Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

Крён Юлия

Поскольку она не стала дальше ничего объяснять, София начала барабанить в дверь.

— Теодор! — кричала она, охваченная паникой. — Теодор!

— Он вас не слышит, — холодно сообщила Изидора, и София на какой-то миг подумала, что случилось худшее и юноша лежит в своей комнате мертвый.

Когда она наконец ворвалась к нему, стало ясно, что Теодор спит. Глаза его впали, лицо было бледным, как простыня и толстые повязки на запястьях. Взглянув на него, София почувствовала, как ее собственная кровь покинула ее члены. Обессиленная, она упала на колени.

— Я только что нашла его, иначе

он истек бы кровью, — говорила Изидора, которая последовала за ней в комнату. — Год назад он был у лекаря — с вами он не решился говорить об этом — и спросил у него, как избавиться от депрессии. Врач, который, по моему мнению, был обычным шарлатаном, сказал, что существует только одно средство избавиться от душевных страданий: заставить страдать тело, чтобы телесная боль вытеснила боль душевную. Теодор последовал его совету. Он бился головой об стену, втыкал в половой орган раскаленные иголки и сегодня так глубоко перерезал вены, что чуть не истек кровью, как забитая свинья.

У Софии не было сил, чтобы подняться на ноги. Она хотела броситься к нему, осмотреть раны, заново обработать их, но с каждым словом Изидоры становилась все более неподвижной и тяжелой.

— Ха! — рассмеялась сарацинка. — Так вы и помочь ему не можете? Теперь, после того как он оказался негодным на то, что вы считаете самым важным для себя, вы дадите ему умереть?

— Я просто хотела помочь ему... стать счастливым.

— Ха! — снова горько усмехнулась Изидора. — Ха!

Она прошла мимо Софии и осторожно потрогала щеки больного.

— Он должен был вместо вас стать величайшим ученым. Он должен был вместо вас сформировать личности наследников короля. Но это сломило его. Он осознанно уничтожил ваши планы, и теперь... теперь он, возможно, погибнет.

София не отходила от Теодора, но так и не смогла обработать его раны. С отсутствующим видом она наблюдала за тем, как Изидора меняет повязки. Вид черной, запекшейся крови, коркой закрывшей разрезы, вызывал невольное отвращение и страх. Смерть стучалась в дверь не как могущественная, величественная фигура, а прокрадывалась сквозь все щели как душный туман. Он обволакивал ее со всех сторон своими ядовитыми парами, так что у нее не оставалось сил противостоять ему.

Наконец смерть беззвучно покинула комнату, не забрав с собой жизнь молодого человека. Наверное, этот слабый юноша показался ей слишком скудной добычей.

К вечеру Теодор пришел в себя. Его лицо было по-прежнему мертвенно-бледным. Он посмотрел на Софию, удивленный тем, что жив, а еще больше тем, что она сидит у его изголовья. Катерина, вернувшаяся к тому времени домой, тоже с нетерпением ждала его пробуждения и теперь первой заговорила с ним.

— О, Теодор! — воскликнула она. — Как тебе могло прийти в голову оставить меня одну... с ней!

Она говорила так, будто Софии не было в комнате. Он бессильно поднял раненые руки и снова опустил их.

— Позже, Катерина, позже... оставь меня одного... с Софией. Сестра неохотно повиновалась. Но, оставшись наедине с Софией, Теодор замолчал.

Она смотрела на него, по-прежнему ничего не понимая. Ее проворный ум все еще был затуманен страхом.

— Я не понимаю, что произошло! — сказала она наконец. —

Книги некоторых ученых объявили запрещенными и сожгли. Значит, король позволил это, даже хотел этого. А ты... как получилось, что... и почему...?

Он прервал ее голосом, который был таким же темным, как кровь. Из всего его тела двигались только губы. Простыни в желтоватом свете масляной лампы напомнили Софии полотенца, в которые было завернуто тело Мелисанды с тех пор, как она покинула общество здоровых людей.

— Я полностью разрушил свою карьеру в университете.

— Чепуха, — пылко опровергла она его слова. Хотя она знала, что произошло во время диспута, следствие его казалось ей слишком жестоким. — Тебя простят, если ты покажешь, что сожалеешь о своих дерзких словах. Студенты не позволят выгнать тебя из университета. Они ценят тебя!

Теодор горько усмехнулся, но это причинило ему боль, и он весь сжался.

— Ха! Студенты! Они протестуют, когда закрываются хорошие кабаки и ночлежки, и уж точно не станут тратить время на меня.

— Но...

— Ах, София! Поверьте, я намеренно разрушил свою карьеру. Я знал, что делаю.

Она не хотела верить этому и покачала головой. Теодор пришел ей на помощь и сам озвучил неприятную истину.

— Знаете, София... с того самого дня, как я знаю вас, мне всегда хотелось понравиться вам и услышать вашу похвалу. Но в то же время я думаю, что смогу быть счастливым только тогда, когда буду действовать вам наперекор.

— Не говори ерунду! — резко прервала она его.

— Ученость была моим единственным оружием против вас.

— Не хочешь же ты сказать, что ведешь против меня борьбу!

— Я и правда воевал против вас. Но так, чтобы вы не заметили. Я перечеркнул ваши планы, но при этом всячески показывал вам свое уважение. Я ведь сказал профессорам, что женщина способна на то, чтобы стоять вместо меня в актовом зале и вести диспут! Потому что это то, что я знал всегда: вы можете поспорить с любым магистром. Ваши знания глубже и обширнее, чем у любого ученого. Если бы был закон, позволяющий каждому, независимо от его пола, говорить и думать все, что ему захочется, то вы стояли бы на том месте, куда отправили меня, и я был бы свободен от тяжкого долга делать то, что запрещено делать вам.

Вначале он говорил сбивчиво и неуверенно, но затем его слова стали похожи на плавный холодный поток.

Ей стало жутко. Он хладнокровно разбивал ее представление о нем.

— Но... даже твоя мать хотела... — начала она, не стыдясь снова солгать, напомнив ему, будто якобы мать доверила его Софии и не желала для него никакой иной жизни, кроме как жизни ученого.

Но это не помогло. С лицом, перекошенным болью, он прервал ее и продолжал свою исповедь.

— Да, так вы сказали. Но не думаю, что она действительно хотела, чтобы я провел свою жизнь в затхлых помещениях университета, вместо того чтобы дышать свежим воздухом. Я, как видите, открыто не противился ни ее, ни вашей воле, а сделал так, что меня прогнали оттуда после того, как я в последний раз прилюдно заявил о своем уважении к вам. Вы часто говорили, что я должен стать таким же умным, как вы, чтобы самому решать свою судьбу. А уж в учености я сегодня не испытываю недостатка.