Убийцы Гора

Норман Джон

Один из сопровождавших посмотрел на меня и рассмеялся. Второй, тот самый, подозрительный, направил арбалет мне в грудь.

– Он может быть и лазутчиком желтых, - сказал он своим товарищам.

– Может, - согласился, очевидно, старший арбалетчик.

– А как мы проверим, действительно ли он Гладиус с Коса или нет? спросил один из стоящих у меня за спиной.

Я усмехнулся.

– Тарн меня узнает.

– Он уже попробовал крови, узнал вкус человеческого мяса, - сказал предводитель четверки.
– Он научился убивать

Не приближайся к нему сейчас, это плохо окончится для тебя.

– У нас мало времени, - сказал я.
– Мы не можем терять его понапрасну.

– Подожди!
– крикнул старший.

Я шагнул по направлению к громадному черному тарну. Он стоял у самого насеста, цепью привязанный к нему за ногу. Длина цепи была футов двадцати пяти, не больше. Я приближался медленно, вытянув вперед открытые ладони. Тарн не сводил с меня глаз.

– Птица не знает его, - заявил тот, что все время проявлял ко мне недоверие.
– Нет, точно не знает.

– Успокойся, - тихо сказал ему старший группы.

– Он просто безумец, - прошептал их товарищ.

– Верно, - согласился старший.
– Безумец или Гладиус с Коса.

Тарн, эта громадная, свирепая птица, приученная горианцами передвигаться под седлом, является существом диким и хищным, не имеющим себе соперников в безбрежном голубом океане поднебесья. При всех усилиях её едва ли удается приручить по-настоящему. Даже тарнсмены редко приближаются к ней без оружия или стрекала, а когда она принимает пищу, подходить к ней вообще считается безумием. Все её инстинкты, как, впрочем, и у большинства хищников, направлены на защиту самой себя и на убийство всего, что её окружает.

Подсобным рабочим, называемым зачастую тарноводами, несмотря на все их вооружение и безотказно действующие стимуляторы, нередко приходилось рисковать жизнью даже при воспитании и обучении птенцов тарнов, с самых первых дней своего появления на свет достигавших размеров жеребенка.

– Отойди от него!
– предупредил старший.

Я осторожно продвигался вперед, пока не оказался в пределах досягаемости прикованной за ногу птицы Тогда я заговорил с ней - Ты мой убар, Убар Небес Ведь ты узнаешь меня, правда?

Я подошел ближе, очень медленно, держа открытые ладони вытянутыми вперед, опасаясь сделать какое-нибудь неверное, поспешное движение Птица неотрывно наблюдала за мной, с её клюва свисали окровавленные остатки тела желтого - Вернись' - крикнул за моей спиной один из арбалетчиков, и я с удовлетворением узнал голос того подозрительного, высказавшего предположение, что я могу оказаться лазутчиком желтых Даже он отлично понимал, что может сейчас произойти.

– Нам нужно выступать, Убар Небес, - говорил я, подходя к птице ещё на шаг - Мы должны участвовать в этих состязаниях.

Я медленно протянул руку и, вытащив у него из клюва останки человеческого тела, очень осторожно отложил их в сторону, на землю Птица не сделала попытки ударить меня.

За спиной я услышал изумленные возгласы

арбалетчиков.

– Ты хорошо сражался, ты молодчина, - продолжал я разговаривать с птицей, поглаживая её забрызганный кровью длинный, крепкий, хищно изогнутый, как ятаган, клюв.

– Я рад, что ты остался жив.

Птица нежно уткнулась своим клювом мне в плечо...

– Готовьте платформу для следующего заезда, - не повышая голоса, проинструктировал я глядевших на меня во все глаза арбалетчиков - Да, Гладиус!
– ответил их старший Трое его товарищей, отложив в сторону оружие, поспешили запрягать телегу.

Я обернулся и посмотрел на этого человека, а он протянул мне кожаную маску, под которой в каждом заезде

на всем протяжении этого фантастического лета Гладиус с Коса неизменно скрывал свое лицо - Мин просил меня отдать это тебе, - сказал человек Спасибо, - ответил я, надевая маску на лицо.

Тут я услышал гонг судьи и шум от взмахов мощных крыльев, через мгновение утонувший в диком реве болельщиков - Восьмой заезд начался, сказал предводитель арбалетчиков.

Я любовно похлопал по клюву птицы.

– Я скоро вернусь, мой убар, - пообещал я тарну.

Затем я оставил его и пошел по разминочной площадке стальных, направляясь к высокому, в рост человека, бордюру, отгораживающему площадки от грунтовой дорожки, по которой тарнов на платформах доставляли к стартовым насестам. По другую сторону дорожки возвышалась стена стадиона, вверх на которую вели узкие крутые лестницы. Я поднялся по ступеням и присоеди-' нился ко многим другим уже находившимся здесь подсобным рабочим, забравшимся понаблюдать из-за спин зрителей за ходом состязаний. Старший группы арбалетчиков, охраняющих разминочную площадку стальных, поднялся следом за мной.

Всюду, где я проходил, за моей спиной раздавались удивленные и восхищенные крики:

– Это Гладиус с Коса! Это он!

– Я думал, он побоится появляться здесь!

– Да нет, глупец, это не Гладиус.

– Он скрывается от убийц' - Беги, наездник, беги отсюда!

– Беги, Гладиус!

– Тихо!
– повысив голос, распорядился сопровождающий меня человек, положив конец хлынувшим со всех сторон советам и увещеваниям.

Птицы-девять гоночных тарнов, - широко размахивая громадными, как паруса, крыльями, мчались всего в нескольких футах над головами зрителей. На спине каждой из них, низко пригнувшись к седлу, восседал на

ездник. Собравшиеся на трибунах перенесли все свое внимание на гонщиков.

Я глазами отыскал Зеленого Убара. Сидящий в седле низкорослый Мип был совсем незаметен за мощными взмахами крыльев своего тарна.

С обеих сторон летного поля стадиона на шестах возвышались по шесть деревянных голов тарнов, отмечавших количество оставшихся кругов заезда В семидесяти - восьмидесяти ярдах от меня я различил ложу убара и восседающего на мраморном кресле в императорской алой мантии самого убара Кернуса.