Убийственные болоньезе
Шрифт:
Причем первого сентября ни у кого из молодых людей проживающих в доме, вечеринки не было.
— Я бы не слишком доверял их показаниям, — сказал Далакян, — они попросту могут скрывать это от родителей.
— Ну, так узнайте, было ли это на самом деле! — разволновалась Тина.
— Непременно, — успокоил ее детектив, — Тина, простите, Валентина…
— Чего уж там, называйте Тиной, — разрешила она.
— Как мне стало известно, ваш продюсер пользуется услугами некоего Арташеза, известного в нашем городе, как Ной.
— Ной… Ресторан «Ковчег»… — вспомнила Тина, — старинный дружок Бернса.
— Да, вы правы.
— Значит крыша Бернса —
— Да, это так.
— Что еще? — потребовала дальнейшего отчета Тина.
— Ной имеет доход от распространения наркотиков, подпольного изготовления спиртных напитков и предоставления сексуальных услуг.
— Ого, вот это букет! Каким образом мы вписываемся в статьи доходов Ноя?
— На заре своего бизнеса Бернс просил поддержки Ноя, с тех пор он входит в триаду, которой руководит Ной.
— Триада? — удивилась Тина, и, загибая пальцы, перечислила. — Это паленая водка, наркотики и проституция?
— Да.
— У Ноя было три сына. Сим, Хам и Иафет. Кто есть Бернс? Судя по тому, что их совместный бизнес процветает, Бернс не Хам.
— Не шутите этим Тина, — погрозил пальцем Далакян.
— Какие шутки, — отмахнулась Тина, — Давид сказал, что расчеты с «крышей» ведутся через банк.
— Подставное лицо или какая-нибудь организация.
— Мог ли Ной взять на себя организацию взрыва? — спросила Тина.
— Если Бернс доказал ему необходимость, мог.
— Надо установить истину.
— На это может понадобиться время, — осторожно заметил детектив.
— Не важно. Важно выяснить все до конца. Работайте. Звоните.
Далакян остался сидеть на лавочке, а Тина, бросив ему прощальный кивок, удалилась в сторону торговых павильонов и вскоре исчезла из вида.
Натурные съемки проходили на арендованной территории бывшего пансионата. Здания, принадлежащие в советское время пансионату «Красная Нива», в давнее, дореволюционное время, были резиденцией богатейшего заводчика Альметева. Сейчас территория выглядела сильно запущенной, с одичавшей природой, разрушенными временем и людьми, зданиями. Это как нельзя лучше подходило для натурных съемок войны 1812 года. Съемочная группа прибыла караваном, еще засветло, чтобы ухватить неверную погоду ранней осени. Караван состоял из нескольких трейлеров с аппаратурой и вагончиков для актеров. Для набора массовки был объявлен клич по всем ангельским культурным заведениям, драматическим театрам, студиям актеров и любительским театрам. Платили на натурных съемках хорошо, раздеваться не требовали (хватало своих кадров), требовались определенные навыки, к примеру, обращение с лошадьми, управление гужевым транспортом, опыт сражений на шпагах, саблях и дуэльных пистолетах. Все как в большом кино. Оттого свои фильмы Бернс называл «крепкой альтернативой Мосфильму».
Тине накладывали грим, когда в ее трейлер заглянул Бернс. Присутствие его на изматывающих съемках не ожидалось, и сердце Тины забилось тревогой: что-то случилось! Собрав волю в кулак, Тина с приветливой улыбкой обратилась к продюсеру:
— Роман Израилевич! Какая приятная неожиданность!
— Рада?
— Как можно сомневаться! По делу или соскучились?
— Соскучился, радость моя! Не сидится и не лежится старому Бернсу, все думаю, как там моя красавица? Не строит ли мне какой-либо каверзы?
— Так хорошо начали Роман Израилевич, и тут же все зачеркнули. Ну, какая каверза?
Работаю и днем и ночью, сами знаете, какой напряженный график. И сцены все практически с моим участием, за небольшим исключением.
Зритель не заскучает?
— Поверь, золотко, не заскучает, тестовая группа без дела не сидит. Впрочем, я не за тем, — и как по мановению волшебной палочки тон Бернса изменился. — Ты, что же дрянь, любовника себе завела?
— Побойтесь бога Роман Израилевич! — вскочила, едва не налетев на гримера, Тина.
— Боги у нас, золотко, разные. Ты своего бойся. А я уж разберусь.
Бернс ткнул Тину в грудь, и она споткнулась о трюмо, уронив несколько склянок с кремами и косметикой.
— Выйти всем! — рявкнул продюсер.
Гример, зачем-то подняв руки вверх, задом попятилась к двери. Не дожидаясь ее ухода, Бернс притянул Тину за лацканы халата, и гневно спросил:
— Ты зачем к Дурбину ходила?
— Со всем с ума сошел, старый черт, посмей меня только пальцем тронуть! — зашипела Тина и, не удержавшись, плюнула в лицо Бернса.
— С Далакяном шашни завела? — утираясь рукавом, почти спокойно произнес Роман Израилевич.
— Да хоть бы и так!
— То-то он тебе названивает!
— Вы кто? Мой родственник, чтобы я отчитывалась перед вами?
— Постыдилась бы, я ведь тебе в деды гожусь!
— Вы бы вспоминали об этом, когда юбку мне задираете!
— Тиночка, золотко, прости меня старика, совсем с ума меня свела. Последний разум потерял, ночей не сплю, все думаю, с кем моя Тиночка…
— Жизни вы мне не даете Роман Израилевич, извели своей ревностью. Людей перестали бояться. Где это видано, что бы при служащих драться лезли!
— Разве ж это драться? Пожурить…
— Ничего себе, на груди синяк будет. Грим килограммами изводить.
— Золотко…
— При Давидке трусики с меня оборвали, — припоминала обиды Тина — с голою задницей стояла.
— Что, возбудился, подлец? — вскинулся Бернс.
— Он же вам как сын, Роман Израилевич!
— Золотко…
— Хватит, — отрубила Тина. — Не золотко я вам, а Тина Андреевна. И с вашими домогательствами тоже хватит!
— Как же это?
— А вот так! Куда хотите, с этим… — Тина ткнула пальцем в направлении Бернсовых брюк, — туда и идите.
— Значит, Далакян…
— Хоть черт с рогами, только бы не вы.
— Ладно. Вспомнишь, да поздно будет.
— Ох, и застращали вы меня… — с иронией сказала Тина.
Бернс выскочил из Тининого трейлера, и еще долго слышался его гневный голос, разносящийся по территории бывшей резиденции заводчика Альметева.
На ужине, устроенном для съемочной группы рядом с Бернсом сидела прекрасная Элен Безухова, в миру — Любочка Егорова. Новая фаворитка была преисполнена важности, ее шаловливые ручки, то сновали, подкладывая в тарелку продюсера самые лакомые кусочки, то совершали какие-то «таинственные» действия под скатертью, которым был накрыт длинный деревянный стол. Тина сидела напротив и мечтала об окончании ужина. Давид не приближался к опальной актрисе, боясь навлечь гнев на и так угнетенную еще одним унижением Тину. По распоряжению Бернса Тина переехала из комфортабельного трейлера в общий вагончик. Там было тесно, хотя актеры и считались сплоченной братией, но все-таки нашлись некоторые, нашедшие в Тинкином падении пищу для язвительных шуток. На самые грубые подначки уставшая Тина думала: «Глупо, очень глупо». А если завтра ей взбредет в голову помириться с Бернсом? Тина ругала себя за несдержанность, но мириться не хотелось. От последнего шага ее удерживала месть. Перед сном, Тина посетила общий душ.