Убийца Шута
Шрифт:
– Иди, иди, иди же!
– крикнула я ей.
И она пошла, от испуга пустившись вскачь. Я наклонилась, крепко держась, не используя поводья и надеясь, что она будет держаться дороги.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - молила я лошадь, весь мир, и любую существующую силу. И мы пустились галопом, скача так быстро, что я была уверена, что нас не поймают
Холодный ветер бил меня в лицо, слезы катились из уголков глаз. Грива лошади забивалась в лицо. Я видела только пустую дорогу передо мной. Я хотела оказаться подальше отсюда, привести помощь, и что бы как-то все снова стало в порядке…
А потом по обе стороны от меня появились две громадные лошади. Они теснились к Присс, а один из всадников
Мгновение я ничего не понимала, мой рот был полон снега, а кто-то схватил мою тунику за ворот и поднял меня. Я думала, что меня трясут, но оказалось, что все вращается вокруг меня и не останавливается. Я стала моргать и моргала, пока не увидела огромного бородатого разгневанного мужчину. Он был стар, волосы были седыми, а глаза голубыми, как у белых гусей. Он яростно кричал на меня на языке, которого я не знала. Внезапно он остановился.
– Где второй? Куда он пошел?
– с ужасным акцентом потребовал он.
Я вспомнила как говорить и солгала.
– Он оставил меня! – завопила я. Мне не надо было притворяться испуганной. Я подняла дрожащую руку и указала в том направлении, куда сбежала лошадь Персиверенса.
– Он сбежал и бросил меня!
Потом я услышала женский голос. Она кричала какие-то увещевания, пока бежала по длинной подъездной дороге к нам. Позади нее шел туманный человек. Он шел быстро, но не спеша. Они были еще довольно далеко. Седой человек, все еще сжимающий мою тунику потащил меня вперед, вместе с лошадью, другой следовал за нами. Он так сильно скомкал мою тунику, что я не могла вдохнуть. Мы прошли мимо того места, где я спрятала Персиверенса. Я поняла это, только по своим следам. Я не смотрела в ту сторону. Я подняла стены и боялась даже думать о нем, чтобы мой обман не раскрылся. Я была единственным шансом для него, и вся моя помощь заключалась в том, что я не обращала на него внимания. Я ударила мужчину и попыталась закричать, чтобы все его внимание было сосредоточено на мне.
Мы миновали это место, подходя к спешащей женщине. Она что-то через плечо сказала туманному человеку. Он указал на меня и счастливо что-то ей пропел. Человек, тащивший меня, что-то прокричал ей, и она упрекнула его в ответ. Он резко встал, схватил меня за шиворот. Он поднял меня, оторвав от земли и потряс, показывая ей. Она в ужасе вскрикнула, а он бросил меня и улыбнулся. Когда я попыталась уползти, он поставил на меня ногу и вжал в снег. Он что-то сказал женщине – насмешливо и с угрозой и ее крики превратились в мольбы.
Я пыталась дышать, хотя это было непросто, пока его нога давила на меня. Она дошла до нас и ее мольбы вдруг стали угрозами. Он снова засмеялся и убрал ногу. Она опустилась на колени в снег рядом со мной.
– Ох, мой дорогой, мой драгоценный!
– воскликнула она.
– Вот и ты, наконец. Бедный, бедный малыш! Как, должно быть, ты напуган! Но уже все закончилось. Мы здесь. Ты теперь в безопасности, и мы пришли, чтобы забрать тебя домой.
– Она помогла мне сесть и так ласково смотрела на меня. На ее круглом лице читались тревога и нежность. И от нее пахло сиренью. Я постаралась вздохнуть, и вместо этого разрыдалась.
– Ах, мой бедный мальчик!
– воскликнула она.
– Успокойся. Теперь все будет хорошо, ты с нами в безопасности. Наконец, ты в безопасности.
Туманный человек подошел ближе. Он указал на меня, и его лицо осветила радость.
– Вот. Это он!
– его голос был высоким и мальчишеским.
– Нежданный сын. Мой брат.
– Его счастье от того, что я нашлась,
Эпилог
Ребенка укусила крыса. Родители бросаются утешать его. Но из-за укуса на руке начинается сепсис и рука ребенка должна быть отнята, чтобы сохранить ему жизнь. В этот день жизнь ребенка меняется навсегда.
Или, ребенка укусила крыса. Родители бросаются утешать его. Рана заживает, не остается даже шрама, все будет хорошо.
Но это не так. Воспоминания о крысе и укусе ребенок пронесет с собой через всю свою жизнь. Даже взрослого уже человека услышанная в ночи возня заставит проснуться в холодном поту. Он не сможет работать в амбаре или у зерновых хранилищ. Когда его собака принесет ему крысу, он снова окунется в тот ужас.
Такова сила воспоминаний. Они настолько же сильны, сколь и самая страшная инфекция, но они воздействуют на человека не только на протяжении болезни, но и все его оставшиеся дни. Подобно краске, впитывающейся в волокна ткани и меняющей ее цвет навсегда, воспоминания, жалящие или сладкие, впитываются в личность человека.
Много лет назад я узнал, что воспоминания человека могут быть заключены в камень, из которого впоследствии моет пробудиться дракон. Тогда я все еще трепетал перед их мощью и прятался от них. О, эти воспоминания я отрицал и утаивал от самого себя, потому что они несли с собой столько боли, что я не мог к ним вернуться ни будучи ребенком, ни будучи мужчиной. И я вырвал из себя эти воспоминания и отдал дракону, полагая, что тем самым я избавился от яда, отравляющего меня. В течение многих лет, тусклых и притупленных, я не подозревал, чего сам себя лишил. В день, когда Шут вернул мне эти воспоминания, я почувствовал, будто кровь запульсировала в онемевших конечностях, пробуждая их, да, но и принося с собой звенящую боль и судороги, доводящие до изнеможения.
Радостные воспоминания находятся так же глубоко в сердце, как боль и страх. И они так же впитываются и меняют понимание мира. Воспоминания о первом дне, проведенном с Молли, о нашей первой ночи, о том, как мы обещали себя друг другу, все это скрашивало мою жизнь в самые темные дни, эти воспоминания источали для меня свет. Когда я болел или пал духом, я вспоминал своего волка и как мы бежали сквозь сумерки по снегу, и думали только об игре и больше ни единой лишней мысли. Или сокровенные воспоминания о костре и бренди, и о друге, который, пожалуй, знал меня лучше остальных. То воспоминания, из которых человек строит крепость, обороняющую его сердце. Они – пробные камни, которые говорят ему, что он достоин уважения, а его жизнь имеет смысл и за рамками простого существования. У меня есть все эти воспоминания: об обиде, о комфорте, о радости. Я могу дотянуться до любого из них, даже если они сейчас потускнели, подобно запылившемуся гобелену в темном углу.