Убийство к ужину
Шрифт:
Его взгляд задержался на изображении святого Власия, чье имя носила церковь. Святой с нимбом над головой в развевающемся одеянии с епископским жезлом и двумя свечами склоняется к испуганному ребенку. Легенду Клуфтингер знал: Власий, помолясь, спас в темнице мальчика, подавившегося рыбьей костью. Случилось это где-то в четвертом веке. В религии Клуфтингер был как раз силен. Он даже помнил слова из молитвы, возникшей в результате этой истории, которыми пастырь благословлял в завершение: «По заступничеству святого Власия храни тебя Господь от болезней горла и всяких страданий».
И вот по иронии судьбы Вахтера отпевали
Когда после проповеди пастор зашагал к выходу, Эльфрида Зибер низко склонила перед ним голову. «Как это было трогательно, — подумала она, — он всегда находит правильные слова. О Боге и о любви, и… ну, и много о чем, как полагается доброму пастырю». Она пропустила вперед дочек хозяина и впритирку к ним пристроилась в похоронную процессию. На выходе она приметила комиссара, с которым вчера имела беседу в полиции, и собралась поприветствовать его, но тот оказался проворнее и исчез из виду. А когда она вышла из церкви, полицейский уже оказался занят разговором с бургомистром. И ей ничего другого не оставалось, как, опустив глаза, проследовать за священником на кладбище.
Клуфтингер действительно воспользовался преимуществом своей позиции и первым выскользнул за двери. Он хотел не только остаться неприметным, но и держать в поле зрения всех выходящих из церкви. Вопреки его надеждам все-таки начал сеять мелкий дождь. Клуфтингер поднял ворот своего пиджака — жена определенно нашла бы это слишком вольным для данной ситуации. Но ему сейчас стало важнее остаться сухим, чем соблюсти приличия.
На площади перед храмом собралась группа людей, которые пришли на похороны, но воздержались от посещения службы. По-видимому, они знали велеречивую манеру пастора. Клуфтингер окинул взглядом подчеркнуто элегантно одетых мужчин и женщин, предположив, что они из гольф-клуба, членом которого являлся Вахтер. Он кивнул им в знак приветствия, но ответа не получил.
Внезапно комиссар почувствовал на своем плече чью-то руку.
— Так и думал, что встречу тебя здесь, — раздался бодрый басок.
Голос принадлежал Паулю, первой трубе их оркестра. Клуфтингер выдохнул. Он, конечно, обрадовался, встретив хоть одно знакомое лицо, но с другой стороны, прекрасно осознавал, что за этим последует. И оно не заставило себя ждать.
— Слушай, — Пауль понизил голос, крепче сжимая плечо, — как там у вас с расследованием? До чего-то докопались?
Клуфтингер сокрушенно посмотрел в его ясные глаза:
— Ты ведь знаешь, я не могу об этом говорить.
— Да ладно тебе! Я всего-то хочу узнать, есть ли у вас подозреваемый и все такое.
— Мы разрабатываем несколько версий, ничего более конкретного сказать не могу.
Клуфтингер поймал себя на том, что заговорил в духе пустопорожних заявлений для прессы своего начальника Лоденбахера.
Паулю тоже не понравился его тон.
— Со мной-то мог бы не выпендриваться, как с этой саранчой. — Пауль мотнул головой в сторону команды телевизионщиков с альгойского ТВ, которые расположились неподалеку.
«Только
— Знаешь, Пауль, — попытался он пустить разговор в безопасное русло, — тогда вечером я не смог прийти на репетицию.
— Знаю, знаю. Убийство и все такое. Мог хотя бы позвонить…
В голосе трубача явно слышалась обида, только непонятно — то ли на отсутствие большого барабана, то ли на невнятный ответ. А может, на то и другое.
Их беседу прервал свист: три других трубача энергично махали коллеге.
— Поговорим позже, — сказал на прощание Пауль, и это прозвучало почти угрожающе.
Клуфтингер спустился по ступеням. Из всех трех врат народ хлынул со службы. Оказывается, панихиду почтил своим присутствием даже бургомистр Дитер Хёрш, которого он раньше не заметил. Клуфтингер коротко кивнул, а тот, увидев комиссара, поспешил выбраться из толпы и направился прямо к нему. Клуфтингер осторожно огляделся, ища возможности избежать неприятного разговора.
— Клуфтингер, приветствую. Как дела? Как идет расследование? — взял Хёрш с места в карьер, он тоже не любил ходить вокруг да около.
— Привет, Дитер. Идет потихоньку.
— Потихоньку? Звучит неутешительно. У тебя уже есть подозреваемый?
Клуфтингер тоскливо посмотрел на бургомистра. С густыми черными усами, залихватски завитыми на концах, и в темном национальном костюме сегодня он выглядел еще комичнее, чем обычно. Клуфтингеру Хёрш всегда казался фигурой нелепой. Переехавший из Бремена, он носил усы с бородой и подчеркнуто фольклорные местные одежды как регалии, дающие ему, «пруссаку», легитимную власть в Баварии. А может, ему просто нравилось выглядеть клоуном.
— Дитер, ты же знаешь, я не могу говорить об этом, — с упреком сказал Клуфтингер, второй раз за утро прячась за «служебной тайной».
Бургомистру бросилась краска в лицо, он с трудом сдерживал гнев.
— Я тебе не кто-нибудь, Клуфтингер, и ты это знаешь, так что кончай со своей должностной канителью. Если в моей общине происходит нечто подобное, я не только имею право, но и обязан быть в курсе.
Хёрш буквально сверлил его горящими глазами. Клуфтингеру приходилось слышать о приступах ярости бургомистра — это повергало в ужас его подчиненных. Но сам он таковым не являлся.
— А вот мои «должностные права и обязанности» говорят об обратном. — Комиссар ухватился за слова, столь пафосно прозвучавшие в речи бургомистра. Он не привык, чтобы в его дела вмешивалась политика, а возможно, политика не интересовалась его делами, поскольку резонансных среди них и не бывало. То тут, то там до него доходили слухи о попытках влияния на следствие, замаскированных под «безобидные» советы, рекомендации и просьбы. Сам он, однако, с таким еще не сталкивался. Впрочем, наглую выходку бургомистра он тоже не стал бы ставить в этот ряд. Так или иначе, интерес чиновника к этому делу был вполне объясним. И не только тем, что во вверенной ему общине произошло зверское убийство. Поговаривали, будто Дитер Хёрш чувствовал себя призванным к великим свершениям, а попросту говоря — делал карьеру. Его манили кресла ландрата или депутата бундестага. Да и высокие посты в партийном руководстве казались не менее привлекательными. В конце концов, Хёршу, как и Клуфтингеру, скандал был ни к чему. Пусть и по разным мотивам.