Убийственная осень
Шрифт:
Овчарка заплатила мужику за весельную лодку. Он подвел подруг к веренице лодок, бок о бок стоящих на воде носом к причалу.
— Какую вам?
— А любую, лишь бы не дырявую.
Овчарка выбрала лодочку, недавно покрашенную голубой краской. На дне ее лежал даже оранжевый спасательный круг из пенопласта.
— Смотри, и круг есть, — с энтузиазмом заметила Овчарка.
— Большая радость, — хмуро отозвалась Васса, — лучше уж сразу потонуть, чем на нем болтаться черт-те сколько времени.
Васса первой ступила в лодку, села на узкую скамеечку на корме. За
— Какая-то очень шатучая лодка, — заметила она.
— Да, и как будто осаживается очень низко, — добавила Овчарка, — однако хозяин говорит, что у него все лодки такие.
— Дуры девки, не прыгайте по ней, она и шататься не будет. Если прыгать, можно совсем перевернуться, — сказал мужик и оттолкнул их от причала.
— Ну что ж, Овчарка, выгребай, — сказала Васса, — ты это все затеяла.
— А ты гляди вперед и говори, если я буду с курса сбиваться, я ведь спиной сижу, и мне не видно.
— Ладно. Только больше так лодку не раскачивай. Я утону — ладно. Но если утонет моя сумка с ключами, паспортом и деньгами, это уже серьезно.
— Поскольку ты тогда уже будешь утопленником, потребуешь от морского царя компенсацию за ущерб.
Овчарка, работая правым веслом, развернула лодку кормой к берегу и принялась грести. Овчарка гребла первый раз в жизни, и ей это очень даже понравилось. Правда, сначала лодка шла тяжело — на веслах мочалками висли большие охапки черных водорослей. Потом они выбрались из подводных зарослей, и грести стало намного легче. Овчарка утверждала, что они поймали течение. Васса мерзла на корме и страдала от комариных укусов.
— Дай-ка мне погрести, — попросила она, — только местами меняемся осторожно в шатучей этой лодке.
Овчарка перелезла на корму, развалилась там и стала давать Вассе указания:
— Не заглубляй так весла, кто же так делает. И так высоко их не поднимай, а то вода в лодку льется.
— Отстань со своими советами. Лучше пой что-нибудь. Да не спускай глаз со своего Усопшего. Не хватало еще заблудиться.
— Что петь? «Окрасился месяц багрянцем» хочешь?
— Честно сказать, нет. Там концовка мрачная. О том, как приплыли два трупа под утро к берегу. Очень в тему, ничего не скажешь. Если собьемся с курса…
— Но ты же не «изменщик коварный», а я не та самая красотка. Да ты погляди, мы почти уже и приплыли.
Васса подняла весла и обернулась.
— Слава богу, берег близко — послушай, что это тарахтит?
Мимо них не слишком быстро прошел катер «Стремительный» с двумя монахами и гробом на борту. Монахи что-то тихо пели. Овчарка увидела, как они пристали и стали вытаскивать гроб. Лопат при них не было — наверное, яму уже вырыли заранее.
— Хорошо, что мы все-таки не одни тут будем, — заметила Васса, — давай швартоваться. Садись теперь ты на весла.
Овчарке долго не удавалось подойти к каменистому мысу, далеко выступавшему в море, — их все время относило от берега. У Овчарки заболели от весел руки и плечи. Наконец, они пристали, но не к мысу, а метрах в пятидесяти
— Давай быстро, Овчарка, ищи свою часовню, и дуем отсюда. Что-то мне тут не нравится. Идиотка я. Надо было запереть тебя дома. Давай вытащим лодку.
Лодка вдруг оказалась очень тяжелой. Подруги только наполовину выволокли ее на берег.
— Привяжи ее теперь, Овчарка.
— К чему? Здесь нет ни деревца, ни колышка.
Но она придумала — обвязала веревкой небольшой камень.
Могилы стали попадаться почти сразу, как только кончилась полоса белого морского песка. Монахов с гробом нигде не было видно.
— Странно, где же они? — сказала Васса.
— Дались они тебе.
Васса с Овчаркой инстинктивно взялись за руки.
— И правда усопший какой остров, — прошептала Васса, — сверчки не поют, рыба даже у берега не плещется. Ищешь же ты, Овчарка, приключений на свою задницу. Тебя надо было в Москве еще запереть и не пускать никуда.
— Не бухти. Высматривай лучше часовню. Чем быстрее ее найдем, тем быстрее уедем, учти. Никто нас тут не съест.
— Я не мертвых боюсь, а живых, — ответила Васса.
— Тут, кроме нас, двух монахов и катерщика, никого нет.
Они шли. И так Вассе было не по себе, а Овчарка еще стала всякий вздор пороть:
— Здесь, говорят, ходит Бабка-охапка. Мне наша хозяйка рассказывала. Это ведьма умершая, ее земля не примет, пока она кому-нибудь свою душу вторую, черную, не передаст. Вот она и ходит, вся гнилая… Если ее встретишь, надо сказать «приходи вчера» и, пока она думает, убежать. Или высыпать перед ней горсть соли и велеть крупинки считать, и, пока она считает, смыться. А еще здесь есть черная монашка, ее убили, когда после революции монастырь на Бабьем разгоняли. Она уходить не хотела…
— Господи, Овчарка, деточка ты наша! Расскажи еще про гроб на колесиках!
Большинство могил выглядело скромно. Только деревянный шестиконечный крест с жестяной табличкой или небольшая плита, из экономии чаще всего одна на несколько покойников, с маленьким цветником, где рос мох и танцующие березки. Попалась, правда, им могила какого-то братка — настоящий белоснежный мавзолей, где вполне можно было жить. На широкой черной плите подруги увидели изображение покойного. Он сидел на переднем сиденье своего джипа с открытой дверцей. Ограда, выполненная из белого камня, была украшена картинками, эдакими сценками из жизни умершего. Под каждой имелась поясняющая надпись.
Овчарка наклонилась и прочла: «Бык мочит люберецких».
— Что ж, — заметила Васса, — судя по картинкам, теперь Быка поджаривают на сковородке. И не откупиться ему даже любимой тачкой. Странно здесь выглядит эта могила, да?
— Ага. Как будто в Москву ненадолго вернулись. Наверное, жизнь у братка была беспокойная, он и захотел лежать где-нибудь в тихом красивом месте. Ой, Васса, мы на чьей-то могиле стоим!
— Какая же это могила?
— Конечно, могила, видишь, холмик. Просто заброшенная, неогороженная. Сойди.