Убийство девушку не красит
Шрифт:
Вспоминал тщательно скрываемые от него слезы матери, мелькающие в ее руках спицы, плетущие узор из старых неровных ниток. Бабушку, рассуждающую о Боге, приятеля детских лет Питера, верного друга Димку Новоселова и даже Юлю Васильеву, первую свою любовь.
Вспоминал, вспоминал…
Как будто заново переживал, но в ускоренном ритме.
И не мог выбрать.
Любой выбор оборачивался, по большому счету, предательством.
Беспокойно спящая в соседней комнате женщина с разметавшимися по подушке волосами, чуть приоткрытыми, припухшими губами и еле уловимым собственным
Сергей Кириллович взвешивал снова и снова, снова и снова вспоминал, готовый без раздумий все отдать за одну только возможность не участвовать в этом выборе. Пытался призвать на помощь знаменитое свое чутье, но чутье отказало ему категорически – не возникало чувства прозрения, уверенности в правильности выбора.
Когда серый сумрак за окном превратился в чахлое, раннее ноябрьское утро, Сергей Кириллович решительно достал плотный кусочек картона с отпечатанными на нем реквизитами Тимухина, повертел в руках, положил перед собой, но в последний момент передумал. Долго рылся в телефонных книжках, перебирал замусоленные бумажки, а после нетвердой рукой набрал телефонный номер, который, был уверен, никогда в жизни ему не пригодится.
15
С Владимиром Сергеевичем Пихоленко по кличке Пиха Сергей Кириллович, к своему счастью, пересекался только один раз в жизни. Пиха был крупным криминальным авторитетом, и встречаться на его пути оказывалось чревато. Сергей Кириллович и не искал этой встречи, Пиха сам его нашел. Семь лет назад это было. Давно.
Стоял поздний вечер, почти ночь, когда Сергей Кириллович возвращался домой из клиники. У подъезда на скамейке сидел в одиночестве пожилой, кряжистый мужчина в не по погоде теплой куртке.
– Сергей Кириллович, – уверенно окликнул незнакомец.
Сергей поморщился, таких встреч он не любил. Ужасно хотелось домой, есть и спать, болела спина от долгого стояния за операционным столом, ныли ноги, голова соображала лишь настолько, чтобы найти в полупустом городе дорогу к дому, а сейчас, чувствовалось, придется напрягаться, вникать, вероятнее всего, отказывать и отфутболивать, потому что… Потому что таких неофициальных встреч возле дома он не любил.
– Извините меня, Сергей Кириллович, но у меня большая беда.
– Сочувствую, – сочувствия в голосе получилось немного, самая-самая малость, – приходите завтра утром в клинику, я буду вести прием. Если вы по этому вопросу, конечно.
– Я по этому вопросу, но завтра в клинику прийти я не смогу. Не нужно, чтобы меня видели в вашей клинике, для вас же лучше…
Сергей поднял усталые глаза на человека на скамейке. Очередное предложение о незаконной операции? Через такие разговоры он уже проходил и, если честно, боялся их. Отказывать было страшно, хотя до сих пор все как-то обходилось.
Странно, ему казалось, что репутация невмешательства в криминальные дела у него уже сложилась. И обычно подобные разговоры велись другим тоном и в другой обстановке, в голосе же вставшего навстречу мужчины была абсолютно неделовая боль. Настоящая
– Что вы от меня хотите?
– Наверно, поговорить.
Сергей Кириллович собирался было сказать, что не в силах уже сегодня говорить, что ночь на дворе и погода не располагает, но послушно опустился на скамейку.
– Слушаю вас… – В голосе по-прежнему не звучало никакой заинтересованности.
– Я – Пиха. Слыхали, небось, о таком. – Вопроса не было, только констатация.
Сергей удивленно расширил глаза. Разумеется, он слыхал. Имя Пихи вызывало у посвященных почтение куда большее, чем имя губернатора. Пиха держал в городе игорный бизнес, и его ребята разбирались с проблемами очень жестко. Даже по меркам Чикаго тридцатых годов.
Сергею и во сне не снилось, что доведется встретиться с криминальной легендой наяву – ходили слухи, что лично Пиха встречается с простыми смертными очень редко. Это был какой-то театр абсурда: криминальный авторитет Пиха поздно вечером сидит в одиночестве на скамейке у подъезда Сергея и к тому же приглашает поговорить. Никогда не разговаривайте с незнакомцами…
– Почему я должен вам верить? – Сергей старался не выдавать голосом своего испуга.
– Да вы просто поверьте, Сергей Кириллович, и все. Могу вам паспорт показать. Пихоленко Владимир Сергеевич, сорок шестого года рождения. Погоняло Пиха.
Его голос звучал тихо и устало, а глаза напомнили Сергею глаза матерого волка из фильма канала ВВС про жизнь стаи: казалось бы, просто кино, ничего опасного, но лучше в них, как в бездну, не смотреть…
Однако избежать контакта с волком не представлялось возможным.
– Вот что, Владимир Сергеевич, давайте в квартиру поднимемся. Я устал и есть хочу. – От полного отсутствия контроля над ситуацией Сергей Кириллович слегка обнаглел.
Пиха понял это.
– Да, лучше в квартиру. Здесь у вас вечерами молодежь шалит, наверно.
– Неужели для вас актуально? – недоверчиво поинтересовался Сергей.
– Они же молодые, здоровые, а мы с вами против них кто? Так, два битых фраера… Я, знаете, один к вам приехал.
Они молча поднимались в квартиру, и Сергей тревожно гадал: что же привело к нему полночь-заполночь столь одиозную фигуру.
Беда у Пихи действительно вышла нешуточная. Его единственный сын, почти мальчишка, поздний ребенок здорово накуролесил. По культивируемым Пихой порядкам за такое однозначно полагалась пуля в лоб. В лучшем случае. И изменить ничего было нельзя, чтобы никто, НИКТО не мог после сказать, что Пиха ради собственного ребенка поступился принципами, потерял авторитет.
Но и не поступиться ими Пиха тоже не мог: размотав жизнь по лагерям и тюрьмам, Пиха узнал о существовании мальчишки, когда тому минуло четырнадцать. Еще несколько лет Пиха присматривался к нему, считаясь просто дальним родственником, прежде чем признался Егорке в своем отцовстве. И Егор решил доказать отцу, что и он чего-то стоит по их, криминальным, меркам. Действовал самостоятельно, отца в курс дела не ввел, решил ошеломить результатом.