соло. Борис не переубеждал эту шушваль, время от времени передавая информацию о них князю. Сам он принадлежал к элитарной прослойке уголовного мира – к Иванам [25] . И вот опять после революции ему пришлось вернуться на круги своя.

25

Иван (жарг.) – до революции – теперешние воры в законе.