Убийство церемониймейстера
Шрифт:
– Компанию? Из этих, что ли? – Снулый харкнул на идеально выскобленный пол. – Не люди, а вши! Обгадили меня, думают, это им поможет…
– Я говорю о твоем заказчике, об Арабаджеве.
– Не знаю я никакого Арабаджева!
– Брось, Спиридон. Для чего ты его выгораживаешь? Думаешь, он тебе туда деньги будет высылать? Василий Мансурович сам гол как сокол!
– Говорю же: я такого не знаю. Чего его спасать? Знал – сказал бы. Я имел дело с посредником.
– Назови посредника!
– Полячок один, по фамилии Янович-Яновский.
– Где его найти?
– В Седьмой Рождественской улице, номер дома не помню. Там внизу кухмистерская.
– Расскажи
– Ну, он пришел к Питенбрюху, сказал: надо сложить одного. Дерьмовый такой. Живут вдвоем с лакеем, больше на квартире никого нет. Лакей дурак, через него можно подобраться. Тут они стали спорить о деньгах.
– Не сошлись, что ли?
– Сначала не сошлись. Мой прейскурант – пять тысяч, а заказчик давал только три с половиной. Я отказался. По мокрому делу возни много, оно дешево стоить не может… К тому же заказ особенный: не просто кончить, а еще чтобы ложный след был – того же дурака-лакея подставить в убийцы. Ну, прошел чуть не месяц, поляк снова явился в «Малинник». Там я его и увидал впервые. Он сказал: цена та же, три с половиной. Больше нет. Но тот хлюст разжился деньгами. Что в доме найдете, все ваше. Я подумал и согласился. Иван Цыферов взялся лакея обработать. Он языкастый был, не то что Ефим. Уболтал дурака. Сходили они пару раз в портерную и стали лучшие друзья. Иван сказал, что будто бы нашел ему другое место. Ну и явились к новому хозяину представляться. Представился, халдей! Я тогда полдома снимал на Пороховых, там его и сложили. Поехали сразу на Кабинетскую. У нас уж ключи были, с лакея сняли. Зашли с черной лестницы… Хлюст так ничего и не услышал. Быстро помер, можно сказать, в один миг. Ну, посмотрели мы вещи… Поскольку задумали на алёшку [51] повесить, то делали все аккуратно. Словно бы он сам шарил. И купон ему под кровать подбросили для верности. Поиск удался: нашли мы в бюро две с лишним тысячи, все новыми билетами! Не обманул заказчик. Вышли так же тихо, как и вошли.
51
Алёшка – лакей (жарг.).
Словом, начало было удачливое. Это потом вдруг фортуна стала рожу кривить. Приплыли мы на костеобжигательный завод, а вы нас там уже ждете. Как хоть узнали-то, ваше высокоблагородие?
– Кочегары в кабаке между собой говорили, а сыскной агент подслушал.
– Вон как… Эх! Всегда я из-за дураков страдал! Если бы можно было одному такие дела проворачивать – ей-ей, сам бы все делал! Никому ведь нельзя верить!
– А почему же ты с кочегарами стал договариваться, а не с хозяином завода? Или хоть со сторожем. Кочегары-то – самый никчемный народ!
– Это не я, а Васька. С него, паскуды, все началось. Решил, дурак, деньги сэкономить! Кобозев-де много возьмет, а мужики десяткой довольны будут. Вот и наэкономил, мразь!
– Ладно, дальше валяй.
– Дальше уж вы знаете. Еле я ноги с Гутуева унес. Пришлось товарища добить. Хотя какой он мне товарищ? Лапоть, сор земной, как все они. Ну, вижу, дело плохо, надо все нитки рвать. Главная нитка – Васька-барыга. Забрал я его на магометанское кладбище, вроде как спрятаться, да там же и закопал. Чтоб не экономил больше, сволочь… А дознание-то идет! Мне посредник пеняет: с лакеем не вышло, полиция вот-вот заказчика в подозрение возьмет! Хотел я их обоих послать куда подальше, дело-то уже сделано и деньги получены. Но поостерегся. Себя надо спасать!
– Кто Шустова завербовал?
– Иуду-то? Я самолично. За пятьсот рублей. Заказчик мне имя сообщил, мол, человек из команды Лыкова, все рапорты ему пишет. Я вечером на улице его подкараулил, зашли в трактир, там и договорились…
– Из своих денег отдал? – не поверил Лыков.
– Ну, хотел эту сумму в счет вставить, но потом она окупилась.
– Каким образом?
– А когда сложили в Москве шалаву, при ней денег оказалось до тысячи рублей, да еще серьги с бриллиантами. Выгодно скатались!
Сыщик спросил обескураженно:
– Что, прямо так легко Сергей Фирсович меня и продал?
– А ему деньги были нужны. У сестры базедову болезнь нашли. Лечение дорогое. Он и согласился.
– Янович-Яновский с Шустовым встречался?
– Нет, через меня все шло.
– Не может быть, – усомнился Лыков. – Иуда нарочно подсунул мне мысль явиться в мировой суд!
– Правильно. Янович мне сказал, я передал иуде.
– Но ведь это было, когда я еще Арабаджева не подозревал!
– Лакея-то уже нашли, – пояснил Агейчев. – И заказчик понял, что вы скоро догадаетесь.
– О чем?
– Что место не поделили… И решил, как я кумекаю, в опережение высунуться. Умный, видать, собака!
– Как вы узнали, что Дуткин в воскресенье ездил в Москву? Да еще к француженке.
– Янович сообщил. Он и адрес дал.
– А он откуда выяснил? – не унимался Алексей.
– Черт его знает. Я показал ему письмо Дуткина, он сбегал, доложился по команде и принес имя и адрес. План был толковый: загодя развалить инобытие. Ясно же, что вы скоро ту девку разыщете. А уберем ее – Дуткину крышка.
– Ну ладно, пусть так. Расскажи, что в Москве было.
– Вам Цыферов все уж написал!
– Я хочу от тебя услышать.
– Чего рассказывать? Приехал я, напугал девку. Твоего, мол, кредитного в тюрьму посадили, за убийство. Того, из Питера, с большими усами. Скоро и за тобой явятся, отправят в столицу. Он-де тебя оговорил как потатчицу. В столице шутить не станут, в каторгу сошлют. Им гулящую не жалко, а для отчета годится. Спасайся! Она и всполошилась. А как съехала с квартиры, тут я ее и… Прямо в экипаже. Извозчик-то мой был, старый знакомый, налетчик из Андроновки. Он помогал.
– Где этот сообщник сейчас?
– Не ищите. Я его задавил для пользы дела.
– Куда дели труп Клотильды Лавинэ?
– Куда дели, оттуда справок не дают, – уклончиво ответил Снулый.
– Да? А мне дают, – огорошил его надворный советник. – Поклон тебе от Шайтан-оглы!
Убийца не поверил своим ушам.
– Вы что, виделись с ним?
– Вот как с тобой.
– Он же в розыске!
– Для меня сделал исключение. И все рассказал.
Агейчев был сражен. Он долго молчал, потом пробормотал:
– Сволочь… А деньги взял!
– Ты, Спиридон, много зла наделал в Москве. Люди тебя ненавидят, потому нет тебе нигде укрытия.
Допрос прервало появление доктора. Тот осмотрел калеку. На жалобу, что нога под гипсом сильно чешется, ответил:
– Надо терпеть!
– Он будет ходить? – спросил эскулапа Алексей.
– Будет, только на костылях.
– То есть вылечить до конца нельзя?
– Травма тяжелая. Будто кувалдой дали! Нога лишилась возможности сгибаться в колене, и это неизлечимо.