Убийца в фамильном гнезде
Шрифт:
Я уверена, что этот кто-то был членом семьи Цирулик. И мне думается, что дед знает имя виновного в смерти внука и его жены. А зная его, нашел способы убедить руководство правоохранительных органов в том, что расследование не должно коснуться семьи. Поэтому с Виктором Ивановичем Цируликом мне и надо быть осторожной.
Сейчас убийца находится в этом доме. Он здесь, неподалеку. И я встречу его через пятнадцать минут в столовой.
В мою дверь постучали.
– Нета! – На пороге стоял дед. – Я провожу тебя в столовую. Уже два
Я была так напряжена в ту минуту, что восприняла его слова как приглашение на казнь. Мы спустились вниз по белой лестнице, прошли по тому коридорчику, в котором я видела сначала собаку, потом повариху, а потом и мужчину с поводком, и вошли в одну из комнат за тяжелой дубовой дверью.
Здесь, в просторном светлом помещении за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидела вся семья. Я запоздало испугалась было, что домашние уже предупреждены о приезде сестры Веты и мой эксперимент уже провален. Однако в семье Цирулик люди не спешили делиться новостями.
Дед вошел в дверь столовой первым, оставив меня в шаге позади себя. Он был выше меня ростом, и я не могла видеть тех, кто сидел за столом, но и я была скрыта от их глаз.
– Добрый день, – сказал дед семье.
Ответили ему вразнобой, недружно, после чего старый Цирулик сообщил нечто вызвавшее паузу, сравнимую только с той, что всегда следует за фразой «К нам едет ревизор»:
– У нас гостья.
Он прошел вперед, к своему месту за столом, а я осталась стоять на пороге. Пролепетав тихое приветствие, я жадно смотрела на присутствовавших, боясь упустить малейшее выражение их лиц, любой знак, который помог бы мне узнать убийцу в лицо.
«Вета, помоги мне!» – просила я сестру, узнавая почти всех сидевших здесь по ее письмам.
Эльвира, хрупкая женщина с пышными светлыми волосами, одетая во что-то простое и элегантное, побледнела и слабо улыбнулась мне. Вряд ли это она…
Виолетта, крупная брюнетка, грудастая и ладная, распахнула глаза и прошептала: «Вау!» Я отметила это.
Руслана изумленно покачала головой. Поправив иссиня-черный локон, она томно глянула на «мужчину с поводком». То есть на Илью, который тоже сидел за столом, но был, само собой, без поводка.
Отец Кости, Валерий Викторович, благообразием напоминавший Николая Второго, смотрел на меня удивленно и испуганно, отчего напоминал суслика. Он был одет в спортивный костюм, который выгодно подчеркивал его развитые бицепсы.
Андрей Викторович, его брат, полноватый дядька с лысиной, почесал правую ладонь. Красный камень на его кресте отразил луч солнца. Его жена Анна Степановна перекрестилась. Заметив это, осенил себя крестным знамением и ее муж.
Никита, хрупкий как мать, с выражением вечного недовольства во взгляде, отложил ложку и отвернулся к окну. Мне показалось, что он нервно вздохнул, словно ему трудно было взять себя в руки. И это про себя я запомнила.
Но больше запоминать было нечего. Никто не
– Дети, это сестра жены Кости. Ее зовут Нета, – уточнил дед.
Илья поднялся с места и придвинул от стены к столу стул. Я прошла и села рядом с ним.
На пороге появилась Зоя Павловна в сопровождении серой собаки. Она принесла прибор для меня. Никто не потрудился заранее предупредить повариху, что за столом будет еще один человек. Странно.
Серая собака покружилась на месте и, стукнув суставами о паркет, улеглась на пол.
6
Никто из членов семьи не задал мне ни единого вопроса. Что это было – деликатность, равнодушие или дурной тон?
Никита завел речь о беспутных нравах современной молодежи, которые лично он наблюдает в лагере студентов-археологов, занимающихся раскопками на территории поместья.
– Дед, почему их прогнать нельзя? – вопрошал он. – Ну ведь мерзость творится: пьют каждый вечер, музыка орет, девки чуть не голые пляшут.
– Я попрошу Дмитрия Петровича навести порядок, – успокоила Эльвира сына. – Никитушка, что ты так разозлился на бедных ребяток? Ты и сам с ними осенью шашлыки жарил и пиво пил.
– Я проявил гостеприимство, – ответил Никита недовольно. – Но они же добра не помнят! А твой Дмитрий Петрович, мама, на ночь в Гродин ездит, к жене и детям, а что тут деется – ему без разницы. Он монографию о питекантропах пишет, ему не до реальной жизни.
– Не о питекантропах, Никитушка, – мягко поправила его отставная актриса. – О культуре, которая была тут в шестом веке…
Никита возмущенно хмыкнул, но спор прекратил.
Руслана, сидевшая как раз напротив меня, спросила у Ильи, не может ли он дать ей урок верховой езды. Илья, который в своих пыльных джинсах явно диссонировал с интерьером, объяснил ей, что сейчас на конюшне нет той лошади, на которую можно было бы сесть Руслане. А те, что есть, больно прыткие и, не дай бог, сбросят неопытную наездницу.
Никита, следивший вполуха за объяснениями Ильи, кривовато ухмылялся.
– Илья Александрович, – сказал он наконец. – Не родился тот жеребец, который сбросил бы Руслану. И тебе не удастся.
Илья, который, кажется, и сам понимал это, отделался улыбкой. И на этот раз она, блеснувшая в непосредственной близости от моих нервных рецепторов, заставила меня вздрогнуть. Понимая, что теряю ощущение реальности, я начала на себя злиться.
На слова Никиты Руслана никак не отреагировала, зато дед глянул на внука недобрым взглядом, а Валерий Викторович, полуоткрыв рот, уставился на жену. У отца Кости была занятная мимика: в обычной жизни он казался очень симпатичным человеком, но в момент недоумения, удивления или замешательства становился похож на мелкого грызуна.