Убийственно тихая жизнь (Что скрывал покойник)
Шрифт:
Клара перешла на виски, и теперь они вдвоем с Гамашем смотрели в окно на викторианские башни, видимые за деревьями на холме.
– Тем не менее Тиммер и Джейн были лучшими подругами, – сказал Гамаш.
– Верно. Но Джейн со всеми уживалась.
– Кроме своей племянницы Йоланды.
– Ну, в этом нет ничего удивительного. С Йоландой не может ужиться даже сама Йоланда.
– Вы знаете, почему Джейн в своем доме никого не пускала дальше кухни?
– Понятия не имею, – ответила Клара. – Но она пригласила нас на коктейль в гостиную в день вернисажа в Уильямсбурге. Хотела отпраздновать
– Когда она это сделала? – спросил Гамаш, подавшись вперед.
– В пятницу. За обедом. Когда узнала, что жюри приняло ее картину.
– Постойте, – сказал Гамаш, ставя локти на столик так, словно собирался проползти по столу и забраться Кларе в голову. – Вы сейчас сказали, что в пятницу вечером она всех пригласила к себе в дом. Впервые в жизни. А на следующее утро ее убили.
– Да. Она приглашала к себе на обеды тысячу раз. Но не дальше кухни. А на этот раз подчеркнула, что обед будет в гостиной. Это важно?
– Не знаю. А когда открывается выставка?
– Через две недели.
Они посидели молча, думая о выставке. Потом Клара посмотрела на часы:
– Мне пора. Ждем гостей к обеду.
Гамаш поднялся вместе с ней, и она улыбнулась ему:
– Спасибо, что нашли скрадок.
Он слегка поклонился ей, проводил взглядом ее фигуру – Клара шла, кивая и приветственно помахивая людям. Она остановилась у столика, за которым сидели Питер и Бен. Поцеловала Питера в макушку, двое мужчин одновременно поднялись, и все втроем, словно семья, вышли из бистро.
Гамаш взял со столика «Большую охотничью книгу для мальчиков», открыл обложку. Внутри крупными круглыми буквами неуверенным почерком было написано: «Б. Маленфан».
Придя в гостиницу, Гамаш столкнулся с Габри и Оливье, которые собирались к Морроу на обед в складчину.
– В духовке для вас пастуший пирог, – сказал Габри от дверей.
Поднявшись по лестнице, Гамаш постучал в дверь агента Николь и предложил ей встретиться внизу через двадцать минут. Николь согласилась. Еще он сказал, что поедят они сегодня прямо здесь, в гостинице, так что одеться она может по-домашнему. Она кивнула, поблагодарила его и, закрыв дверь, вернулась к тому, чем занималась последние полчаса: отчаянно пыталась понять, что ей надеть. Она позаимствовала у своей сестры Анжелины кое-какую одежду и теперь не могла решить, какой выбор будет идеальным. По какой одежде сразу станет понятно: вот она, будущий старший инспектор, умная, властная, спорить с которой не рекомендуется? Какая одежда скажет: «Будь похожей на меня»? Какая подходит лучше всего?
Гамаш поднялся еще на один лестничный пролет, открыл дверь в свой номер и почувствовал, как его потянуло к медной кровати с высоким пуховым одеялом и подушками. Ему хотелось упасть на нее, закрыть глаза и уснуть, забыться. Обстановка в номере была простая: стены успокаивающего белого цвета, комод темного вишневого дерева. На одной стене – старый портрет, написанный маслом. На полу – подвыцветший, но привлекательный коврик. Атмосфера тепла и уюта – Гамашу даже трудно было этому противиться. Он помедлил, стоя посреди комнаты, но через несколько мгновений решительно направился в ванную. Душ освежил его, потом он оделся по-домашнему
Иветт Николь появилась полчаса спустя. Она решила надеть самое сильнодействующее из имеющихся у нее одеяний. Гамаш не оторвался от чтения, когда она вошла.
– У нас проблема. – Он поднял голову от блокнота и посмотрел на Николь, которая сидела напротив него, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди: не женщина, а сплошные кресты. – Вообще-то, проблема у вас. Но поскольку она влияет на ход расследования, то становится и моей проблемой.
– Правда, сэр? И что же это за проблема?
– У вас хорошие мозги, агент.
– Разве это проблема?
– Да, именно проблема. Вы самоуверенны и смотрите на всех свысока.
Эти слова, сказанные мягким голосом, были для нее как пощечина. Никто прежде не отваживался говорить с ней так.
– Я начал с того, что у вас хорошая голова. Сегодня днем на заседании вы продемонстрировали неплохие дедуктивные способности.
Николь села прямее и немного успокоилась, однако оставалась начеку.
– Но одной хорошей головы недостаточно, – продолжал Гамаш. – Ею нужно правильно пользоваться. А вы этого не делаете. Вы смотрите, но не видите. Вы слушаете, но не слышите.
Николь была абсолютно уверена, что видела эти слова на кофейной кружке в службе дорожного движения. Бедняга Гамаш: руководствовался философией, умещавшейся на кружке.
– Я вижу и слышу достаточно хорошо, чтобы раскрыть дело.
– Возможно. Мы еще посмотрим. Как я уже сказал, вы это неплохо проделали, и у вас хорошая голова. Но что-то отсутствует. Вы наверняка замечали это. Вы никогда не ощущали себя потерянной, как будто люди вокруг говорят на иностранном языке, как будто вокруг происходит что-то понятное всем, кроме вас?
Николь понадеялась, что шок, который она испытала, не отразился на ее лице. Откуда ему это известно?
– Единственное, чего я не могу понять, сэр, – это как можно устраивать мне головомойку за то, что я раскрыла дело.
– Вам не хватает дисциплины, – гнул свою линию Гамаш, пытаясь достучаться до нее. – Вот, например, что я сказал вам перед тем, как мы вошли в дом Крофта?
– Я не помню. – Наконец до нее стало доходить, что, возможно, ей грозят крупные неприятности.
– Я просил вас слушать и не говорить. Но вы заговорили с миссис Крофт, когда она появилась в кухне.
– Ну, кто-то ведь должен был проявить к ней сочувствие. Вы обвинили меня в том, что я лишена доброты. Но это неправда. – «Господи боже, только бы не расплакаться», – подумала Николь, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Она сжала руки в кулаки, держа их на коленях. – Я добрая.
– Разве у нас шла об этом речь? Мы расследуем убийство. Вы должны делать то, что вам говорят. Нет отдельных правил для вас и каких-то других правил для всех остальных. Вам ясно? Если вам велят помалкивать и вести записи, то вы должны делать то, что велено. – Последние слова были произнесены медленно, отчетливо, холодно. Гамаш спросил себя, понимает ли она сама, что она интриганка. Вряд ли. – Сегодня утром я назвал вам три фразы из четырех, которые ведут к мудрости.