Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– Когда это случилось папа? Я хочу сказать, когда это началось… если допустить, что был не один раз…
– Помнишь то контио, когда на Форуме устроили резню? В тот день ещё убили Белбо. На следующий день мы решили, что вы переберётесь к нам. Ты взял с собой своих телохранителей и отдал мне Давуса вместо Белбо. Думаю, в тот день всё и началось. Вернее, в ту же ночь.
– О, нет!
– О, да. И чему это ты улыбаешься?
– Да просто подумал: как хорошо, что тогда Давус уже не был моим рабом, хвала богам. Я отдал его тебе в
– То есть это теперь не твоя забота, так?
– Ну, ты же понимаешь, что я имею в виду. Это и моя забота, конечно же. Но вот что делать с Давусом – решать тебе и только тебе.
– Премного благодарен.
Едва мы осушили чаши, как выросший словно из-под земли мальчик-слуга вновь наполнил их.
– Он ведь спас мне жизнь, - медленно произнёс я.
– Это когда?
– Там, на Форуме, когда Милон и Целий бежали, бросив свои тоги, в рабских туниках. Меня самого тогда едва не прирезали. Давус выволок меня оттуда. Он может быть кем угодно, но он не трус.
– Я думаю. Рабу, который, едва переступив порог в доме нового хозяина, заводит шашни с его дочерью, отваги не занимать. О чём он только думал?
– Чем думал, ты хочешь сказать. Не головой, это точно. Диана, конечно же, говорит, что он ни в чём не виноват.
– Так уж и ни в чём.
– Да ладно тебе. Мы оба понимаем, что она имеет в виду. Она говорит, что это она… начала первая.
– Звучит, как будто двое маленьких детей подрались. Может, начала и она, но он должен был остановить её. А я ведь говорил тебе, что Диана начинает заглядываться на молодых мужчин, помнишь? Я говорил тебе, что пора подумать о её замужестве.
– Заглядываться… - повторил я.- А Давус как раз из тех, на кого женщины заглядываются. Могучий, как Геркулес; красивый, как Аполлон…
– И глупый, как баран. Глупый, безмозглый баран. Куда запропастился этот мальчишка? Ты не хочешь сыграть, папа?
– В кости-то? – я рассмеялся. – У меня такое чувство, что последнее время я только этим и занимался. Бросал кости и ждал, что мне выпадет. Хочу немного передохнуть. Не думать ни о выигрышах, но и проигрышах. Просто отдыхать.
– И пить!
– Именно. И пить.
Снова появился слуга. Мы стали жаловаться, какие у них тут смехотворно маленькие чаши. Слуга скорчил мину, давая понять, что слышать такие жалобы ему не впервой.
– Значит, Диана св… совершенно уверена? – снова спросил Эко. Язык у него начал заплетаться.
– Да. Сам понимаешь, я не выспрашивал подробности; но прошло уже три месяца с тех пор, как… как Давус появился у меня в доме, а Бетесда говорит, что обычно дни у Дианы точнее римского календаря
– Никаких лишних месяцев! – При этой мысли Эко почему-то зашёлся смехом.
– Значит, - продолжил он, отсмеявшись, - всё время пока Давус был с нами на Аппиевой дороге…
– Он думал о Диане. Точно так же, как ты думал о Менении, а я…
– А потом, когда на нас напали и
– Да. В одном доме с утра до вечера, день за днём… Я думаю, это продолжалось. Удивительно, как Бетесда ничего не заметила. Оно понятно, что у неё было дел по горло – вести дом, держать в узде телохранителей Помпея; к тому же она тревожилась за нас. Скорее всего, о Диане она беспокоилась в последнюю очередь.
– И всё же, как Бетесда ничего не почуяла? Похоже, Диана оказалась умнее своей матери. Во всяком случае, хитрее.
– Да, она сумела перехитрить Бетесду. Наверно, я давно должен был догадаться. Всё это время она продолжала бегать на свидания к Давусу…
– Всё время, пока нас не было… И всё время, пока мы были.
– Хватит, Эко. Не желаю больше об этом думать. И ведь до последнего времени она умудрялась скрывать от Бетесды своё положение. Конечно, это не могло продолжаться бесконечно. И с каждым днём чувствовала себя всё более несчастной…
– А Давус вёл себя, как раб в сокровищнице, пойманный на том, что он, так сказать, запустил руку…
– Да, вид у него был виноватый. И то сказать: он меня предал. Он должен был охранять меня и мою семью, а он…
– Папа, Давус мужчина. А Диана, нравится тебе это или нет, женщина.
– Давус мой раб, а Диана – моя дочь!
– Метон тоже был рабом, пока ты его не усыновил. И Бетесда была рабыней, пока ты не дал ей свободу и не женился на ней.
– Метон был маленький ребёнок, а Бетесда носила Диану. Я что, должен был допустить, чтобы моя дочь родилась рабыней?
– Ты можешь отпустить Давуса на свободу. Тогда он будет считаться гражданином и сможет…
– Об этом не может быть и речи! Наградить его за то, что он сделал?
– Ну, тогда тебе остаётся либо убить его, либо продать куда-нибудь подальше. А не то продай его на галеры или на рудники – он достаточно молод и силён, чтобы протянуть там пару-тройку лет; и это будет настоящее наказание. Большинство отцов на твоём месте приказали бы побить его до бесчувствия и заковать в цепи; да и с дочерью поступили бы точно так же, если не хуже. В добрые старые времена суровый римский отец приказал бы прикончить опозоривших его раба и дочь тут же на месте и глазом бы не моргнул…
– Эко, прекрати! У меня от этого чада уже и так голова разболелась. Я не желаю больше об этом думать. О, а это кто? Вон там, в углу? – я вгляделся в тусклом красноватом свете лампы. – Надо же; кто бы мог подумать…
Я поднялся и на нетвёрдых ногах пересёк комнату. В углу на скамье одиноко сидел Тирон.
– Пользуешься обретенным правом пьянствовать и распутничать среди ночи? Цицерон тебя не похвалит.
Тирон глянул на меня, но не ответил.
– Здешний воздух не на пользу твоему здоровью, - заметил я. – А здешнее вино угробит желудок кому угодно. На этой скамье найдётся для меня местечко?