Убийца нужен…
Шрифт:
— Перестань, Бебе. Если тебе надоело меня содержать, так и скажи. Скажи прямо.
Бебе вытащил бумажник и достал оттуда заполненный и подписанный чек.
— Не корчи злой рожи. Я так и знал, что ты будешь артачиться. Вот деньги на то время, пока меня не будет. Только не валяй дурака. Когда я вернусь, я подберу тебе подходящее развлечение.
Даниель взял чек, как ему сначала показалось, на двадцать тысяч. Он взглянул на сумму прописью: чек был на двести тысяч. Он с трудом перевел дух.
— Не волнуйся, — сказал Бебе. — Сегодня двумя телефонными звонками я заработал гораздо больше. Я рад, что могу помочь тебе. Да, чуть не забыл: без меня машина и шофер будут в твоем распоряжении. Я улетаю ненадолго, но дней десять, пожалуй, там провожусь.
— Ты
— Читай газеты. Видел, как прошли выборы в департаменте Сена-и-Уаза? Коммунисты получили сорок пять процентов голосов. Я подберу тебе любое место, Даниель, какое ты захочешь. Только в Сайгоне ты сможешь работать в полную силу.
Даниель с подчеркнутым раздражением передернул плечами. Бебе заговорил еще настойчивее.
— Главное, Даниель, чтобы в великий день ты был цел и невредим, чтобы на твоем текущем счету была куча миллионов. А сейчас пусть другие разбивают себе башку. Ты вернешься через полгода в полной силе. И сразу окажешься с той стороны, с которой дергают за веревочки…
Даниель глядел на Бебе, не решаясь помять его до конца. У Бебе был все тот же вид самоуверенного спортсмена, но в голосе проскальзывали усталые, разочарованные нотки. Поэтому уверенность его отдавала блефом.
— Пойми, Бебе, я не хочу барахтаться в грязи, выколачивая деньги.
— Все деньги, все тысячефранковые билеты, которые есть в обращении, пахнут грязью. Этот чек, что ты держишь в руках, чист. Сравнительно чист. Он порожден страхом тех, кто копошится в грязи. Тех, кто перетаскивает грязь с места на место. Я прошел все ступени, Даниель. Сейчас я торгую безопасностью. Я перевожу фонды, гарантирую переброску ценностей, подбираю надежные капиталовложения. А сам зарабатываю на панике. Это квинтэссенция грязи, но такова традиция. Мой тесть — образованный человек. Он напомнил мне, что отец Горио у Бальзака составил себе состояние на голоде, который сам организовал. Чем сильнее воняет политика, тем легче заработать на ней деньги. Бао-Дай или план Маршалла — это, как говорится, живые деньги.
Даниель колебался, соблазн был велик. Потрясти этих сволочей, заставить их выблевать деньги… Как того еврея, которого он ограбил когда-то. Чек жег ему пальцы. За что он просидел восемь лет? Если бы предложение исходило от кого-нибудь другого, не от Бебе, он согласился бы немедленно. Но принять предложение Бебе значило поменяться с ним прошлым. А в прошлом у Даниеля были кандалы смертника и еще кое-что, с чем ему не хотелось расставаться.
Заметив смятение Даниеля, Бебе подошел и взял его за руку.
— В конце концов я к тебе привязан. Тебе сильно досталось, ты один из всех нас сохранил верность юношеским идеалам. Мы бросались вперед очертя голову, сжигая за собой мосты. А те, что посылали нас на смерть, отсиживались в тылах и думали о своем будущем…
Они подошли к окну. Бебе стал к нему спиной, точно хотел отрезать Даниеля от внешнего мира.
— Слушай, старина, я надоедаю тебе в последний раз. Я не могу предложить тебе ничего определенного. Только возможности, только шансы. Не думай, что я хочу отослать тебя, чтобы избежать угрызений совести. Я знаю все о вишистских министрах. Они приезжают, мило раскланиваются с тюремной дверью и уезжают чистенькими. На это требуется времени меньше, чем на то, чтобы принять ванну. Знаешь, что они хотят сделать с тобой? Ты — никто. Ты — орудие для грязной работы. Когда работа сделана, тебя можно выбросить. А если ты начнешь возражать — окажешься в очередном Дьен-Бьен-Фу, по уши в дерьме. Ты — убийца, ты специалист, вкус крови тебе известен… Видишь, уже от одних разговоров у тебя загорелись глаза. Успокойся, здесь никого не надо топить в ванне, и у тебя в руках нет бычьей жилы…
Бебе повернулся лицом к окну, за которым сгущались сумерки. Ему самому никак не удавалось поверить в то, что он старался внушить Даниелю. Его молодость давно прошла. Он спасся, потому что был силен и сумел не потерять головы в час катастрофы. Он вспомнил холодный рассвет. В то утро он выскочил из машины,
— Как хочешь, Даниель.
— Ты ни во что не веришь, Бебе.
— А кто, по-твоему, верит?
Слегка подавшись вперед, Бебе ожидал ответа. Даниель молчал. Бебе заговорил, постепенно озлобляясь:
— Наша юность? Маленьким буржуа внезапно преподнесли все привилегии дворянства. Преподнесли бесплатно, с единственным условием: когда понадобится — выполняйте приказ. Все привилегии — от распутства до убийства. Мы думали, что платить не придется никогда. Помнишь, как все вы издевались надо мной, когда я говорил, что нет чека без корешка, что любая поблажка регистрируется, что счет ведется и в свое время будет предъявлен. Платить пришлось. Я говорю не о тюрьмах и не о тех, кого укоротили на голову. Все мы тогда ничего не понимали. Мы не были ни дворянами, ни кондотьерами, ни даже авантюристами. Те, что влезли в драку, стали поденщиками, чернорабочими в мундирах. Я говорю тебе это, Даниель, не потому, что я перешел на другую сторону баррикады. Я не переходил. Но я перестал быть зрителем. Теперь я постановщик. Я не получаю жалованье вместе с вами, я его плачу. Я сам подбираю и готовлю таких парней. Не совсем таких, конечно. Те были лучше, и не так просто их заменить: новые еще не выросли. Но зато я понял всю механику. Сначала проделываются доблестные трюки, для публики, для того, чтобы верили и подражали. Потом другие, сортом пониже. Тут парней прибирают к рукам, и бежать им уже некуда. Они тупеют, становятся безмозглыми обломками. А потом министры, дергающие веревочки, спрашивают с постным видом: куда прикажете девать эти отбросы?
— С нами было иначе!
— Конечно, Даниель. Вы были первыми, лучшими. Ты, например. Но сейчас ты сидишь в этой комнате, и вовсе не потому, что трусишь. Двадцатилетнего обмануть легко. Тридцатилетнего не проведешь. Полжизни прошло, а запасной не будет.
— А как же быть с этой сволочью?
— Надо к ней приспособиться, Даниель, раз ничего другого не остается. Впрочем, топить в ванне больше никого не придется, дело решат водородные бомбы. Но с ними надо обращаться осторожно, бить только наверняка. Знаешь, во что обошлась свободному миру эта война? А Китай?
— Значит, ты хочешь сдаться?
Даниель все еще держал в руке чек. Он смял его в кулаке, но Бебе ловко схватил приятеля за кисть.
— Спокойно, Даниель. Эта музыка мне известна. Подумай, прежде чем разыгрывать осла.
На следующее утро они опять встретились в студии. Даниель сделал гимнастику и чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Он не без удовольствия отметил, что Бебе осунулся. Видимо, вчерашний кутеж не прошел даром.
— Я и не знал, что ты стал политиком, — проворчал Даниель.