Убийца с пилой
Шрифт:
– В таком случае я вас покидаю. Сейчас позвоню начальнику Льюишемского отделения полиции, спрошу, не сможет ли он выделить людей из Отдела по обеспечению общественного порядка, чтобы помочь с просмотром записей с камер.
Хенли благодарно кивнула и встретилась с Пеллачей взглядом на секунду дольше, чем следовало бы.
– А ты сама что собираешься делать? – спросил Пеллача у Хенли.
– Мы с Рамоутером планируем навестить бабушку и дедушку Зоуи Дарего.
– Мы попытались заявить о том, что она пропала, еще вечером в пятницу, но нам сказали, что нужно подождать сорок восемь
Хенли увидела, как Рамоутер слегка дернулся, но сама никак не отреагировала. Она не в первый раз слышала слова: «Никого не волнует чернокожая девушка». Эти слова сопровождали ее саму на протяжении всей ее жизни – и на работе, и вне ее. Она прекрасно знала, что стереотипы о чернокожих и их негативный образ заставляли СМИ пренебрегать делами об исчезновениях черных женщин. Они всегда предпочитали обсудить пропажу голубоглазой белой блондинки.
Халифа смотрел на Хенли злыми покрасневшими глазами. Смотрел так, будто она была во всем виновата, будто она могла бы сделать больше. Жена Халифы, Ндиди, сидела рядом с ним, взяв его ладонь в свою. Она не произнесла ни слова с того момента, как открыла дверь Хенли и Рамоутеру. После того как они предъявили ей удостоверения сотрудников полиции, она только молчала и безропотно слушала то, что они говорили.
В доме находились не только они. В углу комнаты на стуле с высокой спинкой сидел мужчина, которому на вид было лет пятьдесят пять, и с недоверием посматривал на Хенли. Халифа представил его как их пастора. Она знала, какой вопрос он мысленно задает себе: почему чернокожую женщину взяли работать на «них»? Остальные члены семьи – тетя, дядя, друг семьи, мальчик с девочкой не старше пятнадцати и шестнадцати лет были отправлены в комнату в задней части дома. Несмотря на закрытую дверь, Хенли слышала, как кто-то плачет.
– Всем наплевать, – снова заговорил Халифа. – И они ничего не сделали.
Он выдернул мозолистую руку из руки жены, а она сжала в ладони золотое распятие, которое висело у нее на шее. Им обоим, вероятно, было лет по семьдесят с небольшим. Комната, в которую пригласили Хенли и Рамоутера, явно считалась «гостевой», самой лучшей комнатой в доме. Пол был застелен ковром цвета овсянки, и на нем остались следы от пылесоса. Подушки на диване были упругими, на них еще мало сидели. В комнате пахло полиролью для мебели с ароматом сосны и сандаловым освежителем воздуха. У дальней стены стоял сервант – имитация под красное дерево – с фотографиями в рамках. Их внучка на фотографии была в мантии выпускника, в квадратной академической шапочке и в руках держала свиток. Шапочка опасно балансировала на длинных косичках. Она широко и радостно улыбалась. Хенли увидела смесь восторга и ожидания в ее глазах.
– Узомамака… – мягко начала Хенли.
– Зоуи, – в первый раз заговорила Ндиди. Ее голос был наполнен болью, в нем все еще оставался нигерийский акцент, который уже успел смешаться с британским. Хенли не могла не жалеть ее.
– Узомамака, – упрямо повторил Халифа. – Наша внучка. Она всегда возвращалась домой. Всегда.
Его жена кивнула, подтверждая его слова.
– Когда вы в последний раз видели Зоуи? – спросила Хенли.
Ндиди протянула руку к черной кожаной сумке и достала из нее тонкий красный ежедневник.
– Я всегда записывала, в какую смену работает Зоуи. В пятницу она работала с шести утра до шести вечера, но иногда она задерживалась. У них не хватает людей.
– Сколько времени она работала в Льюишемской больнице?
– Почти два года. Она начинала в «Парк Ройял», но до той больницы очень далеко ехать. Она домой добиралась по два с половиной часа. А до Льюишемской больницы около часа. Машины у нее не было. Если смена заканчивалась поздно, то Халифа иногда ее забирал.
– И она не пришла домой?
Халифа покачал головой.
– Иногда она задерживалась из-за пробок. Я ей позвонил, но сразу же включилась голосовая почта. Мой сын отправил ей эсэмэс, но она не ответила. В одиннадцать мы поехали в больницу, но ее никто не видел. Я пошел в отделение полиции. Они отказались принять заявление. Они сказали, что она, возможно, гуляет со своим парнем.
– Парнем? А вы знаете его имя, фамилию?
– Дэниел. Фамилию не помню.
– Может, Дэниел Кеннеди? – спросил Рамоутер.
– Не знаю, – Ндиди выглядела смущенной. – Может быть. Я не уверена.
– Он плохо на нее влиял! – закричал Халифа. – Узомамака была хорошей девочкой. Она работала, ходила в церковь. Она была хорошей… – Его плечи опустились, а из горла вырвалось глухое рыдание.
Пастор, который до этого сидел молча, встал и аккуратно помог Халифе подняться, поддерживая его под руку.
– Может, для него будет лучше выйти на воздух, – сказал он.
Хенли кивнула в знак согласия.
– Она любила его, она его очень сильно любила, – сказала Ндиди, как только дверь закрылась. – Я сама бы этого Дэниела никогда не выбрала, но… Что в таком случае можно сделать?
– Как бы вы описали их отношения? – спросила Хенли.
– Они выглядели счастливыми.
– Счастливыми? – казалось, что Рамоутер удивлен. Хенли неодобрительно посмотрела на него, и он опустил голову.
– Да. Счастливыми. Но она не болтала о нем без умолку. Зоуи была не такой. Она была рассудительной и сдержанной.
– Вы не знали ни про какие ее проблемы? – уточнила Хенли.
– Нет. Я не знаю, как у них там все складывалось вначале. Она не сразу сказала нам, что встречается с Дэниелом.
– А когда она вам о нем рассказала?
– Примерно через год.
– Сколько времени… они были вместе?
– Точно не могу сказать. Наверное, пару лет.
– Они не жили вместе? – продолжала задавать вопросы Хенли.
– Нет. – Глаза Ндиди увлажнились, но слезы из них так и не полились. – Они планировали это. Они нашли квартиру недалеко от работы Зоуи, но усилия оказались напрасными. Они не смогли туда переехать, потому что хотя его и выпустили из-под стражи, но на конкретных условиях. Им пришлось ждать. А вы с ним уже разговаривали?