Убийца из прошлого
Шрифт:
– Александр, опомнись, – вскочила Ксения. Еще каких-то пять минут назад радость и счастье переполняли ее. Теперь на ее лице читались смятение и отчаяние. – Андрей – мой жених.
– Он государственный преступник, – напомнил сестре Шелагуров, в его голосе зазвучал металл. – Предал Родину, царя, убивал русских солдат.
– Да-с, убивал, – не стал спорить Гуравицкий. – Потому что русские солдаты сжигали польские деревни, насиловали женщин, вспарывали младенцам животы.
– Боже, какой ужас! – воскликнула Ксения.
– А
– А русские под монголами жили двести. Что ж не смирились?
– Да как смеете сравнивать? С нами Бог и истинная вера. А что у поляков? Одни подстрекатели-англичане. Тем лишь бы нам нагадить. В своих-то колониях британцы бунтовать не позволяют, привяжут сипая к пушке, и гуд бай.
– Жестокости английские мне столь же противны, что и русские. Но у британцев, в отличие от нас, высокая цель: облагородить дикие племена, привить им основы цивилизации. Мы же, наоборот, пытаемся держать в покорности народ более цивилизованный, чем сами. Отсюда и бунты.
– Ну насмешили, Гуравицкий. Да разве поляки народ? Те же русичи, только зачем-то пшикают. Мы вот окаем, малороссы гыкают. По-вашему, и малороссы тоже народ?
Гуравицкий шел ва-банк. Опасался, что на каторге, куда Шелагуров его отправит, ему не выжить. Потому что русские каторжники приходятся русским солдатам отцами и братьями, а он их в Польше безжалостно убивал.
Такого каторга не прощает. Потому опять решил спровоцировать дуэль. А вдруг и из этого поединка ему удастся выйти победителем?
– Да будет вам известно, первый польский университет был открыт, когда русские князья ползали по ордынским юртам, вымаливая ярлыки. Польские крестьяне поголовно грамотны и никогда не знали крепостного права. Оттого в домах у них чисто, а урожайность на полях больше в разы.
– Вы же не поляк, черт побери, откуда у вас такая ненависть к России? – воскликнул покрасневший от возмущения Шелагуров.
– Ненависть моя не к России. А к власти тьмы, что царит здесь. К казнокрадству, мздоимству, лизоблюдству, нежеланию жить в мире с соседями, неумению обустроить собственную жизнь, странным образом сочетающуюся с верой в собственную исключительность. Поверьте, не Богом мы избраны, а кем-то совсем другим.
– Заткнитесь. – Шелагуров схватил пистолет, который предусмотрительно положил перед собой и направил на Гуравицкого. – Я вам не Разруляев. Меня вывести из себя не удастся. Просто пристрелю как собаку.
Дрожащими руками он взвел курок. Но выстрелить не посмел – Ксения встала между ним и женихом.
– Не бойся, суд оправдает меня, – успокоил сестру Шелагуров. – Отойди.
– Он мой жених.
– Не дури. Ты не можешь считаться его невестой. Он преступник, приговоренный к смерти. Я лишь исполню приговор.
– Сперва тебе придется убить меня. – Ксения раскинула
Гуравицкий встал, обнял невесту за плечи. Его отношение к Ксении переменилось за долю секунды. Из глупой обладательницы вожделенных денег она внезапно превратилась в самоотверженного преданного друга, готового на все ради него. О такой он и мечтать не мог.
– Не смейте трогать ее! – закричал Шелагуров.
– Опусти пистолет, – велела ему Ксения.
Они уперлись друг в друга взглядами. Первым отвел свой Шелагуров. Понял, что сейчас увещевать Ксению бесполезно – малышка вообразила себя героиней романа. Не стоило ей позволять столько читать.
Что же делать? Увы, придется сдать мерзавца исправнику. Гуравицкого, конечно, осудят, но, раз сбежал с виселицы, сбежит и с каторги. Жаль.
– Хорошо, будь по-твоему. – Шелагуров положил пистолет на стол. – Фимка, Фимка.
Лакей, не мешкая – пытался подслушать, да вот беда, господа ругались по-французски, – зашел в кабинет:
– Чего изволите?
– Отправь казачка за исправником.
– Слушаюсь.
– Нет, Фимка, стоять, – топнула ногой Ксения и опять перешла на французский: – Имей в виду, Александр, если выдашь Андрея властям, я отправлюсь за ним в Сибирь.
– Сбрендила?
– Я люблю Андрея. Неужели ты не хочешь, чтобы твоя сестра была счастлива?
– Разумеется, хочу. Но не с этой сволочью.
– Если желаешь мне счастья, порви письмо и забудь про него.
– И что тогда?
Ксения пожала плечами:
– Мы поженимся.
– И я буду жить под одной крышей с изменником?
– Что ж, тогда я продам мою половину, и мы уедем.
Мэри заметила, как у Шелагурова задергалось веко: Ксения, того не ведая, наступила брату на самую больную мозоль.
– Нет, дорогая сестрица, – вскипел Александр Алексеевич. – Не переоценивай мою любовь к тебе. Веревки из меня вить не позволю. Хочешь в Сибирь – скатертью дорога.
– Тогда тем более придется продать нашу половину, – подал реплику Гуравицкий, тоже вспомнив про ахиллесову пяту Шелагурова.
Кузина о ней подробно писала. Как он мог забыть?
– Вот вы чего хотите? Этому не бывать. – Александр Алексеевич в ярости ударил кулаком по столу.
– Бежать за исправником или нет? – подал голос Фимка, дождавшись момента, когда все хозяева замолчали.
– Жди за дверью! – рявкнул Александр Алексеевич. – Гуравицкий, что вам важнее, свобода или Ксения?
– А вам? Правая рука или левая?
– Правая. С левой я хуже стреляю. – Шелагуров глазами указал на пистолет, лежавший перед ним. – Подумайте лучше о матери, переживет ли она ваше бесчестье? Я готов подарить вам свободу, но вы в ответ должны отказаться от сестры и дать слово, что уберетесь из страны навсегда. Вам здесь не место.
– Александр, умоляю, сжалься! – вскричала Ксения. – Я люблю его.