Убийственно хорош

Стрельна Саша

— Да это опять ты! Не сильно ушиблась? Наверно, маме следует не только объяснить тебе, что ходить следует, глядя перед собой, а не за спину, но и то, что подслушивание в цивилизованном мире считается не совсем приличной привычкой. Да и небезопасной… — античный бог — а это был именно он! — заботливо отвел с моего лба волосы.

— Черт!

— Больно?

— До свадьбы заживет! И… простите меня.

— Мне кажется, я это уже слышал. Дважды, — улыбаясь, пожурил он и взглянул так, что мне осталось только начать ковырять ножкой.

— Прекрати гоготать! — Внезапно мое смущение и вызванное им раздражение нашли себе жертву в Перфильеве.

— Шереметьево оказалось ближе, чем я до сих пор думал, или ты угнала вертолет?

— Билеты и документы нашлись у Наташки в сумке, — мрачно пояснила я и, решив сменить тему, заглянула в мастерскую. — Ну и где этот тип?

— Который?

— Не дури мне голову, она и так уже почти не соображает! Естественно, я имею в виду того самого…

— Вот он, — торопливо перебил меня Перфильев, пытаясь опять не начать смеяться.

Глава 4

Я во все глаза уставилась на своего неприлично красивого визави, видимо, в надежде, что он немедленно объяснит мне суть этой шутки. Но он лишь улыбался той самой кривоватой улыбкой, странную неловкость которой я никак не могла себе объяснить. Не сразу решилась я открыть рот, но когда это все-таки произошло, вдруг чего-то испугалась и со стуком захлопнула его вновь. — Простите? — вопросительно приподняв бровь, подсказал он. В ответ я лишь отчаянно замотала головой. — Нет? Тогда просто зайди в медицинский кабинет. Твой лоб пострадал достаточно сильно… — Мама! — По коридору в нашу сторону пулей летел Васька-младший. Он с разбегу кинулся обниматься, как обычно, едва не сбив меня с ног. Но этот номер программы уже был отработан достаточно хорошо, и я устояла. — Мама? — на сей раз пришел черед удивляться античному Ивану, и я удовлетворенно отметила, что растерянность на лике греческого божества выглядит так же забавно, как и на лицах простых смертных. — Совершенно справедливо, — мстительно подтвердил Перфильев. — Это та самая мамаша, по поводу умственного здоровья которой вы давеча и выражали сомнения. Теперь сами можете судить о справедливости или ошибочности ваших предположений. От себя лишь добавлю, что сегодня Мария Александровна превзошла сама себя. Бог Иванов покраснел. Я видела совершенно точно. И это сразу же повысило мой жизненный тонус. — Мама, — Васька дернул меня за руку. — У тебя здоровенная шишка на лбу. — Знаю. Перед тобой наглядный пример того, что подслушивать под дверью не только плохо, но и опасно, — я дернула сына за ухо, а потом, не удержавшись, нагнулась и со смаком расцеловала в обе щеки. — Как прошел день, пузырек? — Отлично! Ты уже познакомилась с Иваном? Правда, он классный? — Более чем, — неопределенно промямлила я. — Если не считать того, что у него теперь действительно есть все основания считать меня ненормальной. А кстати, как вам удалось прийти к этому малоутешительному для меня выводу до того, как я… э… присоединилась к вашей компании? Ответил Перфильев: — Иван сомневался, способна ли хоть одна мать, находящаяся в здравом уме и трезвой памяти, пригласить ночного сторожа в воспитатели. Я взял на себя смелость уверить его, что одна такая, и при том вполне разумная, все-таки нашлась… И только он решился мне поверить, как подоспела ты! Презрев обычные перфильевские шуточки, я уже совершенно серьезно взглянула на стоящего передо мной человека, на этот раз пытаясь разглядеть за поразительно красивым фасадом нечто неуловимое, то, что священники привычно называют душой. — Вы сомневаетесь, что справитесь? — Нет. Глаза непроницаемы, как у человека, вынужденного долгое время скрывать нечто болезненное, важное, от пристального, даже навязчивого внимания окружающего мира. Но замкнутость эта была столь глубоко личностной,

интимной, направленной внутрь, что почти не проявлялась в его общении с другими. Я хорошо запомнила его заботливость и доброту по отношению ко мне во время двух наших более чем странных встреч. Правда, тогда он принимал меня за девочку-подростка — мой рост, субтильность и близившиеся сумерки обманули его. Но я ведь и приглашала его не для общения с собой, а для того, чтобы он заботился о маленьком мальчике… — Какие у вас планы? — Если вы всерьез готовы нанять меня, я могу приступать хоть сейчас. Ваш… — он замялся и бросил быстрый взгляд из-под ресниц сначала на Перфильева, а потом на моего сына. — Василий объяснил мне ситуацию. Не стану скрывать, деньги, которые вы мне предлагаете, будут совсем не лишними. А вы, в свою очередь, можете не беспокоиться об отсутствии у меня нужного опыта. В доме, где я, по сути, жил до того, как перебрался в Москву, было двое детей приблизительно Васиного возраста. — Вы не москвич? — я была искренне удивлена. — У вас совершенно московский выговор… Он отвернулся, не ответив, но я успела заметить отсвет какого-то сильного чувства на его классически вылепленном лице. А еще я увидела шрамы… Маленькие, уже едва заметные шрамики возле уха; чуть выше виска у края темно-каштановых волос, стянутых на затылке в аккуратный хвост; за четко очерченной линией челюсти. Пластическая хирургия? Прекрасный Аполлон был произведением какого-то эскулапа, не лишенного чувства гармонии? И как это характеризует мужчину, который захотел заняться подобного рода украшательством? Опять же откуда у бездомного дворника деньги на это явно не дешевое мероприятие?.. Вопросы… Вопросы… Я почувствовала мандраж как перед ответственным интервью. — Василий, вот ключи, идите подождите меня в машине. — Мам, — мой Василек тревожно глянул на меня. Чувствительная натура сына всегда поражала меня своей потрясающей восприимчивостью к неким флюидам, наполнявшим пространство вселенной вокруг нас. Мальчик, наделенный такой чуткостью к чужим настроениям и переживаниям, действительно обладал даром божьим и мог стать воистину великим творцом… На горе или на радость… Я тряхнула головой и улыбнулась. — Идите. Нам с Иваном Ивановичем нужно поговорить наедине. — Пойдем, дружище. Заведем мамину машинерию. Мы остались одни в гулком коридоре. — Перед тем, как оставить на вас своего ребенка, я должна задать вам некоторые вопросы. Они могут показаться вам излишне прямолинейными или даже неприличными, но согласитесь, я имею на это право. Он явно напрягся, но лишь кивнул в ответ. — Меня интересует ваша половая ориентация, — он вскинул голову, явно собираясь перебить меня, но со мной такие финты не проходили уже давно. — Нет, позвольте мне закончить мысль. Я не принадлежу к категории людей, которые осуждают других только потому, что они родились не такими, как большинство, но… Мой мальчик растет без отца, и вряд ли будет хорошо, если воспитатель-мужчина к тому же еще окажется… Вы понимаете, что я имею в виду. Иван усмехнулся, покачал головой и взглянул на меня с новым интересом, видимо, вызванным моей почти неприличной откровенностью и прямотой. Надо сказать, прием этот очень часто приносил мне успех, потому что редко кто был готов встретить подобное от хрупкой женщины, которая еще минуту назад застенчиво улыбалась вам, сияя наивными голубыми глазами сквозь стекла очков… — Я убежденный гетеросексуал, Мария Александровна, смею вас уверить. Но что для вас мои слова? Вы меня не знаете и никак не сможете проверить, лгу я или нет. — Я постараюсь проинтуичить. Кстати, зачем вам понадобилось делать пластическую операцию? Нос был длинноват, или скрываетесь от народной полиции? Собеседник мой невольно дотронулся пальцами до уголка губ, и я только сейчас заметила тонкий, как паутинка, шрам, сбегавший от них вниз к подбородку. Это явно не было результатом оплошности хирурга, делавшего «пластику», зато с очевидностью объясняло странность улыбки Ивана. — Так вот откуда ноги растут… — задумчиво произнес он, и на мгновение стыд мой вырвался из-под контроля, и я почувствовала, как волна жара разлилась от шеи вверх к щекам. — Вы наблюдательны… Я дернула плечом: — Ответьте. — Хорошо. Это была вынужденная мера. Мое лицо после переделки, в которую я попал, годилось только для того, чтобы на нем сидеть… И конечно же, мне повезло с врачом. К тому же в день основной операции, когда мне заново строили вот это, — на сей раз Иван притронулся кончиками пальцев к своему носу, — он явно находился под особым покровительством муз с Олимпа… Получилось несколько слишком… Вы не находите? Я невольно рассмеялась, поразившись его пренебрежительно-шутливому и какому-то отстраненному отношению к собственной внешности. — Спасибо за откровенность. — Позвольте и мне спросить… Боюсь, мой вопрос тоже не будет блистать корректностью, но, по всей видимости, мне стоит знать… Где отец Васи? Он оставил вас? Развелся? — Нет. То есть… В общем, Васька считает своим отцом моего бывшего мужа, в то время как его настоящий отец не знает, что у него есть сын. Надеюсь, все так и останется… — почти шепотом закончила я. — Простите. — Вы правы, вам следовало это выяснить… Только теперь я очень рассчитываю на вашу сдержанность… Он кивнул: — Простите еще раз… — Уже два, — я попыталась улыбнуться. — Еще одно извинение, и мы с вами будем в расчете. — Простите, — с готовностью произнес он, причем не формально, в шутку, как того можно было бы ждать, а действительно искренне, тепло. — Мир? Иван протянул руку, зажатую в кулак, от которого смешно оттопыривался согнутый мизинец. Я зацепила его своим, и мы несколько раз тряхнули соединенные таким образом руки, торжественно произнеся хором: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Мимо, улыбаясь, прошел тот самый мужчина, которого я заметила в дверях мастерской, перед тем как врезаться в Ивана, и приняла за еще неизвестного мне претендента в воспитатели сына. Как же я обманулась!

Глава 5

Иван — а к моменту нашего с Перфильевым отъезда мы уже твердо перешли на «ты» — понравился мне. Я имею в виду в качестве воспитателя для сына. О том впечатлении, которое его античный профиль и фигура, по сравнению с которой Давидова была узкоплечей и толстопопой, производили на меня, грешную, лучше было совсем не упоминать. Прошло уже достаточно много лет с тех пор, когда один только взгляд на мужчину погружал меня в состояние щенячьего восторга. То ли способные всерьез взволновать меня особи противоположного пола перестали встречаться на пути, то ли опыт был слишком горьким… В общем, как бы то ни было, но возвращения домой я ждала с огромным нетерпением. Обратно мы добирались не с шикарным самолетом, который вез правительственную комиссию, а своим ходом. Сначала с оказией до Минеральных Вод, а там уже обычным рейсовым самолетом в Москву. Это устраивало меня, потому что на внуковской стоянке томилась моя машинка. Ваське же было все равно. Еще из Минеральных Вод мы позвонили в диспетчерскую телекомпании, и служебный минивен должен был ждать его и технику почти у трапа. Самолет приземлился в Москве глубокой ночью, и мы разошлись, договорившись созвониться, как проснемся. Василий, подгоняемый как всегда злющим и заспанным шофером, укатил в контору, чтобы сдать вверенную ему на время командировки дорогостоящую аппаратуру, а я, зевая, поплелась к моей практически в одиночестве поджидавшей меня автомобилине. Через пятнадцать минут безуспешных потуг я с прискорбием должна была признать, что это не моя машина, а лишь ее хладный труп. Сначала было подумала, что вернулись старые времена и из беспризорной машины тупо слили весь бензин. Но, во-первых, что-то в баке все-таки имелось, а во-вторых, как раз беспризорными оставленные владельцами авто тут как раз совсем не были: периметр был утыкан камерами. Но толку от них, если пациент однозначно мертв и никак не жив? Убедившись в этом, я злобно попинала своей дохлый автотранспорт ногами, а потом, с отвращением обнаружив, что у меня еще и мобильник сдох, начала размышлять, как жить дальше. Можно было бы сходить до будки, которая виднелась в отдалении и в которой были люди и, главное, розетка с электричеством. Но в будке было темно, да и вообще все вокруг мне показалось каким-то стремным. Потом-то я себе говорила, что это мне моя интуиция в маковку стучала, но в тот момент я просто забралась в нутро своей машинерии, заперлась на все замки, а еще через полчаса начала дремать в ожидании утра и возможной помощи. Однако заснуть мне не дали. Я вскинула голову оттого, что кто-то настойчиво постучал в стекло прямо возле моего уха. Это был какой-то незнакомый тип и, опасаясь неприятностей, я лишь проорала, чтобы он шел своей дорогой и оставил меня в покое. Но он настаивал, и я решилась приоткрыть окно, тем более что впечатление он производил вполне благопристойное — солидный, в добротном пальто и темной кепке, плотно сидевшей на его почти круглой голове. Больше ничего разглядеть не удавалось — светать еще только начинало, да и далекие фонари светили ему со спины. — Простите, у вас, наверно, проблемы с машиной? — Да. Не заводится, зараза. — Я могу помочь… — А что попросите взамен? Он рассмеялся: — Да ничего! Встречать меня приедут только через час-полтора, багаж такой, что без помощников я с ним и шагу ступить не смогу, на вокзалах и в аэропортах мне спится плохо, да и смысла уж нет, вот и слоняюсь без дела. — Добрый самаритянин? — недоверчиво глядя на его темный силуэт, переспросила я. — Не совсем. Скорее почитатель таланта. «Лавровая ветвь» вам досталась совершенно заслуженно. — О господи, — я рассмеялась. — Не волнуйтесь. Я понимаю, что вылезать вам страшновато, — все-таки ночь, а тут какой-то тип со странным предложением… Просто дерните рычаг, чтобы капот открылся, а я уж посмотрю, что там. Я мгновенно представила себе, как я открываю капот и через минуту вижу, как коварный незнакомец бежит от меня прочь, зажимая под мышкой похищенный аккумулятор… Это было так нелепо, что опасения мои как-то сами собой рассеялись. Я потянула на себя ручку под приборной доской, а потом все-таки выбралась из машины сама, чтобы посмотреть, что он будет делать с внутренностями моей девочки. Да и, наверно ж, какие-то инструменты ему понадобятся? Какая-то скрутка с ключами лежала у меня в багажнике, перекочевав из предыдущей моей машины, которая была совсем старушкой и постоянно ломалась. Эта пока не подводила, но, как известно, все бывает в первый раз. Я передала ключи своему спасителю. Он им обрадовался как родным, но очень быстро стало ясно, что они ни к чему. — Клемма у аккумулятора слетела. Как видно, разболталась. — И так бывает? Спасибо. Даже не знаю, что бы делала без вас. — Да не за что. И счастливого пути. Теперь всем смогу рассказывать, как «чинил» машину Марии Луневой. — Можете и поднаврать чего-нибудь. Я не обижусь. — Спасибо. Не премину, — он еще потоптался рядом, а потом махнул рукой и ушел. Небо уже серело, когда я завела свою подружку. Первым делом заехала на заправку, а там, раз уж такое дело, сходила в туалет и выпила кофе. На выезде к шоссе фары неожиданно выхватили из сумеречной тени, которую отбрасывали на дорогу нависающие ветви деревьев, знакомую фигуру моего неудавшегося спасителя, замахавшего мне навстречу руками. Я притормозила: — Что это вы тут делаете? — Да вот вещички мои в машину влезли, а я сам нет, — мужчина рассмеялся. — Садитесь, подброшу. — Вот спасибочки! — Куда вам… — начала я и внезапно осеклась, даже через довольно толстую куртку почувствовав, как в бок мне ткнулось что-то жесткое, опасное, почему-то не оставлявшее сомнений в сущности своей природы. — Прямо, Мария Александровна, и без резких движений, пожалуйста. Я сообщу вам, когда потребуется свернуть. — Кто вы? — Я уже имел честь сообщить вам — почитатель таланта. — Что вам нужно? — Про то я знаю сам, — почти пропел похититель и внезапно рявкнул. — Нажми на гашетку, дорогая, у нас не так много времени! На занятиях, которые проводились с нами, журналистами, работавшими в горячих точках и имевшими повышенную вероятность оказаться в заложниках, нам постоянно вбивали в голову одно главное правило — никакой самодеятельности, стараться во всем слушаться террориста, не раздражать его. А потому сначала газ до упора, как того и требовал мерзавец, вальяжно рассевшийся рядом со мной, небрежно поигрывая небольшим плоским пистолетом. А потом, когда он всполошился и, подавшись вперед, приказал мне не гнать, как полоумной, в серый мох коврового покрытия погрузилась педаль тормоза… Пристяжной ремень больно врезался мне в ребра, так что на какой-то миг перехватило дыхание. От рывка почему-то заложило уши, поэтому удар и болезненный вскрик рядом донеслись до меня словно издалека. Я повернула голову — похититель, который в отличие от меня пристегнуться не потрудился, медленно сползал по приборной доске, оставляя на ней узкий кровавый след… Увиденное словно подбросило меня. В одну секунду боец во мне превратился в истеричную бабу и, истошно голося, я бросилась вон из машины, а потом в неизведанную даль. Не знаю, сколько километров я бы пробежала, если бы за поворотом мне не открылся сверкающий спасительными огнями пост ГИБДД… Славные продавцы полосатых палочек, плотно утрамбованные в теплые куртки и штаны, словно шпикачки в шкурку, долго не могли взять в толк, что это я ору, трясясь и подпрыгивая, потом вроде сообразили, похватали автоматы и, погрузившись в свой фордевич с мигалками на крыше, отбыли в указанном мной направлении. Вернулись быстро и уже на двух машинах — второй покорно плелась моя раскрасавица, за рулем которой важно восседал один из гаишников. — Если кто здесь и был, гражданочка, то удрал, нас не дожидаясь, — миролюбиво, с явным чувством облегчения от выполненного долга сообщил мне тот, кто пригнал мою машину. — А следы, отпечатки, что там еще… — я растерялась. — Вам того надо? Теперь этого малого ищи-свищи. Уж поверьте моему опыту. Скажите спасибо, что отделались испугом, и езжайте-ка подобру-поздорову домой, а впредь не подвозите кого попало. Не зная, ругаться мне, плакать или смеяться, я последовала его совету. К дому подъехала только, что называется, к раннему завтраку, заранее представляя себе горы грязной посуды, пустой холодильник и прочие «радости» бабской жизни — еще бы, молодой мужик и мальчик одни на хозяйстве! Подобные мысли, после того, что едва не случилось со мной всего час назад, конечно, были чистым бредом, но, как ни странно, помогали не сорваться в новую истерику. Озноб бил всю дорогу. Зубы время от времени принимались выбивать нервную дрожь, и мне приходилось стискивать их — уж больно противным получался звук. Я потихоньку открыла дверь, не зная, проснулись ли уже в доме или нет, и прислушалась, попутно недоверчиво оглядываясь вокруг и даже принюхиваясь. Та часть гостиной, что я могла видеть от дверей, в разрухе не пребывала. На кухне послышалась какая-то возня, что-то упало, и мужской голос негромко выругался. Почему-то именно эта теплая спокойная тишина утреннего дома, пронизанная лучами апрельского солнца и разбавленная прочувствованным чертыханьем, подействовала на меня, как встряска на теплое шампанское. Пробка была выбита, и слезы градом покатились из глаз. Я уронила на пол сумку с вещами и, сбросив на нее куртку, опрометью бросилась в свою спальню. Время шло, и постепенно мне удалось успокоиться. Все еще изредка шмыгая носом, я смогла начать думать. Проще всего было предположить, что тот тип на стоянке — просто неудачный шутник, а пистолет в его руках был детским пугачом. К сожалению, пистолетов в своей жизни я видела слишком много, чтобы спутать боевое оружие с газовой «пукалкой», а уж тем более с игрушкой. Второй по безболезненности была версия о маньяке, которых вокруг знаменитостей разной степени звездности всегда пасется великое множество. Может, и я удостоилась подобной чести? Нет. Не вытанцовывалось. Этот человек не только ждал именно меня, знал мою машину и предварительно как-то поработал над ней, чтобы потом получить возможность втереться ко мне в доверие. Он знал день, время и место моего прилета, что было уже совсем страшно, потому что наш с Васькой маршрут определился в самый последний момент! Итак, этот некто, пользуясь более чем осведомленным источником информации, заранее приезжает в аэропорт… (Кстати, кто мог быть этим «источником»? Наша диспетчерская, куда звонил Перфильев, чтобы за ним прислали машину?) Потом «почитатель таланта», как он изволил отрекомендоваться, «обрабатывает» мою автомоблину и играет свой маленький, но психологически очень точно выстроенный спектакль. Я расслабляюсь, развешиваю уши и, мирно пощипывая травку, забредаю в расставленный силок. Совершенно профессионально расставленный силок. Те же бандюки никогда не стали бы городить ничего подобного… Меня вновь затрясло. Я скрючилась, обхватив руками колени. Все произошло так быстро… Один короткий эпизод, и я мгновенно оказалась вне своей спокойной и размеренной жизни, среди призраков и движущихся теней. Кому я могла понадобиться, для чего, за какие прегрешения перед родной властью? Куда-то не туда всунулся мой длинный нос? Да так, что и сама этого не заметила? В своей деятельности я всегда старалась как можно основательнее, насколько это было возможно без ущерба для самой работы, отмежеваться от власть имущих и начальства вообще. Военная тематика, которой я занялась, придя на телевидение, просто потому, что как дочь кадрового военного лучше многих разбиралась в ней, была не самой безопасной, но не настолько же! Я не похищала секретных армейских планов, не разглашала даты, сроки или количество чего бы то ни было… Произошедшее заставляет всерьез задуматься о том, что будет с Васильком, да и Наташкой, если меня вдруг не станет. До сих пор, уезжая в командировки в горячие точки, где наш брат-журналист гибнет если и не так часто, то и не редко, я совершенно об этом не задумывалась. Главным было сделать добротный, а лучше сенсационный материал, потому что он элементарно приносил больше денег… Да, мы с Перфильевым продавали часть отснятого (причем далеко не лучшую — все-таки премия «Лавровая ветвь» не на деревце растет!) забугорным агентствам, но так делали все… Да и не было в этих сюжетах ничего особенного! Ну люди, ну жуткие условия, ну жестокость как с их, так и с нашей стороны… A la guerrе come a la guerre… Быть может, меня просто хотели завербовать, припугнув для начала? Но кто? Наши? «Ихние»? Или вовсе рептилоиды с Нибиру? Господи, какой бред!

Глава 6

Эпитафия получилась успокоительной, и я незаметно начала засыпать… Уже сквозь дрему я услышала, как кто-то зашел ко мне, но открывать глаза не стала — было так приятно лежать, притворяясь крепко спящей, а на самом деле, затаив дыхание, прислушиваться к почти бесшумным действиям незваного гостя. Это был Иван — Васька наделал бы значительно больше шума, а больше никого в доме не было… Не было? На мгновение меня охватила паника — паранойя, следствие моих сегодняшних приключений,

заверещала тревожной сигнализацией, но в тот миг, когда я уже была готова вскочить, вытаращившись, руки посетителя коснулись моей лодыжки, и через мгновение я поняла, что он просто снимает с меня обувь… Сон пошел мне на пользу. Встав ближе к вечеру, я уже не чувствовала себя такой испуганной и несчастной. Дом был пуст. Теперь стало понятно, почему ничто не помешало мне спать так долго. Видимо, Иван увел куда-то своего беспокойного подопечного… Господи, да сегодня же понедельник! Они просто еще не вернулись из школы. Я пошла на кухню, собираясь измыслить что-нибудь нам на ужин. В заморозке нашлись куриные грудки, и я сунула их в микроволновку размораживаться. Картошку чистить категорически не хотелось, но пришлось пересилить себя. Когда одно уже жарилось, а другое варилось, я подсела к телефону. — С добрым утром, — сонно пролепетал Перфильев в ответ на мое приветствие. — Послушай, Вась, как ты думаешь, есть какие-нибудь причины для того, чтобы меня убить? — Навскидку? — Хотя бы. — За то, что ты только что жестоко разбудила меня. А что? Тебя мучили кошмары, или дома такой развал, что ты ищешь способ безболезненно покончить с собой? — Нет, — я помолчала, прикидывая, стоит ли втягивать Ваську в мои проблемы, но в последний момент что-то заставило меня промолчать. — Ладно, спи дальше. Завтра будешь в конторе? — А как же! — Ну тогда до завтра. — Постой, постой! Как дела на Западном фронте? Чуешь, как деликатно я формулирую? Я хмыкнула: — Похоже, без перемен. Впрочем, я еще их не видела — не вернулись из школы. — Ну, если что, звони. — Хорошо. Спокойной ночи. — Ага… Я встала перевернуть на сковороде курицу, услышала, как в двери поворачивается ключ, и пошла навстречу. — Мама! — Василек сиял улыбками. У него за спиной, чуть склонив голову к плечу, стоял Иван. — С возвращением, Мария. — Маша, — автоматически поправила я — Марией и только Марией меня называл отец… — Маша, — повторил он и тоже улыбнулся. — Как прошла поездка? Все в порядке? Взгляд испытующий. Интересно, он слышал, как я ревела? — Спасибо, все в порядке. А как дела у вас? — Неплохо. Мы с Васей справились. Ну… Больше сегодня ничего не понадобится? Я пошел? — Иван теребил хвостик молнии на своей куртке. — Может, поужинаете с нами? — Нет, спасибо… — Конечно, поужинает! — деловито распорядился мой отпрыск. — Постой, Вась, так себя не ведут. Быть может, у Ивана есть какие-то планы на сегодняшний вечер… — Есть? — Василек испытующе задрал на воспитателя свои черные бровки-запятые. — Нет, — как мне показалось, с облегчением сознался тот, и вопрос был решен. Отпустили мы его только довольно поздно вечером. Васька все время изыскивал причины, по которым Ивану нужно было еще немного задержаться, а я не возражала, подспудно оттягивая момент, когда нам с сыном нужно будет остаться одним… Ночь я не спала. Возможно, потому что слишком хорошо выспалась днем, а, скорее всего, по той простой причине, что все время невольно прислушивалась к каждому шороху. Неужели мерзкое состояние страха теперь станет моим постоянным спутником?.. *** Паранойя оказалась во мне очень сильна. Машину я теперь оставляла только так, что к ней невозможно было подойти незамеченным, но все равно, перед тем как сесть в нее, придирчиво осматривала днище и внутренности под капотом с фонариком. Вечером, если меня не сопровождал кто-нибудь солидной весовой категории, я и носа не высовывала. И даже днем передвигалась с оглядкой, стараясь избегать опасных с моей точки зрения мест. Но время шло, почти месяц пролетел с момента нападения на меня, а больше ничего не происходило. Я уже не знала, что мне обо всем этом думать. Вплотную приблизились летние школьные каникулы. Наступал момент, когда Василек должен был отправиться на дачу. Никогда раньше я не отпускала его от себя с таким спокойствием. Иван оказался прекрасным компаньоном моему разбойнику, сумев добиться не только его любви, но и, что немаловажно, уважения. Теперь даже то, что воспитатель — мужчина, не смущало меня, а радовало. Ведь, в случае чего, он сумеет постоять и за себя, и за моего мальчика. Дача была съемной. Но арендовала я ее уже много лет подряд у хороших знакомых, так что Васька чувствовал себя там как дома. Она находилась совсем недалеко от Москвы по Волоколамскому шоссе, и я собиралась планировать свое время так, чтобы наведываться к ним на выходные. Но, как известно, человек предполагает, а бог располагает. На следующий же день, как я отвезла их в Троицкое, я то ли что-то не то съела в столовой, то ли это был пирожок с мясом, который я, как последняя идиотка, купила в каком-то ларьке на улице. Короче, я чуть не две недели провалялась в больнице с тяжелейшим отравлением. Видно, старею. По молодости лет, когда я только-только сбежала из-под опеки отца и тусовалась по стране с самой разношерстной компанией, иногда приходилось есть такое! И ничего! А тут на тебе — какой-то пирожок с кошатиной чуть не отправил на тот свет! Да-а… Теперь смешно вспоминать, как Петюня после свадьбы был вынужден некоторое время регулярно напоминать мне, что котлета, раз упавшая на пол, — суть материя септическая и к еде непригодная… А уж о том, что такое брезгливость, я, видно, забыла навсегда. Слава богу, Наташка всего этого на себе не ощутила. Тогда ей едва исполнилось полгода, и она кормилась одним только материнским молоком… Это были очень тяжелые времена. И я, выбираясь из всего этого, поклялась себе, что никогда больше ни я, ни моя семья не будем страдать от безденежья. Чего бы мне это ни стоило. Петюня был творцом, рохлей, бессребреником, классической интеллигентской душой, способной лишь философствовать на прокуренной кухне, сдя в своем дорогущем инвалидном кресле. К счастью, у его высокопоставленной семейки оказались более чем мощные связи, и они задействовали их все… У меня даже появилась возможность выбрать сферу приложения своих сил, а дальше… Что-что, а работать я хотела и могла! Все мы учили в школе, что свобода — это осознанная необходимость. Так вот, я выбрала ее, сполна за нее заплатила и никогда не жалела о своем выборе… Один бог знает, что это вдруг меня потянуло на воспоминания. Хотя… Приближался день, когда у меня и у Наташки должен был приключиться день рождения — дочь я родила так «метко», что сделала сама себе подарок на всю жизнь. Натке должно было стукнуть двадцать, а мне тридцать семь. И день этот было не объехать и не обойти. «Может, пронесет!» — тайно молилась я каждый раз, и каждый раз напрасно. Но в этом году я была твердо намерена избежать обычного нашествия огромного количества званых и незваных гостей. Наташа планировала пока остаться в Париже, а мне внезапно, спустя почти пять лет, позвонила моя старшая сестра… Я пригласила ее с семьей к себе на дачу и собиралась тихо и добропорядочно попить чайку с тортиком, позвав еще, быть может, только Перфильева, ну и, конечно, Ивана… Хотя и это уже… Но уж его-то удалять из дома я точно не собиралась, даже ради того, чтобы наконец заслужить хоть толику одобрения от одного из членов моей в какой-то степени бывшей семьи! Более того, если копнуть глубже, я даже испытывала тайное желание узнать, что же про Иван будет сказано… Смотрины? Смешно! Василек встретил меня угрюмо: — Ты собираешься испортить мне твой день рождения! — объявил он, едва я распахнула дверцу машины. Я рассмеялась, поражаясь неисповедимости детской логики: — Но это все-таки мой день рождения… — Так что, даже дядя Стас не приедет? Я покрылась мурашками ужаса, представив себе прибытие Стаса со товарищи в разгар мирных посиделок в обществе Иры, ее мужа — полковника полиции, и их дочери с ее супругом, которого я вообще не знала. — А дядя Пуп? А Борисыч? А Куклюша? — продолжал допрашивать меня сын, и мне становилось все хуже. — Не приставай! Я просто хочу нормально… — Ах, НОРМАЛЬНО! — глянув на меня, как на душевнобольную, перебил Вася и удалился не оборачиваясь. — Дядя Пуп и Куклюша? — брови Ивана изогнулись над смешливо сощуренными глазами. «До чего же хорош!» Линялая футболка обтягивала его совершенный торс, а вытертые джинсы… М-м… Ох грехи наши тяжкие! Вздохнув, я побрела в дом, тем не менее, твердо намеренная осуществить свой план. Я позвонила сестре, Перфильеву и отключила мобильник. Автоответчик дома уже должен был объяснить всем желающим, что меня вообще нет в Москве. Короче, залегла на дно и даже ушки спрятала. Утро своего дня рождения я встретила в напряжении — до конца не верилось, что мне все-таки удалось уйти от «хвоста». Где-то около полудня, когда я в пятнадцатый раз поправляла белоснежную скатерть под симметрично расставленными столовыми приборами, со стороны улицы забибикала машина. Я начала спускаться с террасы, на которой и был накрыт стол, когда чистенький опелёк сестры неторопливо въехал на подъездную дорожку.

Глава 7

Ирина почти не изменилась за то время, что мы не виделись. Она была старше на семь лет, и, в отличие от меня, ее никто и никогда не принял бы за девочку-подростка. Она была статной, представительной дамой, что вполне соответствовало ее должности главного врача одной из московских больниц. Ее муж, Михаил Репняков, которого я видела до этого всего один раз, был с ней почти одного роста. Крепко сбитый, широкоплечий и кряжистый, с симпатичным, добродушным лицом. Следующей из машины выбралась моя племянница. Лида, обладательница роскошной русой косы, старше Наташки на три года и уже год как замужем. А вот и ее супруг… Я знала только, что его зовут Коля. Он оказался высоким, несколько нескладным парнем с длинными руками и ногами и довольно-таки неприятным выражением самодовольства на вытянутом, узконосом лице. — Здравствуйте, — чувствуя себя до крайности неловко, промолвила я. — Как добрались? — Спасибо. Прекрасно. Поздравляю тебя, Маша с днем рождения, — Ирка быстро мазнула меня губами по щеке и вложила в руку небольшой сверток. — Прости, чем богаты… — быстрый взгляд на двухэтажный деревянный дом, потом по участку, заросшему соснами и травой. Мне сразу захотелось начать оправдываться и все объяснять. Так бывало со мной даже в детстве, когда Ирка находила у меня среди вещей что-то новое… Это своего рода дар божий, уметь так… Стоп! — Проходите, пожалуйста! Вася, иди поздоровайся со своей тетей! Мой мрачный отпрыск выбрался откуда-то из угла и, нахохлившись, мужественно перенес процедуру взаимного представления. — А это Иван, воспитатель Васи. Иван, это моя сестра Ирина… Михаил Репняков шагнул навстречу и первым протянул руку: — Михаил, очень приятно. — Иван, — он ответил на рукопожатия и отступил в сторону, явно не желая оставаться в центре внимания. — Лидия, — вдруг заговорил Николай. — Я забыл в машине очки. Принеси, будь добра. Племянница вскочила и поспешила по ступенькам вниз, а ее супруг, как мне показалось, победно осмотрел собравшихся, будто хвастаясь проделанной работой. И если раньше он был мне лишь безотчетно неприятен, то с этой минуты стал просто-таки противен. Если бы он был моим зятем… «Он не твой зять», — напомнила я сама себе и изобразила на лице вежливую улыбку. — Прошу вас, располагайтесь. Для обеда, наверно, еще рановато… Может, хотите чего-нибудь попить холодненького? Жарко… — С удовольствием. «О господи!» Я поплелась к холодильнику, а когда вернулась, неся поднос, полный запотевших бокалов с апельсиновым соком, моя сестра как раз приступила к допросу Ивана: — Домашний воспитатель — не самая распространенная профессия среди мужчин. — Мне она нравится, — Иван улыбался, но я увидела в его глазах напряженность. — Вы получили какое-то специальное образование? — Нет… — Удивившая меня неуверенность, потом уже тверже: — Нет. — Но тогда как… — Иван работает в гимназии, где учится Вася, — встряла я, убеждая себя, что не столько желаю защитить его, сколько беспокоюсь за собственную шкуру: если Ирина узнает, кем на самом деле работает он в школе, — мне крышка. Все время, что она после этого сочтет возможным провести здесь, будет посвящено наставлению меня на путь истинный. — Вот как! Мне казалось, что мальчик младше… — Чужие дети быстро растут, — миролюбиво заметил Михаил и улыбнулся мне. Я с облегчением ответила на его улыбку. — А где Наташа? — Лида робко подняла на меня глаза. — Я думала, она будет здесь. — Она в Париже, — я помялась. — У своего отчима. — И ты отпустила ее одну? — в голосе Ирины негодование смешивалось со священным ужасом, и я разозлилась. — Он не имеет привычки есть молоденьких девушек. — Но он… — Об остальном знаем ты и я, Ириша. Вряд ли будет целесообразно… — Ты права, — поспешно подтвердила сестра и почему-то опасливо глянула на мужа своей дочери. «Неужели боится, что он узнает? Но как это может…» Я не додумала свою мысль, потому что Николай, все это время не сводивший глаз со стакана с соком, словно собирался его вскипятить взглядом, внезапно поднял голову. Быстро глянул сначала на сидевшую опустив голову жену, а потом на Ивана, замершего у перил террасы, так чтобы не терять из виду игравшего на лужайке Васю. — Давайте чего-нибудь выпьем? — предложила я и тоже удостоилась его холодноватого взгляда. — Мы с женой не пьем. — Да я, в общем, тоже, но… — Как здесь спокойно, хорошо, птички поют… — мечтательно произнес вдруг Михаил, откидываясь на спинку и вытягивая над головой руки. Я кашлянула: — Мы уже много лет снимаем на лето эту дачу. — За сколько? — Ирина насупила изящно выгнутые брови. — Это дом моего хорошего знакомого, так что плата символическая. — А что же он сам? — Недоверие. Я пожала плечами: — В это время года он предпочитает Подмосковью юг Франции. — Хорошо ему. — Неплохо… «И зачем я решилась на это безумие? Все равно, как ни старайся, я буду для них белой вороной, уродом, в каждой семье не без которого…» И словно в ответ на мою невысказанную жалобу за забором загудела машина. — Дядя Вася приехал, — Василек первым добежал до калитки и удивленно замер. Да, это оказался явно не Перфильев… — Вы будете Мария Лунева? — из открытого окна «Газели» на меня деловито высунулся незнакомый парень в синей спецовке. — Ну я… — Распишитесь здесь и покажите куда грузить. Я автоматически поставила закорючку в указанном месте и лишь потом спохватилась: — Грузить? Но водитель уже выпрыгнул из кабины, а после и он, и его товарищ, тем временем успевший открыть заднюю дверцу грузовичка, подхватили по какому-то стеклянно звякнувшему картонному ящику и пронесли их мимо меня на участок. — Куда ставить, хозяйка? — Что это? — тупо спросила я, шагая за ними и отчаянно не желая верить тому, что видели мои глаза. Оба мужика даже приостановились, удивленно задрав брови: — Водка, мадам! Как заказывали, целых десять ящиков родимой! Я подняла голову и встретилась с пятью парами удивленных глаз, наблюдавших за началом разгрузки. Выбрав среди них те, что смотрели на меня с наибольшей симпатией, я попросила слабым голосом: — Иван, вызови, пожалуйста, «скорую». В мгновение ока он сказался рядом. — Тебе нехорошо? — Нет, со мной все просто прекрасно. Отлично! Великолепно! А медики… Медики наверняка понадобятся тем, кто скоро сюда понаедет, чтобы выпить все это. Кстати, Ириша, ты ведь врач… Сколько нужно человек, чтобы без опасности для здоровья выпить десять ящиков, а стало быть… стало быть десять помножить на двадцать… Это будет… Это будет… — Двести, — вдруг подсказал Михаил, с веселым оживлением наблюдавший за происходящим. — Точно! — Я некультурно ткнула в него пальцем. — Никогда не была сильна в математике. Так вот, сколько нужно человек, чтобы выпить двести бутылок водки? — Тут я внезапно задумалась. — Правда, наверняка в их планы не входит совершить сей подвиг за один день. Иначе ведь придется посылать гонцов в ларек… *** Через час прибыл Перфильев, а сразу следом за ним грузовик с уже наколотыми березовыми дровами, потом легковушка, в которой привезли парную свинину, лук, несколько литров уксуса и белого вина, перец, соль… Выложенный последним пакет с лаврушкой доконал, видно, не только меня. — Мы немедленно уезжаем, — Ирина поднялась со стула, на самом краешке которого сидела все это время, выпрямив напряженную спину и прижав к бокам локти. Я затосковала настолько, что даже не стала возражать. Но, как оказалось, возражения все же были. — Езжай, если хочешь, — вполне миролюбиво откликнулся Михаил и вопросительно приподнял бровь, встретив мой изумленный взгляд. — Машенька, вы ведь не будете против, если мы с Лидушей задержимся? — Нет, конечно, но… — Ты хочешь, чтобы наша дочь видела все это… свинство? — задыхаясь в поисках достойного определения, Ирина неопределенно махнула рукой, случайно указав при этом именно на то место, где на траве в тенечке среди водки и прочих припасов, возвышалась гора мяса, которое, быть может, еще сегодня хрюкало. Я тоже невольно хрюкнула, тем самым обратив праведный гнев сестры на себя. — Я не обвиняю тебя, Мария! В конце концов, кто мы такие, чтобы ради нас менять свои привычки… И Ирина двинулась вниз по ступенькам, следом было пошел Николай, но остановился, заметив, что жена его не двинулась со своего места. Бедняжка сидела, втянув голову в плечи и опустив глаза, словно в надежде, что так ее не заметят. — Лидия? — Николай был удивлен ее пассивным неповиновением настолько, что мне немедленно захотелось дать ему в нос. — Мы с Лидочкой хотели бы остаться, правда, дочка? — Да. — Миша! — Ирусик, сколько лет на тебе женат, столько слышу страшные истории о вакханалиях, которые творятся у твоей сестры… И черт меня побери, если я соглашусь уехать в тот самый момент, когда все только начинается! Я разозлилась: — Это вам не балаган, Михаил. А мои друзья не дрессированные уродцы. Он смутился и выставил перед собой раскрытые ладони: — Маша, Маша, не мастак я говорить, так что уж простите, если брякнул что не так. Я не имел ничего… — Ладно, чего уж там. — Так нам с Лидушей можно присоединиться? Мы не покажемся чем-то чужеродным? И тут все стало легко и просто, хотя бы потому, что бояться мне уже было абсолютно нечего. — Вы еще посмеетесь над своим вопросом часа через четыре, если, конечно, вспомните о нем.

Глава 8

— Это и правда будет вакханалия? — вопрос застал меня врасплох, когда я рылась в сарайчике возле летней кухни в поисках запрятанного туда еще в прошлом году большого чугунного котла, в котором Куклюша обычно варила детям чудесный кулеш над костром.

Я невольно вздрогнула и больно прищемила палец, уронив на него какую-то железную растопырку, назначение которой уже давно забылось. Иван, пригнувшись, шагнул внутрь и, отстранив меня, сам принялся разбирать завал. Засунув в рот пострадавший палец, я смущенно глядела на его обтянутую светлой рубашкой спину.

— Ты испачкаешься.

— И то верно. Переоденусь, а потом помогу. Ничего не трогай без меня.

— Где Василек?

— Занял стратегический пост в развилке дерева у ворот. Ждет. Маша, быть может, его стоит увезти, если… — он поднял на меня глаза и твердо закончил: — Водки слишком много.

— Не волнуйся. Дети даже для этих обормотов — святое. Малышей здесь всегда бывает очень много. У одной Куклюши их своих пятеро, да столько же приемышей.

Иван присвистнул.

— А дядя Пуп?

— О! Наверняка, это его стараниями сюда понавезли все это. Чувствуется рука профессионала. На самом деле его зовут Яков Крыштовский…

— Тот самый Крыштовский?

Я кивнула.

— Как же он превратился в Пупа? — улыбаясь, спросил Иван.

— Когда Наташка была еще совсем маленькой, Яша как раз совершенно свихнулся на поп-музыке. Некоторое время он честно не понимал, почему его… гм… пение не пользуется популярностью, но потом с дружеской помощью до него наконец-таки дошло, что его истинное дарование совсем в другом. Решившись переквалифицироваться, он мгновенно стал одним из лучших продюсеров Москвы… В общем, Наташка только и слышала от него: поп-рок, поп-звезда, поп-стиль. Поп в ее детской головенке как-то переделался в Пуп… Теперь Наташка Яшку уже так не зазывает — взрослой стала, а Васька с ее подачи только «дядя Пуп» и зовет.

— Понятно, — смеясь вместе со мной, ответил Иван. — И сколько всего ожидается гостей?

— Не знаю, кто сможет выбраться на этот раз. Все они уже в несколько иной весовой категории… Но Стас будет наверняка, а в его банде человек пятьдесят не меньше. Это не считая детей.

— Банде?

— Увидишь все сам. Уже скоро. Иди переоденься и будь сегодня начальником моей стражи. Когда эти лоботрясы наклюкаются, мне может понадобиться твердая рука и ясный ум.

— Я присягаю вам на верность, госпожа моя… И если бы здесь не было так грязно, а это, — он оттянул двумя пальцами штанину, — не были бы мои единственные приличные брюки, я бы даже преклонил колено…