Убийство к ужину
Шрифт:
— Успокойся, Тереза! Ты устала с дороги и потрясена. Ты говоришь невозможные вещи, никто их не принимает всерьез. Пойдем. Комиссар нас поймет, не так ли, господин Клуфтингер? Вы видите, моя сестра не в себе.
Клуфтингер видел только одно: она вырывала у него карты из рук. Юлия Вагнер образумилась и взяла разговор под свой контроль. Последняя возможность сыграть на эмоциональном всплеске противника упущена. Как бы ему ни хотелось разузнать побольше о профессиональном провале Вахтера, все-таки придется уговорить чертенка на его левом плече немного подождать. И Клуфтингер волей-неволей уступил ангелочку на своем правом плече: он отпустил безутешных дам, не преминув, однако, заметить обеим, что разговор еще будет продолжен.
На следующее утро в президиуме Клуфтингера ради разнообразия ждал приятный сюрприз. Интуиция его не подвела: у Вахтера действительно имелась экономка. Звали ее Эльфрида Зибер, была она в возрасте семидесяти одного года и жила в Кимратсхофене. Еще вчера вечером Майер разузнал ее адрес и с утра пораньше, исполненный гордости, жаждал удивить шефа своими успехами. Однако, придя на работу, он обнаружил, что фрау Зибер собственной персоной уже заявилась в полицию — о произошедшем она узнала из газет. Поэтому в кабинет шефа Майер заглянул с кислой миной, соответствующей обстоятельствам.
— Здрасте.
— Здравствуй. — Клуфтингер настороженно глянул на подчиненного. — Есть что-то новое?
— Экономка пришла.
— Вахтера?
— Именно, — вздохнул Майер.
— Ты ее вызвал? — В голосе шефа чувствовалась похвала.
— И да, и нет. — Майер не без внутренней борьбы принял решение капитулировать. — Дело было так…
— Ладно, не имеет значения. — Клуфтингер почувствовал неловкую заминку подчиненного. — Быстро ее ко мне!
Майер исчез с поникшей головой и вскоре возвратился с просто, но прилично одетой женщиной. Клуфтингеру бросилось в глаза, что поверх чистенького синего платья из плотной материи было наброшено пальто — это никак не вязалось с духотой, установившейся уже с утра. Чтобы человек в такую погоду… Вероятнее всего, черное пальто оказалось единственной вещью в ее гардеробе, которую она могла надеть в знак траура. Поправив гладко зачесанный узел на голове, Эльфрида Зибер протянула комиссару ладошку с такой отчаянной скорбью в глазах, что тот помимо воли выразил ей свои соболезнования. Она поблагодарила с достоинством, словно выражать соболезнования прислуге являлось делом обычным.
— Я дак прочитала только сегодня и сразу пошла на автобус, — тут же приступила к делу фрау Зибер, не дожидаясь вопросов полицейского.
Клуфтингер бросил выразительный взгляд коллеге, Майер на это только пожал плечами. Значит, бабка пришла сама по себе. Возможно, идея дать в СМИ информацию об убийстве днем позже оказалась не такой уж удачной, поскольку визит старой дамы мог состояться уже вчера. С другой стороны, таким образом они выиграли время на размышление, какие именно сведения можно предоставить прессе. Кто знает, вдруг какой-то свидетель в запале проговорится о том, чего не мог прочитать, и тем самым даст в руки дополнительные ниточки к расследованию. Шнур для штор стал кошмарным сном Клуфтингера. Если бы это выплыло наружу, у комиссара не осталось бы и минуты на службу. Нечто подобное он наблюдал у коллег из соседнего участка: как только… так сразу их стали осаждать и «желтая» пресса, и коммерческое телевидение, и бог знает кто еще. Такого нельзя было допустить. Именно поэтому информацию для прессы поместили в вечернем выпуске следующего дня кратким сообщением об убийстве неизвестного, где-то между угоном велосипеда и кражей со взломом.
Разумеется, газетчики этим не удовлетворились, хотя и телевидение, и радио обошлись кратким уведомлением. Главный редактор местной газеты самолично звонил Клуфтингеру, желая выведать подробности. Нет, нет, открестился комиссар, никаких новых данных пока нет, как нет и подозреваемых.
Клуфтингер отвлекся от невеселых мыслей и постарался снова сосредоточиться на пожилой даме, сидевшей напротив, но это далось нелегко, поскольку поток ее речи не иссякал.
Без всякого понуждения она рассказывала, как хорошо ей работалось у Вахтера, как высоко она ценила его доброе отношение, как нетрудно оказалось справляться с обязанностями, ведь господин Вахтер был такой порядочный и сам соблюдал порядок. Клуфтингер не решался встрять и едва смог подавить смешок, когда экономка предоставила ему свое алиби: утром в понедельник она была на мессе, а потом делала покупки для своей больной сестры, с которой живет и которая совсем глуха, но с ней вместе по магазинам ходила…
— Все понятно, — больше не выдержал комиссар. — Почему в тот день вы не пришли на работу? В дом Вахтера?
— Дак зачем? — искренне удивилась фрау Зибер. — Я же у него убираюсь в конце недели. Сегодня или в пятницу. Он сам так установил… — И вдруг прикрыла рот рукой. — Вы же не думаете, что это я…
— Нет, не думаю, — вздохнул комиссар.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Впрочем, Клуфтингер предложил экономке проехать на место преступления с целью установить, не пропало ли чего. Все оказалось на месте, и он в полном расстройстве чувств на своей машине отвез Эльфриду Зибер домой.
На следующий день, собираясь на погребение своего безвременно почившего работодателя, Эльфрида Зибер даже не подозревала, что своим участием продвинет безнадежное, казалось бы, дело. С течением лет похороны стали для нее рутинным делом. Число «ушедших», как она выражалась, родных и близких все множилось. Она проводила в последний путь почти всех своих подруг. Но если других женщин ее возраста подобные события повергали в уныние, она ходила на заупокойные службы как на праздник. Почему — и сама не могла бы сказать, да и не слишком задумывалась. Просто это было так. Возможно, дипломированный психолог мог бы предположить, что перед лицом смерти она все еще — а может, и особенно — чувствовала себя живой. Но о психологах фрау Зибер не знала и даже не собиралась узнавать.
Вполне вероятно, она любила похороны за следовавшие за ними милые поминки в уютном кругу. Для многих в Германии подобная тризна воспринимается пережитком прошлого, но не в Альгое. Здесь это почитаемый обряд. Причем большинство ее знакомых умерли не внезапно, а от старости или после продолжительной болезни. Стоя над их гробами, она неизменно повторяла: «Отмучилась» или «Отмучился», — по обстоятельствам. И скорбно качала головой. Она знала, о чем говорит. Так было лучше и для ее мужа. Наверное. Хотя он слишком долго боролся с раком легких, и под конец от него осталась одна лишь тень, но тут она все же сомневалась в правильности подобных формулировок: отмучился, мол, для него якобы лучше, хотя бы болей теперь не испытывает. Может, для него и вправду — лучше, но не для нее. Поминальный обед тогда ее не порадовал, и не потому, что оплачивать его пришлось ей самой.
В этот раз все оказалось необычно. Господин Вахтер умер, и умер молодым. К тому же еще и насильственной смертью. При мысли об этом Эльфрида Зибер испытывала легкую эйфорию. Расправляя складки своего синего платья, она думала еще и о том, что опять придется надевать пальто. Черного костюма у нее не имелось, хоть ей часто приходилось бывать на похоронах. Она просто и с могла себе позволить такие траты. Спасало пальто. Слава Богу, небо сегодня затянуто облаками, поэтому оно будет вроде как уместно.