Убийство церемониймейстера
Шрифт:
– Ну, Спиридон, повезло тебе! – порадовал маза Лыков. – На Сахалин не поедешь.
– А куда меня тогда?
– С таким увечьем каторгу не дают. Оставляют в местной тюрьме общего содержания. Будешь сидеть в Семибашенном [52] . Там хорошо, баня каждый месяц!
– Сколько мне предстоит?
– Как суд решит. По твоим грехам полагается бессрочная каторга. Ее заменят на двадцать пять лет. Манифесты с амнистиями на тебя не распространяются. Значит, выйдешь на волю уже в следующем веке. Если точно, то в 1917
52
Семибашенный – Литовский замок, городская исправительная тюрьма Санкт-Петербурга.
Агейчев сделался мрачнее тучи.
– Да ладно! – подбодрил его сыщик. – Все лучше, чем в Воеводской пади уголь добывать! Там ведь долго не живут. А тут столица, доктора… Вас, сволочей, еще и лечить станут, вместо того чтобы удавить.
– Кому я буду нужен в 1917 году?! – в отчаянии выкрикнул Снулый. – Да с негнущейся ногой!
– Кто знает, что тогда будет? Через двадцать пять лет другая Россия появится, цивилизованная, гуманная. Все-таки есть прогресс или нет? Так что терпи. Скажи лучше, твои встречи с поляком при свидетелях проходили?
Снулый впервые повеселел:
– Нет, завсегда глаз на глаз. По трактирам да меблирашкам, и никогда два раза в одном месте.
– Плохо.
– Да уж чего хорошего!
Действительно, в деле обнаружилось препятствие. При таком обороте поляк никогда не сознается. Зачем? Чтобы получить каторгу за соучастие? Очная ставка бесполезна: Янович скажет, что Снулый его оговорил. Свидетелей нет. Значит, безнаказанным останется не только посредник, но и тот, кто стоит за ним. Заказчик убийства Арабаджев.
Так дознание зашло в тупик. Случилось то, чего каждый раз опасался Благово: полиция все знает, но доказать не может. Алексей передал собранные улики следователю и остался на вторых ролях.
В эти дни ему пришлось решить несколько вопросов. Сначала сыщика вызвал к себе Дурново и показал запрос из Экспедиции церемониальных дел. Князь Долгоруков в вызывательном тоне требовал разъяснить, кто из состоящих в должности под подозрением у Департамента полиции. Лыков рассказал начальству, как придворный самодур затруднил ему дознание. И даже отказался выполнить Высочайшее распоряжение! Петр Николаевич возмутился:
– Что ж вы сразу не доложили?
– Сам государь не помог; а вы что бы сделали?
– Князек – известный интриган. Но так хамить моим сотрудникам! Сейчас я его проучу…
Он вызвал Зыбина и приказал:
– Пишите: «В Экспедицию церемониальных дел»…
– На чье имя?
– Ни на чье. Без предиктов и титулований. «На ваш номер такой-то сообщаю следующее. До завершения следствия никаких назначений на должность церемониймейстера не производить». И моя подпись.
– Так прямо и написать? – опешил секретарь.
– А что вам не нравится? – сощурился директор.
– Князь Долгорукий – важная персона. И никак вам не подчиняется. А вы ему будто бы приказ!
– Пусть только попробует не выполнить! Я ведь не государь, у меня разговор короткий!
– А если его сиятельство спросит, когда завершится следствие?
– Ответить:
Смущенный секретарь удалился, а Дурново продолжил разговор с Лыковым:
– Значит, заказчик убийства – Арабаджев?
– Да.
– Но доказать это мы не в силах?
– Пока да. Однако есть одно соображение…
– Ну-ка, излагайте!
– Дать показания на Арабаджева может только Янович-Яновский. Но он считает, что это ему невыгодно.
– Правильно считает, – согласился тайный советник. – Что, он сам себе срок наговорит?
– Если приспичит, то и наговорит.
– А с чего ему приспичит?
– Янович на самом деле вляпался. Только еще не понял во что. Поляк – единственный свидетель причастности Арабаджева к убийству Дашевского. И зачем он тому живой?
Дурново задумался, а Лыков продолжил:
– Пан полагает, что у него выбор: или идти в каторгу, или оставаться на свободе. И потому молчит. В действительности его выбор другой: или идти в каторгу, или умереть.
– Вы сами верите в это?
– Убежден! Арабаджев только кажется обычным петербургским чиновником. Коллежский асессор, кандидат права, состоит в должности церемониймейстера. А на самом деле он зверь! Дикий абрек! Ни оскорбленный Лерхе, ни обворованный Дуткин так и не решились на то, что легко позволил себе этот господин. Для того лишь, чтобы занять понравившуюся должность. Сейчас речь идет уже не о месте, а о его свободе и самой жизни. Думаете, он чем-то смутится? Нет, конечно. Арабаджев нанесет удар. И на этот раз своими руками, поскольку другого исполнителя ему не найти. Так что на месте Яновича я бы ходил по улице и оглядывался. Сомневаюсь, что его надолго хватит. Знаю по себе, что ожидание смерти очень удручает…
– Ну-с, попробуйте разъяснить пану все эти соображения. И заканчивайте с этим придворным убийством. Вы свое дело сделали. Пусть теперь ломают головы следователь и прокурор.
Лыков вызвал Яновича-Яновского на беседу. Кудрявый смазливый мужчина на вопрос о роде занятий ответил: «Меценат». Алексей знал по пребыванию в Варшаве, что так именуют себя все бездельники. Беседа закончилась ничем, так же как и очная ставка с Агейчевым. Поляк от всего открестился, а Снулого назвал лжецом и шизофреником… Выждав день, сыщик снова пожелал увидеть мецената. Того пришлось вести на Фонтанку под конвоем городовых. Янович запел было свою прежнюю песню, но Лыков быстро его оборвал. На этот раз он не проявлял вежливости и не скрывал презрения к собеседнику. Жестко и грубо надворный советник описал пану перспективы его запирательства. Речь он заключил тем тезисом, который изложил Дурново.
– Ваш выбор очень прост. Или Арабаджев вас убьет, или вы упреждаете его и выдаете, после чего идете на каторгу. Но хоть живы останетесь! Защищать вас от покушения полиция не станет. Одним мерзавцем меньше…
Янович пытался храбриться. Алексей подал ему лист бумаги:
– Распишитесь и идите вон, мне тошно в вашем присутствии.
– Что это?
– Приказ о помещении вас под гласный полицейский надзор. Дважды в день будете отмечаться в своем участке.
– Но мне нужно срочно ехать в Варшаву!