Убийца в фамильном гнезде
Шрифт:
Его голос был голосом усталого до крайней степени, вымотанного долгой, изнуряющей болезнью человека. А ведь еще вчера дед показался мне вполне здоровым.
– Не буду вас долго отвлекать. Хочу спросить вас кое о чем. Можно?
Он слабо кивнул.
– Вы внесли меня в завещание?
Дед заметно оживился:
– Тебе это интересно? Хочешь знать, что я тебе отписываю?
– Нет…
– Да что тут скромничать? Вливайся в семью! У меня одно только развлечение и осталось, что всех тут баламутить своим завещанием.
Старик рассмеялся и закашлялся. Приступ утомил его, но все равно настроение старика Цирулика улучшилось.
–
Дед молчал. Он поежился под пледом, глянул в окно, потом на меня. Ему было непонятно и неприятно: игрушка не хочет, чтобы с ней играли.
– Так… а зачем же ты сюда прибыла?
Я не успела даже подумать, правильно это или нет, как выпалила:
– Хочу узнать, кто убил… – Я осеклась, но сделала глубокий вдох, выдох, а затем закончила: – Мою сестру. Но тут еще одно. Я думаю, что Костю убили случайно, ведь тот, кто в него стрелял, отвез его в больницу. А Вету бросили умирать одну. Значит, мне надо искать того, кто хотел убить мою сестру.
– Вот как? – сказал дед, подняв брови. – Ты ищешь убийцу. Так деньги тебя не волнуют?
– Нет.
– Тогда сегодня вечером я перепишу завещание снова. Без тебя. – Он усмехнулся: – В сто девятый раз. На самом-то деле между иждивенцами я не так много делю: пару банковских счетов, да ценные бумаги, да кое-какие другие дивиденды. Конечно, для них это реальные деньги, но главное наследство – поместье и производства, вроде колбасного и молочного заводов, я оставлю только одному человеку. И он будет распоряжаться всем. Его я еще не выбрал.
– Ну, выберете еще…
Дед тягостно крякнул и, желая сменить тему, спросил:
– Ну а как ты собираешься найти убийцу? Ты думаешь, он тут, среди нас? Вообще-то в этом крысятнике есть кто угодно: шлюхи, идиоты, ханжи, завистники. Почему бы и не убийцы? Знаешь что, Неточка? – Дед подался в кресле вперед: – Я назову тебе имя убийцы, но ты кое-что для меня достанешь.
– Что? – Мои пальцы сжались. Я же догадывалась: дед знает все! – Что я должна достать?
И дед мне рассказал. В принципе я и раньше предполагала, что в подпольной лаборатории, которую организовал Костя, студенты мединститута готовили вовсе не аспирин, но откуда мне было знать, что те сорок таблеток, которые Костя брал в лаборатории ежемесячно, он отвозил своему деду? Теперь милиция лабораторию прикрыла, но я знала, где мне взять то, что хотел дед.
– После смерти Маши, полтора года назад, – дед слабой рукой указал на портрет женщины, висящий на стене, – я впал в страшную депрессию. Ты слышала, что старики уже не так реагируют на горе, как молодые? Так вот, это неправда. Я всегда презирал все эти сопли-слезы, но не думал, что буду так тосковать по Маше. Я не спал, не ел, я реально думал о том, что мне надо лечь и умереть. Костя приезжал ко мне чуть ли не каждый день. Я любил его больше других, и он тоже ко мне относился по-особенному. Он хотел мне помочь. Только ничего не получалось. Приходил психолог, может, психиатр, не знаю. Ставил мне капельницы, давал таблетки. Они глушили боль, но я становился развалиной. Однажды, когда я сказал, что психиатра этого больше на порог не пущу, Костя от отчаяния дал мне одну таблеточку. И я понял, что жить не просто можно, а нужно.
12
Мои планы моментально
До города меня подвез археолог Дмитрий Петрович. Заранее мы не договаривались, просто я шла вдоль дороги и увидела его автомобиль, направляющийся в сторону города.
Археолог меня не узнал, но это было не важно. Ему было все равно с кем говорить, а мне – слушать.
Сначала Онищенко убивался по поводу смерти своей двоюродной сестры. Ему казалось вполне естественным, что Эльвира свела счеты с жизнью.
– Она безумно тосковала по сыну, – вспоминал он. – Вот вчера мы с ней весь вечер проговорили – о том о сем. Она мне показалась очень опечаленной. Я хотел ей кое-что показать, одну вещь, но она и слушать толком не стала. А я ведь открытие сделал. Еще тридцать лет назад, когда студентом был, слышал, что…
Археолог резко умолк. Я поняла, что он чуть не выболтал мне суть своего открытия, на которое, видимо, очень рассчитывал. А вдруг бы я разболтала о нем кому-нибудь и этот кто-нибудь успел первым опубликовать в научных журналах и сообщить на научных конференциях об открытии Дмитрия Петровича, приписав его себе? Вот ужас!
Не удержавшись, я хихикнула, смикшировав веселье деликатным покашливанием.
Но Онищенко уже продолжал монолог:
– Только вообразите себе, что тут пятнадцать веков назад жили люди! И не просто жили, а создали редчайшую в этих местах культуру! Возвели каменные постройки и даже сторожевую башню. Правда, сопротивляться кочевникам не всегда удавалось. Трижды городище горело и разрушалось, а жители вновь возвращались и отстраивали его. Все это описывает в своих записках известный византийский миссионер Никифор Романский, который путешествовал в этих местах в начале седьмого века. Он рассказывает, что трижды жители этого местечка отстраивали город заново, и только в четвертый раз, когда кочевники разрушили сторожевую башню, жители в город решили не возвращаться. Ушли в поселение, которое стояло на месте Гродина.
– Хорошо, что было кому уходить, – сказала я рассеянно.
Археолог глянул на меня с уважением.
– Вот! – сказал он, будто попал из лука в кочевника. – И я так решил двадцать лет назад. Сколько камней я в Гродине перетаскал, чтобы свою догадку доказать! Но не там рыл, не то делал! А теперь – вот оно, получите!
Было ясно, что еще немного, и я узнаю, кто убил Кеннеди. Но мы приехали.
… – Я знаю, что это такое, – сказал Игорь Антонов, лишь лизнув таблетку деда. – Это «джоли».
– Не важно. Мне все равно. Найди мне и скажи цену.
– «Джоли» – это такая новая дрянь. Она сейчас самая модная в клубах, на вечеринках. Очень сильная. Ты подсела?
Игорь нашелся в квартире его родителей, там же, где мы и расстались перед тем, как я уехала в Париж. Вета писала мне, что он женился, но признаков изменения матримониального статуса я не обнаружила.
Тогда, год назад, я оставляла парня, который не обещал дожить и до первого сентября. Без укола он не мог продержаться и трех часов. А теперь он стоял прямо передо мной живой и здоровый, одетый в старую толстовку, которую я когда-то стирала для него, и спортивные штаны. Думаю, теперь его толстовку стирает ему жена.