Убийца из прошлого
Шрифт:
– Какой-какой год? – с ходу перебил Гуравицкого Устинский.
– Все верно, не ослышались, две тысячи шестнадцатый, – подтвердил автор.
– От сотворения мира? – предположил помещик.
– Нет, конечно, от Рождества Христова. На радость публике я соединил в новом романе два самых модных жанра, фантастический с криминальным. Скрестил, так сказать, Жюля Верна с Чарльзом Диккенсом.
– Давно пора, – одобрила дерзкий замысел Беклемешева, хотя имена обоих писателей она слышала впервые.
– Итак, глава
Главный детектив-инспектор петербургской полиции Кобылин выглянул в окно. Убедившись, что на Большой Морской уже включили иллюминацию, засобирался домой. Дела на службе его не держали, потому что их не было. И не было давно. За прошедшие с судебных реформ сто пятьдесят лет Образование и Просвещение преступность искоренили почти полностью.
Зачем воровать, если можно честным трудом заработать?»
– Позвольте, – всплеснул руками Устинский, – вы что там предлагаете? Мужиков, что ли, грамоте учить?
– И баб тоже, – кивнул Гуравицкий.
– Всех?
– Разумеется.
Помещики загудели.
– А землю кто будет пахать? – возмутился один из них, по фамилии Брыскин.
– Грамотный мужик, что отрезанный ломоть, – вторил ему Устинский. – Рук больше пачкать не желает, ему место писаря подавай.
– Или сотского, – поддержал соседа Брыскин.
– В общем, я поехала, – встала разгневанная Беклемешева. – Не желаю такого чтения. Думала, про любовь пишете заграничную. Про султанов, гаремы, тайны парижские. А как мужиков развратить, без вас знаю. Прощайте.
– И мне пора, – обрадовался Устинский.
Первым-то уходить со званого обеда неприлично, а вот когда и другие готовы откланяться, неприлично уже оставаться.
Гуравицкий растерялся:
– Степанида Матвеевна, Петр Ефимович, постойте, – бросилась к ним Ксения. – Дальше будет интереснее.
– Откуда знаешь? – с подозрением уставилась на нее Беклемешева.
Ксения смутилась:
– Андрей разрешил предварительно ознакомиться. Только представьте, в будущем железные дороги поднимут вверх, над землей, чтобы не мешали земледелию. А еще…
– Откуда господину Гуравицкому про это знать? – отмахнулась Беклемешева. – Будущее покрыто мраком, и ведать о нем никто не может.
– А тут ошибаетесь, Степанида Матвеевна, – перебил ее Устинский. – Помните, Феофану Ивановичу цыганка нагадала, что мельница у него сгорит? Месяца не прошло…
– Не будьте столь наивным, Петр Ефимович. В подобную чушь могли поверить только вы да взяточник-исправник. Феофан
– Не соглашусь с вами, Степанида Матвеевна, это на Феофана недоброжелатели клевещут. Если хотите знать, я свою жизнь на кон поставил, лишь бы доказать невиновность Феофана Ивановича.
– Неужто опять пари заключили? – округлила глаза Беклемешева. – Куда только ваша супруга смотрит?
– Не пари, Степанида Матвеевна. Говорю же, жизнью рискнул. Поехал к той цыганке и попросил нагадать, когда пред Господом предстану.
– Господи, помилуй, – схватилась за шляпку Беклемешева. – И охота вам страсть такую знать? Лучше бы про дожди спросили: будут в сентябре или нет?
– Сказала, помрешь ты, Петр Ефимович, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятом году от холеры. Если оно так и случится, значит, одну лишь правду она предсказывает, и Феофан Иванович кругом невиновен.
Гуравицкий решил напомнить о себе:
– Огорчу вас, Петр Ефимович. От холеры умереть вам уже не удастся.
– Это почему?
– Знакомец у меня в Обуховской больнице практикует. Признался по секрету, что изобрели они от холеры прививку и даже успели опробовать. Гарантирует стопроцентный результат.
Гуравицкий знать не знал, что знакомец над ним спьяну подшутил.
– Готовы спорить? – обрадовался Устинский.
– Вот моя рука.
– А вот моя.
– Надо бы разбить. Эй, как там вас? Два-с-Руляев…
– Моя фамилия Разруляев. – Сергей Осипович вскочил, разгневанный очередной выходкой литератора.
– Раз или два-с – разница невелика, – заявил Гуравицкий.
Собравшиеся дружно рассмеялись.
– Ну же, разбейте, – поторопил управляющего Гуравицкий.
– Сперва извинитесь, – потребовал Сергей Осипович.
Утром в лесу он сдерживался из-за Ксении. Теперь, когда надежд на их брачный союз больше не осталось, не было причин сносить оскорбления Гуравицкого. Тем более при помещиках, к которым вот-вот пойдет наниматься на службу.
– Вы разве дворянин, чтобы я извинялся? – уточнил Гуравицкий, стараясь не показать радости на лице. Кажется, его план сработал. Теперь Ксения согласится без всяких раздумий в присутствии двух десятков свидетелей, расположением которых дорожит ее брат. А главный соперник будет изгнан с позором.
– Дворянин.
– Но дед ваш, кажется, лакействовал. Да и вы заняты тем же самым. Ваше место на кухне. Что вы позабыли в компании приличных людей?
– Отец его, хоть и герой, место свое знал, – поддакнула Беклемешева. – Кланялся при встрече, шапку сдергивал. А этот, будто ровня, садится за стол.
– Пшел вон, – прикрикнул на управляющего литератор.
– А где Шелагуров? – тихо спросил Устинского Брыскин.
Тот пожал плечами, внимательно наблюдая за Разруляевым. Чем, интересно, ответит?