Убийство девушку не красит
Шрифт:
Вот и ошеломил.
– Знаете, Сергей Кириллович, я ведь во всем виноват. Я, наверно, не должен был ему говорить. Или как-то не так я сказал… Кто ж знал, что он подвиги совершать кинется. Мне теперь один выход: я сына спасать должен, хотя вам меня, по-видимому, не понять. Я потому к вам и пришел, что всем известно – вы подпольных операций не делаете, здесь никто искать не будет. А потом я его спрячу. Всяко со мной в жизни бывало, било сильно, а такое в первый раз… Что делать – не знаю, все неправильно, как ни крути. Вы молодой еще, своих детей нет…
Для
Какому-то незнакомому Егорке повезло в этой жизни больше, чем ему, Сергею. Повезло быть понятым, родным, любимым, нужным своему отцу, который сидит сейчас с несчастным видом напротив Сергея и у Сергея на глазах рвет на клочки свои заветные устои, годами заработанное право называться справедливым. Этому неведомому Егору повезло идти на подвиги, лезть на рожон, прыгать выше головы ради кого-то.
Нет, не был и Сергей сиротой, была мама, готовая на все ради собственного сына, еще раньше была бабушка, способная все понять и простить, но это было не то, другое. То самое прекратилось в восемь лет и больше не возвращалось и не вернется, думалось, уже никогда.
И Сергей Кириллович дал слабину.
Позже он много раз корил себя, подозревал даже, что старый волк Пиха просто мастерски разыграл свою роль, затронул нужные струны, хотя Сергей ни с кем и никогда не обсуждал своих чувств к отцу. Ловил себя на мысли, что матерый правильно выбрал диспозицию: у Сергея в кабинете разговор не сложился бы так, как сложился.
Да, потом Сергей чертыхался, когда на подобные предложения непримиримо отвечал, что не занимается такими делами, – сам знал, что врет! – но никогда не жалел о сделанном. Борис Моисеевич Новоселов, когда узнал, орал как ненормальный. А как утаишь – такие вещи в одиночку не делаются…
– Борис Моисеевич, – слабо защищался Сергей, – во всем нужно видеть свою положительную сторону. Пиха гарантировал, что у нас никогда не будет проблем по этой части, никто не сможет нас заставить оперировать подпольно. Следует только обратиться к нему.
– Ну, ты обратись, обратись! Он же старый аллигатор, ты ему теперь по жизни должен. Теперь до конца дней своих – и моих – будешь на него ишачить, кроить-перекраивать. Как на конвейере…
К Пихе Сергей не обращался никогда. И не потому, что боялся попасть в кабалу, а потому, что искренне не считал того своим должником.
И вот теперь, спустя семь лет, позвонил.
Пиха вспомнил его сразу, назначил встречу на следующий день в гольф-клубе.
За прошедшие семь лет Пиха постарел и совсем не походил нынче на уголовника, приобрел вальяжность и некий аристократизм. Только глаза его нисколько не изменились. Этакий пожилой профессор со взглядом тамбовского волка. Имя Пихи нынче не наводило ужас, он деликатно отошел в тень, но вес в своих кругах по-прежнему имел, и, может быть, даже больший, чем прежде.
– Моя жена, Владимир Сергеевич,
– Так это ваша жена? Я слыхал – история хитрая, сплошные непонятки, но не мог подумать, что эта бедняга – ваша жена. У нее ведь другая фамилия? Или я ошибаюсь?
– Вы не ошибаетесь, ее фамилия Миронова, официально мы не расписаны. – Сергей Кириллович отчего-то почувствовал себя дураком.
Пиха в ответ красноречиво хмыкнул:
– И чего же вы хотите?…
– Я хочу, чтобы ее раз и навсегда оставили в покое. И выход я вижу только один: предъявить правоохранительным органам настоящего убийцу. Или же человека, который подойдет на эту роль. В любом другом случае я не буду за нее спокоен: я не считаю хорошим выходом договариваться с силовыми структурами.
Пиха еще раз хмыкнул, помолчал. Он ждал, что Сергей напомнит ему о долге, поинтересуется жизнью Егора, но Сергей молчал. Правильно делал, мальчик…
– Вам нужен только исполнитель, или вы претендуете и на заказчика? – В голосе прослушивался лукавый интерес. Деловой разговор пошел.
– Лично меня заказчик не интересует, меня интересует моя собственная жена.
– Правильно, – одобрил Пиха.
– Я готов заплатить за выполненную работу.
– Тем более правильно. Заказчика вам не потянуть.
– Сколько?
– Пока не могу вам сказать. Я теперь всего только пенсионер, «ветеран труда», но я попробую разузнать, что можно сделать в данном случае.
В Пихино «пенсионерство» верилось с трудом, но юморить по этому поводу выходило себе дороже.
– Только, Владимир Сергеевич, продажа бизнеса займет у меня какое-то время.
На Пихином лице промелькнуло удивление.
– Это слишком много, – озадаченно протянул Владимир Сергеевич Пихоленко, – но частью бизнеса вам, разумеется, придется пожертвовать.
– Я согласен, только не рекомендую вам останавливать свой выбор на клинике: она не приносит большой прибыли и работает за счет прибыли от косметологии.
– Сергей Кириллович, не надо водить меня за нос, – строго сказал Пиха, – я прекрасно понимаю, что клиника пластической хирургии для вас так же дорога, как и родная жена. Если у вас ее отнять, то вы, чего доброго, с инфарктом сляжете, а мне бы этого не хотелось. Для вас номинально все останется по-старому, но фактически сеть ваших салонов будет принадлежать мне. Тем более, как вы утверждаете, это предприятие более прибыльное. Устраивает?
– Да, – с трудом выдавил из себя Сергей Кириллович. Из рук уплывало, уходило навсегда то, что казалось прежде самым дорогим из имеющегося, самым ценным в его жизни, то, ради чего он жил и работал все эти годы, единственное, чем имело смысл гордиться. Словно руку отрубали, и было одинаково жаль – что правая, что левая.
– Когда сумеете, сможете выкупить обратно. Мне как таковые ваши салоны ни к чему, а деньги лишними не бывают. Опять же братву на зонах греть надо… Я сообщу вам о конечном решении. – Пиха дал понять, что аудиенция закончена.